Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Его имя?

— Алотрос, — сказал Ралдорон. — Отличный послужной список. Из сто одиннадцатой роты капитана Тагаса.

— Что знает Тагас? — спросил Сангвиний.

— Что брат Алотрос мертв, милорд, — из темного проема появилась фигура в золотом доспехе и отдала честь. Строгое выражение лица Азкаэллона было красноречивее любых слов. — Убит ксеносами, испарился при взрыве. Благородная смерть. — Сангвинарный гвардеец умышленно встал перед своим командиром, бросив сердитый взгляд на Ралдорона. — Тебе не следовало приводить повелителя сюда.

Ралдорон хотел было ответить, но примарх перебил его:

— Это решать не тебе, командир гвардии.

Азкаэллон слегка побледнел из-за силы в твердом спокойном тоне Сангвиния.

— А теперь отойди.

Азкаэллон подчинился, но не промолчал.

— С этим должны разобраться мы, господин. Тихо.

— Тихо? — повторил примарх, его тон вдруг стал сухим. — Нет, мой сын. Ни один Кровавый Ангел никогда не умрет в тишине.

Воздух в разрушенном храме ксеносов был пропитан резким металлическим запахом свежей крови. Сангвиний облизал губы, не сумев удержать инстинктивной реакции. Его омофагическая мембрана различила все группы человеческой крови, определяя их так же легко, как винодел распознает возраст вина и состав букета. Здесь пролилась и кровь ксеносов — среди прочих присутствовал едкий запах нефилимов.

Примарх обнаружил, что золотые ботинки его доспеха всколыхнули небольшое озеро темной жидкости, которое образовалось в темном нефе часовни. Здесь было очень много мертвых, рассаженных вдоль стен помещения, словно зрители на театральной постановке. Среди руин валялись обломки артефактов нейротехнологии нефилимов — приемники синапсов, эмпатические матрицы и тому подобное. Но здесь не было признаков насилия, следов битвы, которая кипела весь этот день. Нет, это зрелище напоминало не войну, но резню.

Примарх увидел Алотроса, как только вошел в храм, на фоне холодных трупов его горячее тело отчетливо предстало улучшенному зрению примарха. Космодесантник припал на одно колено в центре лужи, словно в клятве верности, аккуратными, спокойными движениями черпал темную жидкость с пола и подносил к губам. И пил молча, неторопливо.

— Посмотри на меня, — приказал Сангвиний. Его охватила необычная печаль, а сердце в груди сжалось, когда Алотрос медленно подчинился.

Доспех Кровавого Ангела был серьезно поврежден, фибросвязки разорваны, керамит треснул. Кажется, нагрудник был вскрыт по всей длине, а под ним обнажилась тяжелая рана. Примарх узнал последствия удара визга-импульса нефилимов и, присмотревшись, увидел следы высохшей крови, тянущиеся из ноздрей, ушей и уголков покрасневших глаз. Такой удар вскипятил бы мозг обычного человека и даже у легионера повредил бы тело и разорвал нейронные проводящие пути. Алотрос был бледен и, несомненно, испытывал боль, но, похоже, абстрагировался от нее. Воин получил удар в упор из оружия чужих и уцелел — редкий случай. Сангвиний поправил себя: не уцелел. Не совсем. В этот самый момент где-то на поле битвы капитан Тагас и сослуживцы Алотроса по отделению смирились с его смертью.

Губы, подбородок, видимая часть шеи — все было в крови, которую Алотрос настойчиво пил, глоток за глотком. Алотрос посмотрел на примарха жестокими, звериными глазами. Сангвиний увидел в них жажду, ту самую жажду, которую видел раньше в других глазах и при других обстоятельствах. Поначалу редко, но теперь с неумолимой регулярностью.

Алотрос испустил глубокий, рокочущий рык и медленно поднялся на ноги. Его пальцы скрючились, как когти, и он оскалился. Во тьме блеснули клыки. В другие времена сказали бы, что его душу похитил какой-то адский призрак, что его кровь отравлена, что он одержим. Но такие мысли были фантазиями. Искажение этого доброго воина пришло откуда-то изнутри, не от мифической, потусторонней внешней силы.

Сангвиний знал, что уже слишком поздно, но он не мог совершить следующий шаг, не попытавшись. Примарх протянул руку.

— Сын мой, — начал он. — Отступи, если можешь. Отступи от бездны и вернись к нам. Я спасу тебя.

Алотрос моргнул, словно слова были незнакомы ему и их смысл было трудно понять.

— Это моя вина, — сказал примарх. — Я виноват. Но я исправлю ее, если ты поможешь мне. — Он сделал шаг вперед. — Ты поможешь мне, Алотрос?

С глубокой отцовской печалью Сангвиний понял, что его слова бессмысленны. На лице Кровавого Ангела отразилось дикое желание, импульс, родившийся в самых глубинах звериной сути воина. В конце концов, то немногое, что осталось от брата Алотроса из сто одиннадцатой роты, просто исчезло.

С яростью берсерка легионер в два прыжка пересек часовню. Примарх медлил, он мог бы извлечь оружие, не имело значения какое — силовой меч, глефу или пистолет «Инферно», — и лишить жизни боевого брата, прежде чем тот окажется на расстоянии вытянутой руки. Но что-то останавливало его.

Может быть, это была надежда на то, что Алотрос станет тем, кто разорвет замкнутый круг и не сделает то же, что и другие до него, или чувство вины остановило руку Ангела, своего рода наказание, возложенное на самого себя: увидеть этот ужас вблизи, познать предсмертный миг своего сына.

Вопреки здравому смыслу, без шансов на выживание, Алотрос напал на своего генетического отца. Он что-то невнятно пробормотал на диалекте технокочевников Нижнего Плоскогорья Ваала. Он хотел только одного: вонзить зубы в живую плоть и удовлетворить жажду крови. Он действительно был потерян.

Сангвиний не подпускал близко Алотроса, безумные удары воина безвредно звенели о доспех примарха. Пламя ярости легионера не затухало, напротив, с каждой секундой разгоралось все ярче. Смесь кровавых ароматов в его дыхании наполнила чувства примарха, и Сангвиний понял.

Он знал, откуда взялась эта кровавая ярость, эта красная жажда. Он чувствовал ее, скрученную ядовитую нить внутри собственной генетической спирали. Темное наследие, которое он передал этому потомку. Рецессивная метка смерти.

— Мне жаль, сын мой, — сказал он Алотросу за мгновенье до того, как сломать легионеру шею.

Рычание Алотроса оборвалось гортанным свистом, а в его глазах мелькнул краткий миг покоя. Тело легионера рухнуло в лужу крови. Боль отпустила Кровавого Ангела, ему была дарована последняя милость. Но теперь мрак в ксеносской церкви, казалось, сгустился еще сильнее, омраченный грузом только что содеянного.

Второй раз за этот день Сангвиний ощутил присутствие брата.

Он резко повернулся и пристально посмотрел в полумрак, и тогда громадная тень вышла из-за рухнувшей опорной колонны и замерла перед ним.

— Хорус?

— Что ты наделал? — Свет упал на лицо его брата, и на нем было отчетливо видно потрясение. — Что ты наделал? — звук собственного голоса, казалось, вывел Луперкаля из оцепенения, и он бросился к убитому воину. — Ты… убил его.

Сангвиний встал перед трупом, словно защищая его, и остановил Хоруса.

— Ты следил за мной? — тон выдавал гнев и удивление, стыд и сожаление, и сотню других эмоций. — Шпионил?

Хорусу понадобилось все его огромное самообладание, чтобы остаться на месте, смятение на его лице исчезло. Он пытался понять то, свидетелем чему стал, и не смог. Примарх казнил одного из собственных сыновей… Даже думать о таком было страшно.

— Ты не должен здесь находиться, — безжизненным тоном произнес Сангвиний. — Это не для глаз посторонних.

— Похоже на то, — мрачно кивнул Хорус. — Но я не посторонний, я твой брат, — он поднял голову и с вызовом встретил взгляд Ангела. — И я не понимаю, почему ты совершил столь отвратительный поступок.

Сангвиний не стал спрашивать, как Хорус прошел мимо стражи Ралдорона, не подняв тревоги, в конце концов, он был примархом, а сыновья Императора всегда были искусны.

Взгляд Хоруса смягчился, теперь в нем не было гнева, только сочувствие.

— Я не должен был приходить сюда, но твоя реакция на слова первого капитана… Брат, то, что я увидел в твоих глазах в тот момент, обеспокоило меня, — он обошел Ангела и опустился на колени у тела Алотроса. — И теперь я вижу, что был прав.

Хорус хладнокровно осмотрел мертвого легионера и постучал пальцем по его виску.

— Скажи мне, в чем причина. Что с ним случилось? Это сделали нефилимы, они повредили его рассудок?

Ложь застряла в горле Ангела. Да, он хотел солгать…

Ужасная трагедия. Это работа грязных ксеносов. Я был вынужден совершить прискорбный поступок…

— Нет. — Ложь рассыпалась прежде, чем обрела форму слов. Солгать своему брату было не проще, чем заарканить солнце Мельхиора и стянуть его с неба. Хорус и Сангвиний знали друг друга настолько хорошо, что ложь представляла невероятно сложную задачу. Он не мог пойти на это.