Прыжок через пропасть - Сергей Самаров

И, не глядя больше на молодого гонца, Ставр задрал голову, с высоты роста высматривая путь к своему князю. Путь был прямой, но чтобы пройти такое небольшое расстояние, следовало бы сначала послать Дражко с дружиной, чтобы его основательно расчистить. Князь ехал в сторону палаточного городка, со всех сторон окруженный восторженными рыцарями. И франками, определившими с первого взгляда возможного нового фаворита короля, и саксами, понимающими, что если Карл держит их с одной стороны — с запада, то теперь будет иметь возможность держать и с другой — с востока. А вокруг своих рыцарей, как и положено им, толпились празднично одетые оруженосцы и слуги. У короля такой свиты нет, к Карлу Ставру пробиться легче, чем к своему же князю. Как хорошо было раньше, когда никто Годослава не знал!

Вздохнул волхв, сурово перехватил посох посредине, и стал тыкать им перед собой, пробивая дорогу. И в доспех кому-то, как в пустую бочку гудящий, тыкал, и в ребра другому. На него ворчали, прикрикивали, отмахивались, подвизгивали, чуть не в драку лезли, а он пробивался и пробивался вперед, не слыша или не обращая внимания на возмущение. Силой Свентовит не обидел Ставра, предвидя, должно быть, такую сложную ситуацию.

Но вся группа, окружившая Годослава, двигалась, Став-ру приходилось одновременно пробивать дорогу и догонять, а это давалось в такой толчее нелегко. И потому достичь цели он сумел лишь в самом палаточном городке, у скромного жилища князя. Но там он уже имел преимущество. Если свита победителя не решилась преследовать своего нового кумира в палатке, то Ставр мог себе позволить нанести визит без приглашения. Годослав только повесил у входа весь избитый свой щит и скрылся за пологом, как Ставр в щит коротко стукнул и вошел вслед за князем.

— Похоже, Карл, княже, рвет на себе от ревности волосы…

— Что так? — равнодушно спросил Годослав. У него уже прошла эйфория от триумфа и, как всегда бывает в такой ситуации, беспокойные думы последних дней вернулись, чтобы продолжать терзать ум и сердце.

— Вся его свита, за исключением должностных чиновников, перешла к тебе. Они тебя на памятные кусочки разорвать готовы, чтобы потомкам показывать клок волос и гордо говорить, кому эти волосы принадлежали. Я еле-еле к тебе пробился…

— Но пробился-таки…

— И боюсь, что не слишком тебя обрадует моя добрая весть.

— Добрая весть не может не обрадовать.

— С одной стороны это так. Как не порадоваться, что Горислав поднял Дражко… И не так, чтобы по двору гулял, а так, чтобы данов побил.

— Данов побил? — непонимающе переспросил князь. — Ах да, он собирался с горсточкой людей выйти навстречу целой армии, чтобы не пустить ее к Рарогу до подхода подкрепления. Так что там произошло?

— Нет больше у данов этой армии. Дражко разбил их. Только восемь сотен догнать не сумели — кони притомились. Остальных положили…

— Как так? — боясь поверить, улыбнулся Годослав. — Сколько у Дражко было дружины?

— Четыре тысячи с половиной. Из них шестьсот стрельцов.

— Куда он их столько потащил… Стрельцам место на стене…

— Они-то дело и решили. Дражко новую войну задумал. Не в сече людей класть, а до сечи врага не допускать.

— В этом есть зерно! — Годослав головой покачал. — Он мне уже давно о таком говаривал. Так что там произошло?

Ставр пересказал донесение гонца.

— Эх, — в сердцах ударил Годослав ладонью по коленке, но тут же и засмеялся. — Знать бы раньше… Я бы Карлу вместе с подданством и чистую от войска данскую границу преподнес. Пусть вместо нашего княжества на данов идет! Прямо по Лабе спустится. Благо, лодки и плоты, как ты говорил, уже готовят…

— Знать бы, можно было бы и княжество не предлагать. Там еще вторая армия стоит. Если Полкан ее потопит…

— А он потопит! Я Полкану верю.

— …Полкан потопит, а Дражко остатки добьет так, что рога и перья в разные стороны полетят, что он и желает сделать, тогда совсем будет обидно под Карла идти.

Князь задумался. Привычно прошагал по палатке. И сказал уже серьезно:

— Нет. Этого нам не минуть. Пройдет год, Готфрид оправится. Викингов в море не отпустит. Снова руки на юг протянет… Да и Карл без этого, давай будем думать честно, пошел бы на нас. Мало у нас сил, чтобы выстоять.

— Радегаст в помощи не откажет, как не отказал с данами. Не надо было тебе про вассальную зависимость говорить. Так бы обошлось.

Князь подумал еще минуту.

— Нет. Одно дело — десять тысяч разбить. Но не сто. С такой армадой нам не справиться никак. А Карл в состоянии и сто тысяч собрать. Ладно… Я буду собираться на обед к королю. После обеда состоится, скорее всего, какой-то конкретный разговор. Сам обед, как меня предупредили, будет на вершине холма в королевской ставке. Если будут новости, ты меня извести.

— Ты, княже, предупреди стражу… А то к тебе не подпустят.

— Сделаю.

Королевский обед проходил в том же месте и в такой же обстановке, что и трапеза по случаю приезда графа Оливье. Но в старых декорациях появились новые действующие лица. Во-первых, место графа по правую руку от короля на сей раз было отдано победителю турнира. Это была большая честь, которую король мог бы и не жаловать князю бодричей, как считали многие придворные. Они на Годослава посматривали искоса, хотя и не показывали откровенно ревнивой неприязни. Но во всех королевских дворах всех государств мира появление нового фаворита означает не просто отдаление старого, оно означает еще и отдаление всего двора дальше, чем ему хотелось бы.

Впрочем, все понимали, что положение княжества бодричей таково, что не позволит его правителю постоянно быть с Карлом. Княжество — не графство. Оно требует сложного управления. И потому, зная, что вскоре Годослав удалится в свой Рарог, ему почти прощали момент славы и возвышения.

Если первый обед проходил в день обоснования короля на новом месте и до основательного устройства было еще далеко, то сейчас придворные уже чувствовали обжитость ставки. Это впечатление усиливал такой внешний атрибут, как обилие дичи на столах. Это расстарался эделинг Видукинд, который на сей раз занял соответствующее положению место уже под своим именем. За день до решающих схваток на турнире, эделинг отправил своих людей на большую охоту в близлежащие леса. И теперь дичь украшала каждый стол. А королевский стол — особо. Два кабана-секача стояли друг против друга в противоположных концах. Длинные желтые клыки их были устрашающе направлены на соперника. Королевский повар проявил все свое искусство, сняв с диких зверей шкуру целиком, промыв ее в уксусе с давленым чесноком, а потом пришив на отваренную в соусах целую тушу, фаршированную местными грибами, доставленными к королевскому обеду ваграми князя Бравлина. Прямо перед королем красовался на большом деревянном расписном подносе отваренный и облаченный в собственные перья белый лебедь, выгнувший прекрасную шею. Лебедя доставили к столу тоже вагры, но в отличие от кабана они сами же и готовили его, потому что королевский повар с такой птицей работать не умел и боялся испортить произведение искусства неумелым обхождением. Что он сам, впрочем, признал перед Карлом, чтобы похвалить помощников, приехавших к нему из соседних городов. Те же вагры доставили к столу и диковинный ржаной хлеб, но признались, что полудали его от бодричей с другого берега Лабы. Таким образом, стол выглядел символом объединения, как завершившийся турнир.