Магиум советикум. Магия социализма (сборник) - Валерия Калужская

– Нет, – ответила она четко, и это была чистая правда.

Антонина – дипломированный филолог, комсомолка, не спортсменка, но, вне всякого сомнения, особа приятной наружности – отличалась практичностью, здравомыслием и целеустремленностью. Рожденная и прожившая двадцать два года в спальном районе областного центра, среди одинаковых панельных пятиэтажек, она хотела от жизни чуть большего, чем работа с восьми до пяти по будням, стирка белья в прачечной «Чайка» по субботам и вечерний сеанс в кинотеатре «Салют» по воскресеньям. Родители, работавшие инженерами на тракторостроительном заводе, воспитали ее скромной, аккуратной и правильной. Правда, был непродолжительный период «неправильности», когда она училась в старших классах школы, – повзрослев, слегка отбилась от рук и попала под влияние покуривавших и погуливавших подруг, – однако врожденная осторожность и родительский контроль удержали ее от необратимых шагов, а затем она поступила в университет и угодила в совсем другую среду, манившую чем-то куда более интересным и долгоиграющим, нежели перекуры в подвале, наспех употребленное дешевое вино и танцы-обжиманцы с подвыпившими одноклассниками под музыку вокально-инструментального ансамбля «Поющие гитары». В стенах двухсотлетнего университета она сразу ощутила дух традиции, культуры, основательности и многого другого, к чему инстинктивно тянулась ее малоискушенная душа. Училась она увлеченно, с желанием, и не позволяла мимолетным «любовям» совратить себя с пути истинного. Посему девственность соблюлась как-то сама собой, а что касается филологии, перспективы у Антонины сейчас были самые радужные.

Тема предстоящей работы ее не то что не смущала, а наоборот – казалась нестандартной и многообещающей. Эпитафии. Почему нет? К смерти Антонина относилась с животным оптимизмом здоровой, не болевшей ничем серьезным и не терявшей близких двадцатидвухлетней девушки: как к облачку на горизонте. Если смотреть в другом направлении, то можно и не замечать. Смерть словно отсутствовала – пока. Это был неписаный договор о ненападении, заключенный на ближайшие (Антонина все-таки была реалисткой) лет пятьдесят. Когда тебе двадцать два, пятьдесят лет – целая вечность. Тут даже до конца века – половина вечности. На столь долгий срок Антонина не имела четких планов, однако лелеяла в себе что-то вроде сладостного ожидания грядущего, в котором нет места серости и обывательской ограниченности. Может, даже – чем черт не шутит? – достигнув определенного положения, она будет ездить в заграничные командировки, увидит другие страны, познакомится с гораздо более интересными людьми, чем ее милые, добрые, но, увы, скучные родители, давно смирившиеся с судьбой и безропотно принявшие рутину одинаковых, как отпечатки копыт, проживаемых лет.

Так что сомневаться ей было не в чем, да и смущаться не от чего.

– Замечательно, – сказал Самарин. – Тогда приступайте. Послезавтра покажете мне план, а я вам подброшу кое-что из литературы.

Они расстались, вполне довольные друг другом. Проводив взглядом ее ладную фигурку, увенчанную головкой с модной стрижкой «сессон», профессор вздохнул, снял трубку городского телефона и набрал шестизначный номер.

Антонина не теряла времени даром. Несмотря на прекрасную погоду – стоял сухой теплый сентябрь, и грустноватое солнце намекало в унисон с Арсением Тарковским, что «вот и лето прошло», – итак, несмотря на погоду, она засела в научной библиотеке, где недавно получила доступ к спецхрану, и начала подбирать материал по теме. Его оказалось немного, что, в общем, соответствовало ее интуитивным ожиданиям. Почти повальный атеизм и главное завоевание – уверенность в завтрашнем дне – не располагали к изучению эпитафий, не говоря уже о более серьезных проявлениях некро– и тафофилии. Похоже, как и здравомыслящая Антонина Шестакова, самая передовая часть прогрессивного человечества считала смерть досадным, хоть и неизбежным проявлением индивидуализма, каковое проявление не следовало усугублять излишним к нему вниманием.

Что же, Антонина готова была достойно принять и этот вызов. Она не из тех, кто опускает руки, наткнувшись на первые трудности, тем более что эти трудности казались ей смехотворными.

Через день состоялась новая встреча с Самариным. Тот счел подготовленный ею план вполне состоятельным. Дополнил, уточнил, посоветовал. Не забыл своего обещания, вручил пару книжек, по всей видимости, из собственного собрания; одну из них весьма старую и редкую – малоизвестную в СССР «Spoon River Anthology» Эдгара Ли Мастерса, первое американское издание 1915 года. При этом заметил: «Ссылаться не стоит, но для общего развития пригодится». Антонина поняла, что ей оказано доверие, и прониклась к профессору чувством почти благоговейным.

Они обсудили примерный список прочей литературы. Тут она и сообщила о своих изысканиях и не самом богатом улове. Как ей показалось, Самарин взирал на нее одобрительно – не каждый его аспирант развивал столь бурную деятельность с самого начала. Немного подумав, он спросил:

– Хотите познакомиться с моим коллегой, профессором Воробьевым? Он гораздо старше меня и редко покидает свою берлогу, однако, уверен, с удовольствием проконсультирует вас у себя дома.

Антонина была несколько озадачена. Понятиям о «приличиях» ее приучили следовать неукоснительно, однако после недолгих колебаний она решила, что при данных обстоятельствах не будет ничего предосудительного в деловом визите к глубокому старику. Представим, например, что она – участковый терапевт…

– Если вы считаете, что это удобно и я не побеспокою…

– Да-да, вполне удобно и чрезвычайно полезно. Поверьте, лучшего специалиста по интересующему вас вопросу вы не найдете. Кроме того, у Демьяна Сергеевича наверняка найдется кое-что уникальное из, так сказать, личных запасов. И не волнуйтесь – он любит молодежь.

Значит, Демьян Сергеевич. За время учебы Антонина услышала немало имен научных светил и авторитетов, однако профессора Воробьева среди них не было. Впрочем, это лишь доказывало, как мало она знает и как далека от олимпа.

Самарин при ней позвонил, договорился и сообщил, что «коллега» примет ее сегодня же в семь вечера. Антонину это устраивало, ибо давало повод отделаться от настойчивых приглашений одного женатого факультетского преподавателя, с которым она твердо решила держаться в рамках вежливости, а то ведь еще неизвестно, как жизнь сложится…

С чувством планомерно выполняемого долга она распрощалась с Самариным, после чего перекусила в буфете, вышла из университета и неспешно двинулась в сторону ближайшей станции недавно пущенного метро. До условленной встречи с подругой Наташей оставалось двадцать минут. Антонина побродила по универмагу – очередей не было, значит, и делать тут нечего. Постояла возле выхода из станции. Длинноволосый молодой человек, одетый в майку и сильно потертые джинсы, пытался пригласить ее к себе «на хату» и не понимал, почему неотразимый аргумент в виде нового пласта «Пинк Флойд» не произвел на нее ни малейшего впечатления. Тут весьма кстати появилась Наташка, девица боевая и не отягощенная интеллигентскими замашками. Волосатик был послан в задницу, а хихикающие подружки устремились в стоявшее посреди парка кафе «Кристалл», где взяли по громадной порции мороженого и предались чревоугодию и болтовне.