Второго Рима день последний - Мика Валтари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Братья, ради Христа, не затевайте ссору,– попросил Джустиниани слабым голосом. – Не имеет значения, откуда прилетела пуля. Может, я повернулся, чтобы посмотреть на стену и пуля прилетела от турок. Мне это безразлично. Лучше позовите фельдшера.
Все в один голос стали звать фельдшера, но греки на стене отвечали, что никто не придёт, ведь двери закрыты. Конечно, отважный человек мог бы легко спуститься по верёвке, но было ясно, что ни один лекарь не захочет сделать этого даже для Джустиниани. К тому же, как раз загудели барабаны янычар, и началась их атака.
Взывать к аллаху при атаке было ниже достоинства янычар. Они бежали молча, безмолвно и яростно соревнуясь друг с другом, кто первым достигнет вала. Во многих местах им не потребовались даже лестницы. Так высоки были горы трупов перед остатками нашей наружной стены. Атака оказалась столь молниеносной и неожиданной, что только немногие из нас успели напиться воды с вином, хотя все мы умирали от жажды.
Вёдра попереворачивались у нас под ногами, и уже через мгновение всех закружил вихрь схватки глаза в глаза на вершине стены.
Это уже была не просто бойня, а настоящая война. Ведь янычары имели чешуйчатые панцири и кольчуги, а их ятаганы разили быстро как молнии. Самой своей массой они вытесняли нас со стены. Генуэзцы Джустиниани и приданные им в помощь греки вынуждены были сбиться в тесные группки, чтобы противостоять нападавшим объединённой массой своих тел.
Именно тогда на вершине большой стены появился кесарь на белом скакуне. Его лицо пламенело, и он радостно закричал:
– Продержитесь, продержитесь ещё раз, и победа будет наша!
Если бы он был среди нас, если бы почувствовал, как обессилели наши тела, то молчал.
Джустиниани поднял свою бычью голову, скрипнул зубами от боли, снова выплюнул кровавый ком, тяжело выругался и крикнул кесарю, чтобы он сбросил ключи от ворот для вылазок. Кесарь крикнул в ответ, что рана, наверняка, не опасна, и бросать своих людей в такой момент нежелательно.
Джустиниани заорал:
– Проклятый греческий обманщик! Наверно, я лучше тебя знаю каково мне. Бросай ключ, иначе я поднимусь наверх и задушу тебя собственными руками.
Его люди захохотали, не переставая сражаться. После минутного колебания кесарь уступил и сбросил огромный ключ под ноги Джустиниани. Тот поднял ключ и передал его, многозначительно кивнув, своим подчинённым. Бой кипел буквально в двух шагах. Стук и скрежет мечей и сабель о доспехи заглушал всё вокруг. Огромный янычар рубил вокруг себя захваченным в бою двуручным мечом, пока, закованным в железо генуэзцам, не удалось его окружить и свалить на колени. Его доспехи были так крепки, что им пришлось рубить его по кускам.
Когда первая волна янычар в боевых порядках отошла на отдых, в атаку бросилась следующая. Джустиниани подозвал меня и сказал:
– Возьми меня под руку и помоги отсюда выбраться. Хороший командир сражается до последней надежды. Но не более.
Я взял его под руку, а один из его людей под другую. Нам удалось пронести его через ворота для вылазок в город. Там мы встретили разгневанного кесаря в окружении советников. На нём не было доспехов, которые стесняли бы его перемещения. Поверх пурпурных одежд его плечи покрывал плащ цвета императорской зелени, шитый золотом. Он опять принялся заклинать Джустиниани потерпеть и вернуться в бой, выражая уверенность, что рана его не столь уж опасна. Но Джустиниани ему не ответил, даже не посмотрел на него. Он с трудом переносил страшную боль, которую ему причинял каждый шаг.
Кесарь вернулся на стену, чтобы наблюдать ход сражения и советами прибавлять мужества грекам. Нам удалось снять с Джустиниани панцирь. Когда панцирь упал на землю, то в нём плескалась кровь.
Джустиниани дал знак своему человеку и простонал:
– Отвечаешь за жизнь людей.
Тот кивнул головой и вернулся на вал.
Светало.
– Джустиниани,– сказал я. – Спасибо тебе за дружбу, но теперь я должен вернуться на стену. Он махнул рукой, скривился от боли, и ответил с трудом:
– Не говори глупостей. Сражение проиграно. Ты это знаешь не хуже меня. Не может тысяча смертельно уставших людей противостоять двенадцати тысячам янычар в полном облачении. Для тебя найдётся место на моём корабле. Ты его купил честно и заплатил хорошо.
Потом он некоторое время стонал, обхватив голову руками, а затем сказал:
– Ладно, иди на стену, а потом вернёшься и расскажешь, что там происходит.
Он хотел отделаться от меня, чтобы остаться со своими людьми. Генуэзцы постепенно собирались вокруг него. Они поодиночке выходили из ворот для вылазок, качаясь на ногах, залитые кровью с головы до пят. Я взошёл на стену и увидел султана Мехмеда. Он размахивал железным чеканом, воодушевляя на бой янычар, пробегавших мимо него. На всём нашем участке бой шёл на вершине вала. Генуэзцы сомкнулись в одну плотную, постепенно уменьшающуюся группу. Я видел как то в одном, то в другом месте генуэзец хлопал по плечу товарища, отсылая его в тыл к воротам, а сам занимал его место. Они выходили из боя по одному. Я окончательно осознал, что сражение проиграно. Барабаны янычар били всё громче. Музыка смерти для моего города.
Внезапно, кто-то возле меня указал на северо-восток, на Блахерны. Старики и женщины, которые только что заламывали руки и громко рыдали по погибшим, вдруг умолкли и смотрели, не веря собственным глазам. Но сомнений быть не могло: в восходящем солнце на обеих неповреждённых башнях возле Керкопорты пламенели кроваво-красные с серебряным полумесяцем знамёна султана.
Это была картина, которую я не забуду никогда. В тот же миг её увидел весь город. Сначала недоверчивый ропот прокатился вдоль стены, но потом он сменился нарастающим криком ужаса: “Aleo he Polis!”.
С этим криком смешался хриплый вопль радости, вырвавшийся из тысяч глоток штурмующих турок. Некоторое время я не мог ничего понять. Ведь это было вопреки всякому здравому смыслу, что наиболее неприступная часть стены пала раньше, чем какая-либо другая. Даже наружная стена перед Керкопортой не была повреждена.
И всё же, на большой стене реяли турецкие полумесяцы. В ту же минуту новая волна атакующих смела последних генуэзцев в улочку между стенами. Идущие впереди турки, не останавливаясь, стали ловко, как коты, карабкаться на большую стену, цепляясь за каждый камень и расселину. Страх прибавил силы женщинам и подросткам. Они стали сбрасывать
