Далекое и близкое, старое и новое - Евгений Балабин

О Гаагской конференции[79], созванной по инициативе нашего Государя, говорить не буду – она всем хорошо известна.

В Первую мировую войну Государь проявил исключительную мудрость и мужество в защите сербов.

В 1915 году несколько десятков тысяч сербов при отступлении из одной земли не выдержали страшного похода через горные ущелья и снеговые перевалы Албанских гор и, придя к берегу моря в г. Валлону, массами стали падать от истощения. Союзники равнодушно смотрели со своих кораблей, как умирали люди славянской земли.

В этот страшный момент Государь послал главам правительств союзных стран телеграмму, в которой требовал немедленно вывезти сербов с албанского побережья и спасти. Государь грозил в противном случае выйти из числа союзников, воюющих с немцами. Немедленно десятки итальянских, французских и английских пароходов вывезли умирающую сербскую армию и ушедших с нею жителей на остров Корфу...

Одна еврейка, не имевшая права въезда в Петербург и получившая отказ в этом, обратилась к Государю с просьбой разрешить ей приехать к больному сыну. Государь положил резолюцию: «Не может быть такого закона, который не позволил бы матери приехать к больному сыну».

Государь тратил на дела благотворительности и неожиданную помощь колоссальные деньги из своих личных средств, ограничивая себя в личном обиходе. Он носил много раз штопанную одежду... Через любимую учительницу своих детских лет, имевшую к нему доступ во всякое время, Государь своими взносами освобождал от платы учащихся и отпускал крупные суммы на благотворительность из своих собственных средств.

Обходя один из военных лазаретов, Государь увидел, что у койки одного хирургического больного стоит часовой. Узнав, что здесь ждет выздоровления подлежащий военному суду дезертир – «самострел», которого ожидает по выздоровлении самая тяжелая кара, Государь сказал: «Скажите кому следует, что я прощаю этого преступника. Довольно с него одной русской пули, наказавшей его». Преступник был помилован.

В вестибюле покидаемого лазарета, когда Государь надевал шинель, из его глаз падали крупные слезы, ибо только что больной, лишенный и рук и ног, просил: «Ты все можешь, Государь, прикажи, чтобы меня умертвили».

Государь был очень религиозным человеком. Количество церквей в его царствование увеличилось больше чем на 10 000, и их стало к концу его царствования 57 000. Количество монастырей увеличилось на 250 и стало к концу царствования 1025.

На 20-м году царствования Императора Николая II население империи возросло на 50 миллионов человек и заметно повысился общий уровень благосостояния. Вклады в сберегательные кассы возросли с 300 миллионов в 1894 году до 2 миллиардов в 1913 году. Бюджет достиг 3,5 миллиарда.

Эдмонд Тери[80], обследовав русское хозяйство, заключил: «Если дела Европейских наций будут с 1912 по 1950 год идти так же, как они шли с 1900 по 1912 год, Россия в середине текущего века будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении». Относительно народного образования интересен отзыв левого лидера трудовиков в 1-й Государственной думе Жилкина: «Все более и более стихийно растет дело народного образования. Неслышно, почти неуследимо совершается громадный факт: Россия из безграмотной становится грамотной... Вся почва российской равнины как бы распустилась и приняла в себя семена образования – и сразу, на всем пространстве, зазеленела, зашелестела молодая поросль».

Государя заставили отречься от престола. Его убедили, что отречение спасет Россию. Государь, всеми оставленный и со всех сторон окруженный изменой, уступил петроградским делегатам, и только два казака-конвойца обратились к нему со словами: «Ваше Величество, прикажите их убить». Государь ответил: «Теперь поздно». ...Слезы звучали в голосе Царя, когда он говорил о своих друзьях и родных, которым он больше всех доверял и которые оказались соучастниками в низвержении его с престола. Государь получил телеграммы Брусилова, Алексеева и других генералов и членов его семьи, в том числе и от Николая Николаевича: все просили Его Величество для спасения России отречься от престола. В минуту несчастья отпали от Государя и его семьи один за другим все те, кто, казалось, обязаны были первыми сложить головы на их защиту. Тщетно Их Величества ожидали того флигель-адъютанта, которого считали ближайшим своим другом. Отказался прибыть в Царское Село по зову Государя и его духовник. Приближенные и близкие слуги, за исключением нескольких верных, поспешили покинуть их при первых признаках развала. Много было тяжелого и позорного в то время... Но наряду с тяжелыми картинами развала, предательства и измены было много чистых и светлых явлений...

Среди бесконечного, казалось бы, озверения сбитого с пути народа столько прорывается чуткого страдания и ласки, столько геройского самоотвержения, столько привязанности к старому, гонимому прошлому. В этих добрых людях – оправдание России, в них – ее светлое будущее.

Когда после отречения Государь Император, приехав в Ставку, узнал, что и его брат Великий князь Михаил Александрович отказался от престола в пользу Временного правительства, он, видя крушение страны, решил принести в жертву Родине своего больного сына. Государь взял назад псковское отречение за наследника (сына), и Россия вновь становилась на свой природный путь. Но генерал Алексеев, которого Государь просил отправить об этом телеграмму в Петроград, скрыл от России эту телеграмму и не отправил ее. Страна не узнала о начавшемся было царствовании юного Императора, а от армии скрыли и последний прощальный приказ Царя-подвижника, которому суждено было стать Царем-мучеником.

8 марта утром в одном из залов Ставки собрались генералы и офицеры штаба Верховного главнокомандующего, чтобы проститься с Государем. Быстро пройдя через зал, Царь остановился и, повысив голос, начал свою речь. Он говорил звонко и ясно, немного задыхаясь от сдерживаемого волнения, что оставляет их и просит довести войну до победного конца. Потом он подал каждому руку с ласковым словом. Послышались сначала сдержанные, а потом все более громкие рыдания по всему залу. Какие-то голоса пробовали сказать: «Тише, тише. Вы волнуете Государя». Но рыдания продолжались. Царь невольно поворачивал голову по направлению этих звуков. С полными слез глазами он пытался улыбнуться, но улыбка эта была горестной. Один из офицеров, штаб-ротмистр Муханов, побледневший, как смерть, лишился чувств, за ним хорунжий Лавров и несколько других упали в обморок. Казак-конвоец рыдал навзрыд, и слезы текли по его окладистой черной бороде. Громадного роста вахмистр Кирасирского полка, громко всхлипывая, воскликнул: «Батюшка, Господь тебя благослови. На кого ты нас покидаешь?..»