Родина - Анна Караваева

— Нельзя говорить спокойно! — решительно заявил Сунцов. — Я ужасно рад, Сонечка, что вы меня понимаете! — заливаясь самолюбивым румянцем, продолжал он. — Знаете, в школе мы ведь читали эту «Песнь», но мы же зеленые ребятишки были тогда, чтобы такую глубокую мысль понять! А теперь я просто полюбил, ужасно полюбил «Песню о Соколе»!.. Какие вопросы она ставит и в наше, военное время!

Подняв руку и чуть вскинув красивую голову, Сунцов заговорил наизусть, медленно и гордо, как будто слова эти принадлежали ему:

— «Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо!..»

Он зажмурился, глубоко вздохнул и восторженно прошептал:

— Эх, какие слова!.. Если бы все люди про себя вот так, честно, правдиво могли сказать, какая бы жизнь на земле была-а!.. Горький эти слова писал и, наверно, мечтал о том времени, когда он этих Соколов увидит…

— Да что ты! — пылко поправила его Соня. — Горький, по-моему, и тогда уже видел и знал Соколов этих! Подумать же надо: ведь если бы четверть века назад не было этих Соколов, разве могла бы произойти Октябрьская революция?

— Они слетелись все вместе и сделали мировое дело! — поддержал Игорь-севастополец. — И они не страшились ничего, как вот и теперь все наши…

— Дай, пожалуйста, Толя! — перебила севастопольца Соня и любовно взяла в руки старенький библиотечный томик.

— «И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы: «О, если б в небо хоть раз подняться! Врага прижал бы я… к ранам груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..»

Соня перевела дыхание и крепко сжала томик в худеньких руках.

— Эти слова — мои любимые!.. «О, счастье битвы!»

Потом, улыбнувшись всем, сказала тоном старшей и доброй сестры:

— Мы с вами здесь тоже в битве… верно?

— Да, да! — воскликнул Сунцов и оба Игоря, а Сережа выкрикнул свое «да» уже один, не сразу сообразив, в чем смысл Сониных слов.

Игорь Чувилев вдруг быстро произнес, хитро подмигивая:

— А если внимательно посмотреть, так и у нас в Лесогорске есть свои «Ужи» и «Соколы»!

— Конечно! — подхватил Сунцов.

Сережа бурно захлопал в ладоши.

— Факт, факт!.. Мамыкин и Тербенев, например, типичные «Ужи».

— А вот наш Артем — Сокол! — радостно объяснил Игорь Чувилев.

Его тезка поднял было бровь, вспомнив легкую фигурку и маленький рост Артема, но тут же черные глаза его весело и решительно сверкнули.

— Да, Артем, конечно, Сокол!

После этого пересмотрели еще целую вереницу заводских имен и разных событий, и вновь вспыхнули споры насчет того, кто и когда поступил «по-соколиному», а кто «по-ужиному».

Ольга Петровна, не шелохнувшись, сидела в уголке. Она в жизни своей читала очень мало и вообще не любила читать. И в квартире у нее, кроме Юлиных учебников, никаких книг не водилось. Сначала ее забавляло, а потом изумило, что Соня с таким волнением говорит о книге, как о живом человеке. Но прошел час-полтора, и Ольга Петровна сидела уже тихая, растерянная, будто ее против воли вовлекло и закружило течением этого необычайного разговора. Начавшись с книги, беседа молодежи, подобно реке, нашедшей себе русло, текла все дальше и уже охватывала знакомые места и события на Лесогорском заводе. Но удивительно — это знакомое и даже надоевшее казалось теперь ей иным: примерно так неряшливо обжитая комната вдруг преображается, оттого что вещи в ней все переставлены на другие места. Что именно оказалось переставленным в ее собственных жизненных впечатлениях, Ольга Петровна понять не могла, и это странно и неотвязно стало ее беспокоить.

Когда все ушли, она смущенно спросила Соню:

— Интересный был у вас разговор… Но я, извините, не понимаю: как это в жизни получается? Выходит, живи, да всегда проверяй глаза и руки свои: на то ли, на что надо, посмотрел, то ли взял? А как узнать, что принять надо и от чего отрекаться?

— От всего гадкого, что лично вам может быть выгодно и приятно, а для общего дела вредно, — не задумываясь, как будто ждала этого вопроса, ответила Соня.

— А как же определить, какой случай жизни хороший и какой скверный для людей?

— Думать надо, взвешивать, глубже заглядывать в свою совесть.

— Удивляюсь я вам, Софья Евгеньевна: уж очень серьезны вы для ваших юных лет! И откуда у вас все эти мысли и рассуждения?

— Отовсюду, Ольга Петровна. Наша семья всегда была серьезная, нравственная. Мои мама и папа очень хорошие люди… и друзья их тоже очень интересные люди, с большими знаниями. Ну, библиотека у нас дома была прекрасная. Все мы, дети, много читали. А потом я вступила в комсомол.

— Вам, как говорится, и карты в руки, — с оттенком язвительности промолвила Ольга Петровна. — У вас папа инженер, мама тоже образованная, и кругом вас были все интеллигентные, интересные люди, книги, музыка… А я, бедная, родилась в семье простых людей, отец мой был сапожник, мать совсем безграмотная женщина. И все-таки я выбилась в люди, стала как-никак интеллигентным человеком, устроила себе культурную жизнь. Ну, теперешняя жизнь, конечно, ужасна… я выше ее, конечно, — с тяжелым вздохом закончила Ольга Петровна.

— Вы… выше теперешней жизни? — медленно повторила Соня. — А чем же вы, скажите, выше ее?

— Ну, право, с вами трудно говорить, — смутилась Ольга Петровна, отводя взгляд от прямо устремленных на нее строгих глаз.

— Я все время за вами наблюдаю, Ольга Петровна, и вижу: вы вслепую живете, вы до сих пор не понимаете, что вы делаете!

— То есть как это «не понимаю»? Позвольте, Софья Евгеньевна, я честно зарабатываю свой хлеб.

— О, вы думаете: жить — это только зарабатывать хлеб насущный, есть, пить, одеваться?

— Ну а что же, что же еще?

— Нет, жить сейчас по-настоящему — значит спасать Родину! Вы не просто зарабатываете свой хлеб насущный, вы вашей работой спасаете Родину!

— Ой, куда вы, извините, возноситесь! — снисходительно улыбнулась Ольга Петровна, окинув скептическим взглядом хрупкую фигурку Сони и узенькую ее руку, нервно сжатую в кулачок. — Ну какие мы с вами спасительницы? Вот на фронте, где сильные мужчины, где оружие всякое, вот там действительно спасают.

— Да оглядитесь вы вокруг! — вдруг словно в ужасе заговорила Соня и широко обвела рукой по воздуху, будто не в тесной комнате общежития находились они, а где-то на просторе, на вершине, откуда все видно далеко и ясно. — Да вглядитесь вы и в себя, Ольга Петровна! Ведь каждый советский человек сейчас — сила!

— Это я-то сила? Господи-и!

— Да, вы, вы — если захотите! Вы анатомию когда-нибудь учили? Нет? Человек тогда здоров, когда не одни главные органы его тела — сердце, легкие, но и самые крошечные сосудики работают отлично, помогая друг другу. Вы знаете, что тяжелые болезни начинаются иногда с пустяков? А теперь вообразите: мы все, народ советский, мы — как одно тело и одна душа. Если где-то плохо работают, это обязательно отзовется в других местах. Представьте себе, если многие бригады, а за ними и целые заводы будут работать спустя рукава, какая это будет страшная болезнь! А нам болеть никак нельзя. У нас должны быть стальные мускулы, да! Вы понимаете, что я говорю об этом не только в физическом смысле, а также и о душевной жизни…

— Вам все что-то необыкновенное чудится, Софья Евгеньевна, — слабо усмехнулась Шанина.

— Чудится? — И лицо Сони опять залилось упрямым румянцем. — Да вся наша жизнь необыкновенная! Смотрите, Ольга Петровна, какое ужасное опять лето мы пережили, и как всем трудно сейчас, в сталинградские дни, другой бы народ голову потерял, а мы держимся и будем держаться! И я вас прошу…

Соня вдруг остановилась на середине комнаты, встряхнула головой, будто отвечая каким-то своим мыслям, потом, как с разлету, села рядом с Ольгой Петровной и положила ей на плечо горячие ладони.

— И я вас прошу, Ольга Петровна, не мешать нам всем крепко держаться!

— Я мешаю? — даже испугалась Ольга Петровна.

— Мешаете, — твердо сказала Соня, — мешаете нам тем, что стоите на месте. А вы должны и можете быть сильной, умной! Вы можете работать лучше, можете!

Ночью, переворачиваясь с боку на бок, Ольга Петровна вспомнила и весь этот необычайный разговор и жизнь свою. Странно, — собственная жизнь ее, что еще недавно представлялась чистенькой, нарядной и вполне достойной, теперь напомнила ей маленькую улицу где-то на окраине города — узенькую улочку, пыльную и сорную…

Утром Ольга Петровна встала в беспокойно-освеженном настроении, словно торопилась куда-то в путь. В цехе, на своем рабочем месте, она появилась раньше Глафиры и Анастасии и задание выполнила почти одновременно с Кузьминой.

— Эй, Настя, гляди: наша тихонькая обогнать тебя хочет! — предостерегла подругу Лебедева.

Ольга Петровна в ответ только прищурилась. На другой день она опять догнала Анастасию Кузьмину.