Чужая в чужом море - Александр Розов

— А с ними можно играть? – живо поинтересовалась Рити.

— Можно, — шкипер кивнул, — Только помни, что они весят не меньше пол–тонны. Береги ребра. Если корова тебя ласково ткнет носом… Короче, сама понимаешь.

— Ясно… Торин, возьми мое весло, ага?

— Не вопрос, — сказал потомок викингов, перемещаясь к середине лодки.

— Если найдешь Сю Гаэтано – свисни, ОК, — попросила Жанна.

— Au call–u, — ответила Рити, коснувшись пальцем браслета с мобайлом на левом бицепсе, оттолкнулась от дна лодки и вывалилась за борт. Над водой мелькнули ноги – и привет.

— Теперь, пока всех коров не перегладит, не успокоится, — прокомментировал Торин, — а жрать мы будем, или как? Я бы фунт клубники со сливками навернул. Для разминки.

— Ничего не слипнется? — спросил Эрче.

— Тебе что, жалко? А еще коммунист! Вот «киви», хотя и буржуи, по вашим меркам…

На лице шкипера возникло немного обиженное выражение.

— Торин, а как Сю попала на Элаусестере? – перебила Жанна, пресекая беспредметный идеологический спор, — Ты рассказал только до Сонсорола…

— Так потом ничего особенного и не было, — ответил он, — Собрался местный суд, решил, что Сю ничего такого страшного не сделала, и отпустил ее на все 32 румба. Ну, дальше понятно: оттуда до сюда меньше 5000 миль. Сутки полета на любой приличной флайке. На здешних аэрокондомах, правда, вдвое дольше.

— Слушай, хватит прикалываться над надувными самолетами! – возмутился Эрче, — они, между прочим, безопаснее ваших. Конечно, если тебе хочется прыгать по всей Океании, как в жопу стреляному пингвину, от гор Антарктиды до Марианской впадины, тогда…

— При чем тут пигвин? — перебил Торин, — если кто здесь и пингвин…

— Давайте вы про пингвинов потом, — предложила канадка, — Я не поняла на счет Сю. Ты сказал: она ничего такого не сделала…

— Это не я, это суд сказал.

— А как к этому отнеслись итальянские власти? Они, я полагаю, требовали выдачи.

— Требовали, — подтвердил он, — Морочили голову про убийство. Но, какое это, на хрен, убийство, когда это просто война. А на войне стрелять в противника – обычное дело.

— Война? – переспросила Жанна, — Кого с кем?

— По ходу, итальянские оффи воевали с итальянскими комми. Оффи грохнули доктора Платани. Сю грохнула сорок оффи. Типа, боевые потери. Суд им так и ответил: на хрен нам ваша война? И на хрен вам, чтобы мы в нее влезали? Вам же хуже будет.

— Я не поняла. При чем тут влезать в войну?

Торин чуть пожал плечами, не преставая работать веслами, и пояснил:

— Это, типа, как у Свифта в «Гулливере». В Фигландии одни говорят: надо жрать яйца с тупого гонца, а другие говорят: с острого. У них из–за этого война, а нам какое дело? С чего бы нам вставать на чью–то сторону и кого–то кому–то выдавать?

— Но кого–то укрыть значит уже встать на его сторону, — заметила канадка

— Укрыть это действие, — возразил он, — А мы просто не выдаем. Это бездействие. Это и значит не вставать ни на чью сторону. Не лезть в чужие дела. Логично?

— А по–моему, это не очень честно, — сказала она, — В истории с «Красными Бригадами» проблема не такая надуманная, как с тупоконечниками и остроконечниками. В ней есть вещи, по отношению к которым любому обществу надо выбрать свою позицию. И, если не играть словами, то ваше общество, свою позицию выбрало. По Хартии, верно?

— Ну, да. По Хартии, оффи – это заведомые преступники. На их сторону вставать нельзя. Остается два варианта: или сторона «Бригад» или нейтралитет. Суд выбрал нейтралитет. Красные и синие гоняют мяч, мы болеем за красных, но на поле не лезем.

Надувная лодка ткнулась носом в демпфер пирса. Эрче тут же перепрыгнул на настил и, ловко закрепляя фал на причальном кольце, поинтересовался.

— А почему ты только задаешь вопросы? Сама как думаешь? Надо было влезть, или что? Вот, допустим, ты – верховный судья. Какое твое решение?

— Это нечестный прием, — сказала Жанна, выбираясь из лодки, — если бы я была… Зачем делать нереальные допущения.

— Почему нереальные? Выпал твой номер, и ты верховный судья по жребию.

— Жанна – не меганезийка, — вмешался Торин, — Она вне лотереи.

— Ну, и что. Допустим, Жанна приняла наше гражданство. Какие проблемы?

— Ладно, — вздохнула она, — Допустим. Я наверное, решила бы судить Сю Гаэтано здесь, в Меганезии. Пусть приезжает итальянский прокурор и предъявляет ей обвинения. А она, пусть берет адвоката… В общем, сотязательность сторон. Нормальный процесс.

Рядом причалила вторая лодка.

— Прикольно! – заявил Кианго, — О чем ни заговоришь с американцем — на пятой фразе будет про адвоката. Типа, национальный обычай.

— Тема чисто сказочная, — добавила Поу, — Про это Лимо любит рассуждать, когда они с Крисом выпьют. Типа, что бы было, если бы государство судили, как человека.

— Это из–за дедушки Руанеу, — встряла Бимини, — знаешь, что там было?

— Не зачетно получилось, — согласился Динго, — но потом, по ходу, исправили.

— При Конвенте иногда и хуже бывало, — веско добавил Торин.

— Минутку! — перебила Жанна, — мы говорили не про государство, а про Сю Гаэтано.

— Вы говорили про состязательность, — возразила Бимини, — Я сама слышала.

— У нее не уши, а локаторы, — доверительно сообщил Динго.

Жанна озадаченно почесала макушку, между делом, вспомнив, что еще позавчера на этом месте была хоть какая–то прическа, а сейчас… Мда… Впрочем, черт с ним.

— Бимини, я не поняла, при чем тут состязательность.

— Ну, ты ваще, — не менее озадаченно ответила та, — Это же в школе учат.

— Би, включи мозг, — посоветовала Поу, — В Канаде, по ходу, другая школа.

— Joder… Это я затупила. Ну, короче, это просто… Вот есть люди. Они как–то живут, чего–то делают, производят хавчик и всякий добряк, и договариваются, как один добряк менять на другой. По ходу, нормальная экономика. Вот есть оффи. Они говорят: нет, ни фига. Вы будете делать, что мы скажем, отдавать нам долю, и меняться так, как мы разрешим. А кто не согласен – того за решетку, или пулю в лоб. По ходу, государство. Пока все понятно?

— Не все, — возразила Жанна, — Если люди сами выбирают себе государство, то…

— Это как они сами выбирают? – перебила Бимини.

— На выборах.

— А кто решает, как выбирать на выборах?

— Это сказано в законе.

— А кто принимал этот закон, и кто следит, чтобы все было по этому закону?

— Для этого есть парламент, полиция, суд… — начала канадка.

— А откуда они все взялись? – снова перебила девчонка.

— Ну… — Жанна задумалась, — эти органы сформировались достаточно давно и…

— Во! – сказала Бимини, многозначительно подняв палец к небу, — Давным–давно, когда кланы оффи–феодалов всех достали и foa начали их всех гасить, нашлись хитрые кланы. Типа каракатиц, которые меняют цвета. Они прикинулись, будто они тоже foa, но перед этим сделали систему, при которой власть может быть только у них. Теперь понятно?

— Демократия означает, что любой может выбраться в органы власти, — возразила Жанна.

— Сю Гаэтано могла бы?

— Ну… Если бы она сумела набрать достаточный избирательный фонд…

— Типа, продаться оффи, чтобы они дали ей денег на шпионаж, коррупцию и PR по TV? Классно! И на кого она потом будет работать, если так выберется? На оффи, верно?

Канадка улыбнулась и решительно тряхнула головой.

— Серьезно вас учат в школе. ОК. Тогда и ответ будет серьезный. При демократии не зря существует свобода собраний и ассоциаций. Любой, кто придумал толковую программу, может собрать под нее партию сторонников, и они, командой, соберут фонды, и все, что надо, включая PR, в смысле, агитацию. Это очень важно, а ты это упустила.

— Очень важно, — согласилась Бимини, — Если ты придумала программу, по которой оффи идут нахрен, то ты будешь полит–экстремистка, и оффи посадят тебя в тюрьму вместе с твоей партией и конфискуют фонды. И за поддержку твоей программы будут сажать.

— Главный прикол в том, — добавил Динго, — что если ты, все–таки, сумеешь организовать сильную банду… в смысле, партию, и захватишь власть, то твоя партия превратится в такой же клан оффи. Твои сторонники примут выгодные для себя законы, наймут толпу громил с оружием, и будут всех плющить и грабить, пока другая банда их не скинет.

— Послушайте, ребята, вы преувеличиваете! — воскликнула Жанна, — Я живу в стране, где по вашей логике, я должна быть расплющенной и ограбленной, но почему–то я этого не чувствую. И в материальном плане средний канадец богаче среднего меганезийца.

Теперь улыбнулась Бимини.

— Жанна, ты в чем меряешь это самое богатство?

— Можно в долларах США, можно в евро, можно в юанях, — ответила канадка.

— Это бумажки, — ответила та, — Давай в мерять в потребительских возможностях.

— Но это то же самое. Деньги — это эквивалент потребительского потенциала.

— Да щас, — фыркнула Бимини, — Ты можешь за свои доллары купить только то, что тебе разрешают оффи. Дешевый хавчик ты не купишь, и дешевый самогон ты не найдешь, и дешевый дом ты не построишь. Дешевые тряпки, компы, трубки, тачки, флайки и лодки тебе тоже не светят. Оффи или установят на них астрономические пошлины, или вообще запретят продавать такие штуки. У тебя баксов было в полтора раза больше, чем у такой же нашей журналистки, но тебя заставили платить за все вдвое — втрое дороже, а что–то вообще запретили иметь. Ну, и где твой потребительский потенциал?