Далекие королевства - Кристофер Банч

Город был потрясен непрекращающимися неудачами воскресителей. Ведь они всю жизнь защищали нас от зла как материального, так и духовного мира. Что же случилось? Почему же ориссианам так не везет? Если дело и дальше так пойдет, то ликантиане просто начнут плевать на нас.

Некоторое время спустя о причинах такого положения вещей поведал мне Маларэн. Он пришел ко мне и сказал, что один из членов магистрата хотел бы переговорить со мной частным образом. Чиновника звали Эко. Он решительно, хотя и без показной активности поддерживал нашу партию, поэтому я согласился на беседу без колебаний. Мы встретились на следующий вечер. Эко был постарше меня, но даже для его возраста многовато было морщинок на лице, а в волосах — седых прядей. Но глаза и походка оставались молодыми, как и умение соображать. Процветающий торговец, он, и попав в магистрат, быстро понял, что к чему в общегосударственных делах.

— Если у вас есть какие-нибудь вести от капитана Серый Плащ, — сказал он, — то они могли бы оказаться весьма полезными для всех нас, независимо от того, добрые они или худые.

— Откровенно говоря, господин Эко, — ответил я, — я в последнее время слышал не больше, чем любой в Ориссе, то есть — ничего. Но я не думаю, что мы должны тревожиться. В конце концов, на Узком море наступил сезон штормов, и гонцу сейчас никак сюда не добраться.

Он с минуту внимательно вглядывался в меня, видимо решая, стоит ли мне верить. Поверив, он опустил глаза и вздохнул:

— Стало быть, оттуда нам помощи ждать нечего.

— А в чем проблемы? Кроме природных бедствий, что одно за другим обрушиваются на нас?

— Вы можете поклясться, что не скажете никому то, что сейчас услышите от меня?

Я поклялся. Он удовлетворенно кивнул и сказал:

— Я боюсь всеобщего бунта. Люди быстро теряют доверие к нам. На улицах уже случаются мелкие стычки черни со стражниками, о которых вы, очевидно, наслышаны. Боюсь, что назревают серьезные события. И людей можно понять. Если мы не смогли остановить дождь и сохранить урожай, как они могут доверять нам? Тем не менее я люблю свой город со всеми его болячками, и мне проще умереть на дыбе, чем видеть, как он разваливается.

— Но почему же воскресители ничего не предпринимают? — спросил я. — Ведь магистрат регулярно устраивает встречи с ними. Что они говорят?

— Если вы имеете в виду Джениндера и Кассини, — сказал он с отвращением, — то им и сказать-то нечего. Они приходят на наши заседания, отделываются пустыми обещаниями, забирают свою десятину и удаляются.

— А что же Гэмелен? — спросил я. — И другие воскресители?

— Они прекратили свои посещения магистрата или их не пускают — я не знаю. Но могу вам сообщить, что в храме Воскрешения была настоящая битва и среди победителей не оказалось тех, кто мог бы стать нашим другом.

— Но ведь есть же вещи гораздо более серьезные, чем просто борьба за власть, — сказал я. — Пусть Джениндер дурак, а Кассини лжец. Но они же действительно искусные воскресители. Почему же они не помогут родине? На мой взгляд, дело не в их заговоре, поскольку тем самым они вредят себе так же, как и нам.

— Фактов у меня нет, — сказал Эко, — а выглядеть сплетником мне бы не хотелось.

— Ничего страшного, господин Эко, — ответил я. — Если слухи хоть что-то могут объяснить, я ни в коем случае не сочту вас сплетником.

— Вы слышали о странных событиях в храме Воскрешения? Или, может, даже видели? — спросил он. Я сказал, что слышал. — Ну так вот, что касается этих странных огней и дымов. Похоже, что Кассини и его приятели занялись злым колдовством. С какой целью, слухи умалчивают. Однако утверждают, что эти занятия черной магией отнимают у города естественную энергию и магическую защиту. Вот почему все заклинания, которые должны были помочь нам, не сработали или оказались настолько слабы, что их можно отнести к неудачам.

— А вы верите в эти истории? — спросил я. Эко еще раз устало и протяжно вздохнул:

— Очень не хотелось бы. Но поверить заманчиво, поскольку такие факты многое объясняют.

— Заодно они освобождают Ориссу от предполагаемой вины в оскорблении богов, — сказал я.

— Так-то оно так. Да только какой смысл в спекуляциях на слухах?

Эко допил предложенный ему бренди и поднялся:

— Если что-нибудь услышите от Серого Плаща…

— Немедленно дам знать, — сказал я.

И он удалился, оставив после себя длинный шлейф вопросов без ответов.

Что оставалось делать? Только надеяться. Но в этом году у матери-надежды груди были пусты, и наши беды не думали заканчиваться. Перед самыми морозами произошло самое худшее.

Это был один из тех идиллических первых зимних вечеров, когда так приятно сидеть у очага, чувствовать, как окна защищают тебя от пурги за окном, и вскоре можно пойти в ванную и затем лечь в теплую постель пораньше. Мы с Диосе занялись любовью на широкой перине. Затем, вспомнив о существовании всего остального мира, я поднялся, чтобы подбросить дров в очаг и налить по глотку бренди перед сном. Протягивая Диосе бокал, я заметил, как раскраснелось ее лицо, но решил, что это от наших упражнений. Когда я отвернулся за своим бокалом, послышался стон и затем звон бьющегося бокала.

Я резко обернулся, испугавшись за нее:

— Что случилось, любимая?

Не отвечая, она лежала, схватившись за голову, с лицом, искривившимся от боли.

— Ты больна, — встревоженно сказал я. — Сейчас я приведу лекаря.

Она слабо проговорила:

— Нет, Амальрик. Пожалуйста, не уходи, на дворе пурга, ты промокнешь и простудишься.

— Ерунда какая.

Я стал торопливо натягивать одежду. Диосе попыталась еще раз воспротивиться, но на нее накатила очередная волна боли, заставив ее издать вопль, такой ужасный, что я крикнул юную гувернантку Спото, чтобы она пришла и приглядела за хозяйкой, пока я съезжу за помощью.

Пурга усиливалась; пронзительный ветер и снежная крошка ударили мне в лицо, когда я помчался верхом по, дороге. Я добрался до дома лекаря уже затемно, но магическая медицинская эмблема, полученная по выданной воскресителями лицензии на занятие исцелениями, ярко светилась на дверях больницы. Лекарь сидел за поздним ужином, но не стал отказываться ехать со мной, ссылаясь на поздний час и плохую погоду. Теперь пурга просто наотмашь била нас по лицам, и нам приходилось понукать и бить лошадей, заставляя их двигаться против завывающего ветра. Но мы добрались-таки до виллы, и я стремительно потащил лекаря в спальню к жене.

Диосе так и лежала, постанывая, на пышной большой перине. Я понимал, что боль мучает ее; просто Диосе была не из тех, кто жалуется. Она полагала, что если на недомогание не обращать внимание, то оно само пройдет. Когда мы вошли, она открыла глаза — неестественно большие и блестящие. Лекарь извлек из сумки инструменты, а я подошел к жене и поцеловал ее. Она просто горела в лихорадке.