Мемуары сорокалетнего - Сергей Есин

Уже возле дома она забежала в детский сад — была пятница, и надо было брать детей с пятидневки — и очень обрадовалась, увидев чудесные рожицы Сережи и Пети. Малыши кинулись к ней: «Мама, мама!» — и Нонна порадовалась, потому что не только сердцем матери, но и трезвым умом понимала, какие у нее чудесные здоровые дети. И с Сашей повезло, и с детьми.

Петя и Сережа были пареньками воспитанными. Дома не канючили внимание от взрослых, не куксились, если падали и набивали шишки и синяки, не кидались в демонстративный рев, а так, похныкают и продолжают дальше играть. В детский садик ходили с охотой, понимали, что родители работают, не изображали из этого повинность, вставали утром самостоятельно, без капризов, вечером самостоятельно, без напоминаний, после «Спокойной ночи, малыши» ложились спать, не клочились из-за игрушек, не ревновали друг к другу родителей, их любовь делили поровну. Хорошие, нормальные дети. И даже старший, Сережа, присматривал за младшим, Петей, и урезонивал брата, если тот расходился. Не были ребятишки в особую тягость родителям, и те не чувствовали себя замордованными, заезженными жизнью и бытом, как бывает часто в семьях с двумя или больше детьми.

Кинулись малыши к Нонне, а та схватила их в охапку, прижала к себе, расцеловала, и тут же — в правой руке сумка, в левой ладошка младшего Пети, а Сережа берет брата за другую руку, как привык, и всей оравой скорее домой. И не успели они выйти из детского сада, за ворота ступить, как глядят — навстречу им по дорожке торопится Саша. «Папа пришел! Папа пришел!» Посыпали малыши наперегонки к отцу. Виснут на нем, ноги поджимают, карабкаются, как на дерево. И Нонна, увидев эту знакомую и привычную ей картину, тут еле удержала слезы, потому что и у самой к сердцу подкатила неистребимая, немыслимая любовь к детям, к мужу. Права Зинаида, как же ей повезло с Сашей.

Придя домой, Нонна сразу же достала из холодильника кусок докторской колбасы — как и во всех городских семьях, выбор продуктов в холодильнике был куда богаче, чем в гастрономе, — отрезала большой ломоть хлеба, положила на него кусок колбасы, помазанной горчицей, потом в кружку налила полбутылки пива и сразу же дала Саше, как говорилось у них в доме, заморить червячка. Пока муж ел и глаза у него светлели — первую заповедь семейной жизни Нонна в свое время усвоила быстро, с одной подсказки свекрови, — Нонна собрала детей и, будто бы играючи, заставляя то одного, то другого открыть то верхний ящик платяного шкафа, то нижний, приготовила с их помощью им чистое бельишко для бани, вытащила постельное белье — день был последний рабочий, пятница, — и кликнула мужа (Саша за это время должен был закончить со своими доедками), передавая ему эстафету.

Пока Саша купал сыновей — процедура эта была ритуальной, почти на весь вечер, с пусканием пароходиков и лодочек, соревнованием в нырянии, с анестезирующим средством сказок от щиплющего мыла, — Нонна перестелила постели, повесила на спинки детских кроваток пижамки и рванулась на кухню готовить себе и Саше праздничный ужин, а ребятишкам жарить сырники.

Все это время она постоянно думала об этой чертовой машине, принесшей ей первые расстройства, обдумывала свои варианты — по какому-то молчаливому уговору, после того как они с мужем встретились у детского сада и шли с детьми домой, разговора о машине не было: и не хотели портить сыновьям начало еженедельного праздника общения с родителями, отдать им все свое внимание, да и дело было, как понимали оба, слишком серьезным, чтобы обсуждать его на ходу, — а еще больше Нонна предвкушала — это тоже была традиция — пятничный ужин, за которым два свободных, просторных для простенького семейного счастья дня, тихие разговоры с Сашей и его неторопливые, не подгоняемые завтрашней необходимостью вставать на работу, объятия.

Сели они за стол после девяти, когда малыши уже послушно посапывали и видели разнообразные сны с полетами, речками и цветами на лужайках. Телевизор не включали, поэтому ужинали на кухне. Саша разлил вино, они молча подняли рюмки, посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись, чокнулись и выпили.

Когда Саша съел первый антрекот и порцию картошки и Нонна метнулась было к плите за добавкой, муж успокаивающе положил ей ладонь на руку, другой рукой снова налил рюмки и сказал:

— Что делать будем? Машину-то дали…

Нонна вздохнула, чуть отодвинула от себя тарелку, как бы показывая, что мысли у нее на этот счет самые серьезные, отлежавшиеся, не подогретые вином, и сказала:

— Я уже думала, Саша. Придется, наверное, у Галины Платоновны просить, родственников-то у нас с тобою немного, да и отдадим ты с тобою долг не очень скоро. А здесь все же родная мать…

— Ну, я, правда, еще могу работу взять, халтуру.

— Ты и так встаешь рано.

— Это будет по субботам и воскресеньям. Мне эту халтуру Юленька предложила. На работе у ее мужа дали пять гектаров под садовые участки, им надо планировку сделать, разметить дорожки.

— Не нравится мне твоя Юленька. Так она на тебя все время глядит, будто хочет съесть.

— Да что ты, мать, — Саша перегнулся через стол и поцеловал жену в щеку, — куда я без тебя.

— Вот Зинаида говорит, что все мужчины кобели. Все до одного.

— И ты ей веришь?

— Про тебя не верю.

— И правильно. А еще я думаю, — сказал Саша, опять возвращаясь к теме, — что можно попросить у Павлика. Деньги у него есть.

— У бабушки можно попросить.

— Кто же, Нонна, просит у восьмидесятилетней бабушки. Она и так нам все, что может, отдает.

— Попросить можно. Бабушка в прошлом году бычка сдала.

— А это? — Саша глазами показал на большой просторный холодильник «Минск». — Я даже вижу здесь и рога и копыта от этого бычка.

— Нет, Саша, деньги у нее еще остались.

— Ну, это запасной вариант. У кого еще?

К часу ночи, когда в бутылке любимого Сашей вермута показалось донце, был составлен список всех возможных заемщиков. Саша и Нонна перетрясали этот список долго и тщательно, взвешивая не только душевное или родственное расположение каждого человека, но и его материальные возможности. Листочек бумаги из «Дневника полевых наблюдений» покрылся столбиками имен, возле которых сразу же пририсовались номера телефонов, адреса. И все им в этом списке в этот полночный час казалось реальным, осуществимым. Над маленькой кухней задували зеленые ветры летних дорог.

Когда последняя кандидатура была обсуждена, взвешена, поставлена в список, Саша слил остатки вина в рюмку, потом отлил из нее в другую, пододвинул к жене, сказал:

— За осуществление.

Они выпили, Саша встал, пошел мыть посуду, а Нонна разбирать постель. Она взбивала подушки, раздевалась и думала о том, что сейчас придет Саша, обнимет ее, и, задыхаясь, она будет гладить его по спине, по плечам, так же целовать, как когда-то в старом бабушкином доме.

В понедельник Саша постарался поскорее закончить работу на объекте и прибыть в управление пораньше, до обеда. Слухи о том, что Русакову дали машину, уже просочились, и пока Саша шел по управленческим коридорам и раньше, на крылечке, куда выходили покурить, поглядеть на улицу, многие его поздравляли, трясли руку, намекали иносказаниями, а иногда и прямым текстом, что со счастливца полагается бутылка. Саша отшучивался, тоже тряс руку, улыбался своей негромкой мальчишеской улыбкой, которая ему очень шла — белые зубы ярко светились на загорелом лице, — угощал сигаретами, а сам неторопливо, но неуклонно пробирался в сторону месткома.

Владимир Васильевич был, как всегда, на своем боевом посту с дымящейся кружкой чая в руках. Он тоже сначала, как и все, поговорил о счастливце, снова, как и в пятницу, пошутил насчет звездочек, Саша, тоже в шутку, рванул было заполошно к двери, Владимир Васильевич его остановил, тут же вспомнив, что такая же игра у них состоялась в пятницу, и уже другим, официальным тоном спросил:

— Ну, что тебе, Санчик? Ты ведь просто так ко мне не заходишь.

— Да я, Владимир Васильевич, — начал Саша робковато, — пришел насчет машины.

— Ты что, пришел отказываться? Дорого? Да у меня ее в управлении сразу перехватят. Вот Тамара Григорьевна, например, твоя соседка по комнате по этому поводу копытом бьет.

— От машины я отказываться не буду. Мы с женой посчитали свои матресурсы, прикинули, подзаймем кое-что, может быть, ковер продадим, но вывернемся. Машину ведь один раз в жизни простым людям дают. Мне другое: мне бы поточнее узнать, когда ее надо выкупать. Я бы тогда рассчитывать мог…

— Да откуда я знаю, — отмахнулся Владимир Васильевич, опять прикладываясь к кружке с чаем. — Этого, наверное, никто не знает. Как будет завоз. Но в тресте, когда нам разнаряживали машины, меня предупредили, чтобы мы все оформили и подали списки мигом.

— А поточнее все это нельзя определить?