Девяностые годы - Катарина Причард

Моррис после первых двух танцев уселся за карты с лордом Перси и еще несколькими пожилыми дельцами. Месье Малон увез Лили домой в начале бала. Олф и Лора уехали, когда веселье стало чересчур буйным, Робийяры тоже покинули бал еще до ужина, так как у Жана начался сильный приступ кашля и Мари сказала, что вся эта сутолока, жара и духота не для него.

Салли уже жалела, что приняла приглашение Фриско и пришла на этот бал. Она была задета тем, что он ни разу не пригласил ее танцевать, и злилась на себя за то, что это ее задевало. Сидя у стены и глядя на несущуюся в вихре танца толпу, она желала только одного: чтобы поскорее пришел Моррис и отвел ее домой. Так унизительно сознавать, что она нацепила на себя желтое шелковое платье и воткнула в волосы испанский гребень, чтобы понравиться Фриско, а он не обращает на нее внимания.

Последний раз Салли надевала это платье и этот гребень на губернаторский бал, вскоре после свадьбы с Моррисом. Она была молода и хороша тогда. А теперь, хотя ей нет еще и тридцати, она уже никому не может понравиться. Когда Мари сказала ей: «Ты сегодня просто восхитительна, дорогая!» — у Салли прямо сердце забилось от радости. Однако мистер де Морфэ, по-видимому, вовсе этого не думает. Поделом тебе! — говорила себе Салли. Нашла из-за кого сокрушаться. Господи, а малыш-то, она совсем про него забыла!

Тим Мак-Суини, хозяин гостиницы, предоставил свою спальню во втором этаже в распоряжение матерей с маленькими детьми, и Салли, когда Ларри уснул, оставила его там среди дюжины других младенцев, а сама спустилась в бальный зал. Музыка, пение, топот танцующих разбудили малышей, и они подняли отчаянный рев. Одна из жен рудокопов пошла их утихомирить, и Салли застала ее спящей на стуле рядом с большой кроватью, на которой лежали малыши.

Салли взяла Ларри на руки, вышла с ним на узкую веранду и покормила его. Ночь была теплая и тихая; звезды тускло мерцали в подернутом дымкой небе. Когда Ларри, насытившись, уснул у нее на руках, Салли осталась сидеть на ступеньках лестницы, ведущей с веранды во двор, прислушиваясь к шуму, который доносился до нее снизу, и радуясь, что покинула это буйное пьяное сборище.

Здесь и нашел ее Фриско.

— Ну, Салли, как вам нравится мой бал? — спросил он, присаживаясь рядом с ней на ступеньку.

— Совсем не нравится, — отрезала Салли.

Фриско засмеялся, как всегда, когда она выражала ему свое недовольство.

— А все потому, что вы ничего не пили. Мы с вами здесь единственные прискорбно-трезвые люди, Салли. Это одна из тех полезных вещей, которым я научился за границей, — сохранять ясную голову, когда все кругом пьяны.

— Противно глядеть, как люди теряют всякое чувство приличия, — вспылила Салли. — Олф увел Лору домой.

— Бедняга Олф, — лениво процедил Фриско. — Он совсем потерял чувство юмора. Принимает свой супружеский долг слишком всерьез. А Лоре не хотелось уезжать. Она как будто неплохо проводила время. Сказать по правде, моя дорогая, мы с Лорой отлично ладим друг с другом.

— Христа ради, оставьте Лору в покое, — взмолилась Салли. — Это убьет Олфа, если…

— …если я увезу Лору, как пытался когда-то увезти вас? Беда в том, что она-то поедет, но я не особенно стремлюсь увозить ее.

— Вы просто негодяй! — вышла из себя Салли. — Бессовестный негодяй!

— Ну, конечно, — сказал Фриско, с улыбкой глядя ей в глаза. — Поэтому я и ухаживаю за каждой хорошенькой женщиной, которая хочет, чтобы я за ней ухаживал, хотя и притворяется, что это не так.

— Если вы думаете… — начала Салли, но Фриско прервал ее.

— Вы образец добродетели, Салли, — сказал он с горечью. — Я даже не решался танцевать с вами сегодня. Отнесите этого сосунка и возвращайтесь сюда на минутку. У меня есть хорошие новости для вас.

Салли отнесла Ларри в спальню и положила его на кровать. Когда она вернулась на балкон, Фриско стоял, прислонившись спиной к перилам; лицо у него было серьезно и мрачно.

— Сегодня последний день старого года, Салли, — сказал он. — А для меня — последний день всех этих лет, проведенных здесь на приисках, если вы не измените вашего решения.

— Нет, не изменю, — сказала Салли.

— Я так и думал, — в насмешливо-вызывающем тоне Фриско прозвучала резкая нотка. — У вас духу не хватает. Вы будете прозябать с Моррисом до конца дней своих, а до меня, до моей любви вам дела нет. Ну что ж, я тоже ставлю на этом точку, моя дорогая. Я женюсь на какой-нибудь красивой бабе, вроде Лоры или Бетти Фробишер, напложу детей и стану крупным воротилой в финансовом мире. Это совсем нетрудно, когда знаешь, как взяться за дело.

— Ну еще бы! — Салли крепко держала себя в узде. — Просто нужно пустить в ход несколько дутых предприятий, вероятно.

— Дутые предприятия или теллуристые руды — не все ли вам равно? — насмешливо отозвался Фриско. — Мне безразлично, каким способом наживать деньги, если я не могу иметь вас, Салли.

— Я ненавижу вас и всех таких, как вы! — в отчаянии вскричала Салли. — Вам нет дела, что будет с другими людьми, — лишь бы вы сами получили то, что вам нужно. А я верила в вас, Фриско. Думала, что вы не такой, что это все напускное. Я хотела доказать вам, что у меня хватит духу… Но теперь не хочу. Я хочу любить Морриса и быть ему верной женой, всегда…

Внезапно она разрыдалась и почувствовала, что Фриско держит ее в объятиях. Его голос завораживал ее, смягчая ее гнев и боль. Чувство, толкавшее их друг к другу, было слишком сильным — бесполезно было отрицать это.

Когда Фриско поцеловал ее, Салли испытала страстное желание положить конец розни между ними, отдаться во власть этой минуты. Она уже не сопротивлялась охватившему ее томительному головокружению.

Пьяный хохот заставил ее очнуться. Во дворе под верандой она увидела белые пятна чьих-то лиц. Фриско увлек ее в глубь веранды.

В бальном зале продолжали неистовствовать. Приближалась полночь, и гости требовали хозяина.

— Фриско! Фриско! — надрывалось сразу несколько голосов. Послышался шум на лестнице.

— Где этот сукин сын?

— С какой-то мамзелей на веранде!

— Нашел время строить куры, когда старые товарищи хотят с ним выпить.

— Тащи сюда этого прохвоста!

— Вам лучше спуститься в зал, мистер де Морфэ. — Тим Мак-Суини стоял в дверях. — Не то они придут сюда.

Фриско негромко выругался.

— Ладно, Тим! — крикнул он. — Не пускай их. Я сейчас приду.

— Подожди меня здесь, — шепнул он Салли. — Ты теперь уже не можешь покинуть меня, любимая.

Когда он ушел, Салли услышала хор пьяных голосов, певших ирландскую народную песню, топот ног, отплясывающих галоп. С рудников доносились пронзительные гудки, а на улицах били в бидоны из-под керосина, приветствуя рождение нового года. Салли сидела неподвижно, позабыв обо всем, целиком отдавшись охватившему ее порыву страсти. Внезапно сквозь шум, доносившийся из зала, прорвался чуть слышный жалобный плач ребенка. Ларри! Салли вскочила в смятении, страх овладел ею.

Она бросилась в комнату, где оставила мальчика, подхватила его на руки, спустилась по лестнице во двор и выбежала за ворота.

Шагая по дороге, залитой тусклым лунным светом, и крепко прижимая к груди своего ребенка, Салли едва могла поверить, что минуту назад она готова была уступить домогательствам Фриско. Она содрогалась при одной мысли об этом. Как! Еще не отняв от груди ребенка Морриса, стать любовницей Фриско? Стыд какой! Да она бы не посмела взглянуть людям в глаза после этого, потеряла бы всякое уважение к себе!

И все же Салли понимала, что ее спасла не сила воли, а случайность. Она никогда не могла постичь своего чувства к Фриско и стыдилась его. Никогда и в мыслях не допускала, что это чувство может завести ее так далеко, заглушить в ее душе привязанность к Моррису. Но, как видно, ей предстоит всегда быть начеку, всегда бороться с собой… с собой, а не с Фриско. Он, конечно, никогда не простит ей, что она бежала от него сегодня.

Но Салли была рада, что осталась верна себе, не свернула со своего жизненного пути; ее судьба — это Моррис, дети и заботы о них. Она сама приняла на себя этот долг. Разве она любит Фриско? Нет, нет! — твердила себе Салли. Она любит Морриса и детей и должна остаться с ними. Она уже чувствовала себя исцеленной от безрассудного желания забыть обо всем на свете в объятиях Фриско — исцеленной и успокоенной, как человек, избежавший смертельной опасности.

Ветхие, побуревшие от пыли хибарки — деревянные, парусиновые, сделанные из старой жести, выбеленные или проржавевшие насквозь, похожие на карточные домики, сгрудившиеся на равнине у подножия хребта, по склону которого темнели строения рудников, — странно преобразились. В призрачном серебристом свете они стали как-то таинственно красивы. Вокруг луны сиял радужный венчик.

Стук толчейных станов тревожил тишину и покой ночи; он напомнил Салли об упорной, мрачной, никогда не прекращающейся борьбе за существование — о днях тяжелого труда, которые слагаются в годы, а годы — в десятилетия и длятся всю жизнь для таких, как она. Золотопромышленность принесет богатство и власть немногим избранным; все остальные будут раздавлены ее гигантской пятой, как руда, которую дробят и крошат сейчас толчеи. Салли знала, что и ей не избежать той же участи, хотя она и забыла об этом на мгновение, когда была с Фриско.