Марш 30-го года - Антон Макаренко

- Таня! Ты ошиблась: здесь живет бедный токарь и его сын - бедный студент.

Таня серьзно пожала Алеше руку и ответила:

- Не балуй. Мы по серьезному делу.

Павел держался сзади, был в рабочей изамазанной блузе, как всегда - без пояса и как всегда - руки в карманах.

- Идем в хату, раз по серьезному делу.

- Да, чего в хату, вот у вас садик и столик.

Под вишнями у круглого столика сели они, напряженные, не привыкшие еще решать дела в своем обществе, но и забывшие уже привычки детских игр. Таня причесана была небрежно, на ее голову сейчас же упал и запутался в волосах узенький, желтый листик. Сегодня она была еще прекраснее, но в то же время и проще, и роднее. Старенькая ситцевая блузка, заштопанная во многих местах, была обшита по краю высокого воротничка узеньким, сморщенным кружевцем, его наивные петельки трогательно белели на нежной и смуглой Таниной шее. Таня, пожимая пальцы собственной руки, для храбрости глянула на серьезного Павла и протянула руку на столе к Алексею.

- Мы к тебе посоветоваться. Хорошо?

Она снова быстро глянула на Павла. Алеше стало даже жарко от зависти.

- Слушай, вот какое дело. Только ты, пожайлуста, ничего не подумай такого. Павел... да ты же знаешь Павла... Ты же знаешь... он такой замечательный человек, ой, я не могу...

Таня положила голову на руки и застыла в позе изнеможения. На что уж черное лицо было у Павла, но и оно теперь покраснело. Он встал, вытащил руки из карманов, оперся на край стола и заговорил хрипло и глухо, глядя на Танин затылок, на то самое место, где начиналась ее богатая коса:

- Понимаешь, Таня... ты же обещала... что без фокусов. Черт бы вас побрал... все-таки баба! Я тебе сколько раз говорил: это дело, притом взаимное, а теперь - замечательный, замечательный! Да ну вас совсем!

Он хотел уйти. Таня ухватила его руку, с силой усадила на скамью:

- Не нервничай! Ничего в тебе нет замечательного. И не воображай.

Павел, ища сочувствия, посмотрел на Алешу и повенл плечами:

- Ты понимаешь что-нибудь?

- Пока ничего не понимаю, - ответил Алексей, прислушиваясь к нараставшей внутри него тревоге.

- Ну, хорошо, - сказала Таня. - Дело! Именно дело! Алексей должен решить. Ты у нас будешь, как судья. Только беспристрастно. Слушай, Алеша!

Поглядывая то на одного, то на другого серьезным взглядом, в котором сквозили легкие остатки лукавства, Таня обьяснила, в чем дело:

- Я еду в Петербург учиться. Не перебивай, Алеша. Прошение и документы отправила давно. Принимают меня без экзамена - медалистка. На медицинское. Да. Не перебивай. Но у меня нет денег. И на дорогу нет. И заплатить за лекции. И жить. Я тебе, Алеша, все рассказывала. Ты сказал: нужно тридцать рублей в месяц. Ну, допустим, если экономить, на тридцать, а двадцать. А я не знаю еще, сколько мне удастся заработать там... в Петербурге. Десять рублей в месяц будет мне давать Николай, а Павел говорит, что и он будет давать десять. Ему очень трудно, он сам зарабатывает десять.

- Не десять, а семнадцать.

- Ну, все равно... десять. А ты, Алеша, скажи, будь настоящим другом. Можно взять у Павла или нельзя? Как ты скажешь, так и будет. Ой, насилу все сказала!

Алеша не мог опомниться от сообщения Тани и не мог оторваться взглядом от недовольной, расстроенной физиономии Павла. Наконец, Павел свирепо мотнул на Алешу взьерошенной своей головой:

- Чего ты прицепился? Чего ты вытаращился? Что тут такого?

Тогда и Таня посмотрела на Павла с таким любопытством, как будто только сейчас выяснилось, что Павел действительно представляет собой нечто замечательное.

- С вами нельзя дело иметь... Вы... просто... черт его знает!

Павел оскалил белые зубы и по-настоящему злился.

- Он - дикий, - сказал Алеша. - У него добрая душа, но он дикий. Я бы на твоем месте не брал у него денег из-за его дикости.

- Алеша, говори серьезно.

- Да что же тут говорить? Я не знаю, на каких условиях он предлагает тебе помощь. Если без отдачи - брать нельзя.

- Почему? - спросил Павел.

- Я не взял бы.

- Почему?

- Это слишком... это должно... слишком большую благодарность. Слишком большую.

- Какая благодарность? Я ей даю деньги сейчас, а сам буду готовиться на аттестат зрелости. Пока они выучатся, я подготовлюсь. Тогда она мне будет помогать.

- А если не подготовишься?

- Тогда она отдаст мне деньгами, когда будет доктором.

- Это не выйдет.

- Неужели не выйдет, Алеша? - Таня жалобно смотрела на Алексея.

- Давайте говорить серьезно. Снаружи здесь все кажется просто. Он тебе поможет, а потом ты ему. Правда? На самом деле, ничего такого просто нет. Эту услугу нельзя ерять рублями. На аттестат зрелости Павел не подготовится, и вообще ваши планы могут легко рухнуть. Началась война, а что потом будет, никто не скажет. Вообще деньги можно брать, но ответить такой же услугой, может быть, Тане и не придется.

- Все равно.

- Извини, пожайлуста. Не все равно.

- Значит, ты против? - сказала Таня.

- Алексей путает. Такого наговорил. А это обыкновенное денежное дело. Дело - и больше ничего.

- Если так, так вам и мой совет не нужен. А я считаю, что такие вещи не коммерческая сделка. Такие вещи бывают, если - любовь.

- Вон ты куда загнал, - протянул Павел и покраснел.

- Чего загнул? Что ты любишь Таню, я не сомневаюсь...

- Какого ты черта! - закричал Павел. - Ты не имеешь права так говорить! Если нужно, так я сам скажу!

Павел смотрел на Алешу гневным взглядом, и у него дрожали губы.

- А почему же ты не сказал?

- Дальше! - сказала Таня серьезно и строго.

- Дальше? Деньги можно взять, если и ты любишь Павла.

- Вот сукин сын! - прошипел павел. Но боялся смотреть на Таню и замолчал отвернувшись.

Таня сидела тихо, рассматривала какие-то царапинки на столе. Потом подняла глаза на Алешу, встретила его суровый, тревожный взгляд и тихо спросила:

- Значит, любовь нельзя оставить в сторонке?

- Нельзя.

- Спасибо, Алеша. Ты - настоящий Соломон. Ты очень мудро сказал. Значит... Павлуша... я еще подумаю, хорошо?

Павел пожал плечами. Алексей спросил печально:

- А ты, Павел, почему меня не благодаришь?

Павел зло улыбнулся:

- Зачем тебя благодарить? Ведь ты тоже любишь Таню.

Таня бросила на Павла убийственный жестокий взгляд, который немедленно усадил его на скамью, и обратила к Алексею внимательное,холодное лицо. Алеша побледнел, и его губы что-то выделывали, какую-то гримасу презрения, а может быть, и страдания. Он, наконец, улыбнулся и даже склонился к Тане с веселой галантностью:

- Обрати внимание: "тоже"! Весьма знаменательное словечко. Это, во-первых. А во-вторых,, ты ошибаешься, Павел. Я никогда и не воображал, что могу полюбить Таню, она об этом знает, иначе не выбрала бы меня судьей в таком трудном вопросе. И вообще, пусть призрак влюбленного Теплова не смущает ваши сердца.

- Ну, хорошо, довольно шутить, - улыбнулся Таня. - До свиданья, Алеша.

12

Таня уехала в Петербург вместе с Алешей. Накануне она сказала Алеше:

- Я приняла помощь Павла, только это вовсе не подтверждает те глупости, которые ты тогда говорил в садике.

- Неужели ты и не сказала Павлу правду?

- Какую правду?

- Что ты его любишь.

- Такая правда не нужна. Я не согласна с тобой, что помощь нужно принять только, если любишь. Это все чепуха. Я ему тоже помогу... потом. Утебя слишком большая гордость. Я не такая гордая.

- Значит, ты не любишь Павла?

- Отстань. Значит, завтра на вокзале.

- Хорошо.

На вокзале Алексей на прощанье сказал Павлу:

- Ты помнишь того разбойника Варавву, которого распяли рядом с Иисусом Христом? Какие тогда были Вараввы и какие теперь Вараввы!

Павел грустно улыбнулся:

- И тогдашние Вараввы не могли учиться в институах, и теперешние не могут.

- Дай руку, - приказала Таня.

- Что такое? На.

Таня взглянула на линии руки Павла Вараввы и сказала весело:

- Какая у тебя счастливая рука! Как тебя любят и какой ты будешь богатый и образованный!

- Я подожду, - ответил павел.

Он остался на перроне одинокий и печальный. Пыльный поезд увез на север последние лирические дни того исторического лета.

13

Многие в то лето уехали из города, многие и из Костромы. Доктор Васюня нацепил узенькие белые погоны военного врача и уехал на Кавказкий фронт. Брат Тани, Николай Котляров, и Дмитрий Афанасьев пошли в армию по досрочному призыву. Богатырчук сначала писал костромским девушкам о победах в Галиции, а потом прислал карточки, на которых был снят в форме юнкера. Только Павел Варавва не пошел на войну: все металлисты завода Пономарева были оставлены для оборонной работы.

И прав оказался Семен Максимович Теплов. Уже в феврале прямо из института отправили Алешу в военное училище в Петрограде. В то же военное училище попал и Борис Остробородько.

Война прошла несколько стадий. Они быстро сменяли одна другую и забывались. Прошлые дни непривычной и волнующей тревоги, короткие, очень короткие дни галицийского наступления и Перемышля.