Дон Кихот. Часть 2 - Мигель де Сервантес

Что госпожа герцогиня написала моей жене Терезе Панса и послала ей подарок, как говорите ваша милость, я очень доволен и постараюсь в свое время и в своем месте поблагодарить ее за это. Пусть ваша милость от моего имени поцелует ее руки и скажет ей, что я говорю, что она не в дырявый мешок бросила свое благодеяние, как она увидит на деле. Я не хотел бы, чтоб ваша милость затеяли ссоры и неприятности с моими господами, герцогом и герцогиней; потому, если ваша милость поссоритесь с ними, вся неприятность, наверное, падет на мою голову; к тому же нехорошо, когда ваша милость даете мне советы о благодарности, чтоб ваша милость не были благодарны людям, от которых вы видели столько милостей и которые так хорошо принимали вас в своем замке.

«Что до кошачьих царапин, так я в этом ничего не понимаю; но я полагаю, что это какая-нибудь злая штука, которую с вашей милостью сыграли по обыкновению злые волшебники – вы мне расскажете об этом, когда мы свидимся. Я хотел бы послать что-нибудь вашей милости, но не знаю, что послать, разве только клистирные трубки, приделанные к пузырям, которые здесь чудесно делают. Но если это место останется за мной, я постараюсь послать вам чего-нибудь – фалды или рукава.[193] В случае если жена моя Тереза Панса напишет мне, заплатите, пожалуйста, за письмо и перешлите его мне, потому мне очень хочется узнать, что делается у нас дома, что жена и что дети. Затем да избавит Господь вашу милость от злонамеренных волшебников и да даст мне в мире и здоровье кончить мое губернаторство, в чем я сомневаюсь, потому что думаю оставить его вместе с жизнью, судя по тому, как со мной обращается доктор Педро Ресио.

«Слуга вашей милости,

Секретарь запечатал письмо и сейчас же отправил его с курьером, затем мистификаторы Санчо решили между собой, как изгнать его из губернаторства. Санчо провел этот день в распоряжениях относительно лучшего управления тем, что он считал островом. Он приказал, чтоб в его владениях не было скупщиков съестных припасов и чтоб вино свободно ввозилось отовсюду, только с обязательством показывать место происхождения его, чтоб можно было определять цены по его качеству и наименованию; к этому он прибавил, что кто будет подмешивать к пиву воду или подменять его название, того будут казнить смертью за это преступление. Он понизил цены на всякого рода обувь, особенно за башмаки, потому что ему казалось, что они чересчур вздорожали.[194] Он назначил таксу для жалованья прислуге, при определении которого не было удержу корыстолюбию. Он назначил строгое наказание тем, кто будет петь непристойные песни днем или ночью. Он приказал, чтоб слепые не пели о чудесах, если у них нет свидетельств об истинности этих чудес, потому что ему казалось, что большая часть чудес, о которых поют слепые, вымышлены в ущерб истинным чудесам. Он назначил альгвазила для бедных, но не для того, чтоб их преследовать, а чтоб только расследовать, действительно ли они бедны; потому что под прикрытием ложных ампутаций или подложных ран часто скрываются вороватые руки и пьяные желудки. Словом, он сделал такие хорошие распоряжения, что его законы и поныне еще действуют в той местности вод названием: Установления великого Санчо Панса.

Глава LII

В которой рассказывается приключение второй дуэньи Долориды или Скорбящей, настоящее имя которой донья Родригес

Сид Гамед повествует, что Дон-Кихот, выздоровев от своих царапин, нашел, что жизнь, которую он ведет в замке, совершенно противоречит уставу рыцарства, к которому он принадлежит» поэтому он решил распрощаться с герцогом и герцогиней и отправиться в Сарагоссу; там уже приближались празднества, на которых он намеревался добиться доспехов, награды победителю. Однажды, когда он, сидя за столом со своими хозяевами, начал приводить в исполнение свое намерение, прося у них позволения уехать, в дверь столовой вдруг вошли две женщины, как стало известно впоследствии, – с головы до нот одетые в черное. Одна из них, подойдя к Дон-Кихоту, бросилась к его ногам, и, распростершись на полу и прижавшись губами к стопам рыцаря, стала так жалобно, глубоко и скорбно вздыхать, что смутила умы всех видевших и слышавших ее. Хотя герцогу и герцогине и пришло в голову, что это прислуга их вздумала сыграть какую-нибудь штуку с Дон-Кихотом, но видя, как естественно эта женщина вздыхала, плакала и стонала, они сами стали в тупик, пока тронутый Дон-Кихот не поднял не с пола и не заставил ее поднять вуаль, закрывавший ее омоченное слезами лицо. Она повиновалась и показала то, чего никто не мог ожидать: лицо доньи Родригес, дуэньи герцогини; другая же женщина в трауре оказалась ее дочерью, той самой, которую соблазнил сын богатого земледельца. Все знавшие дуэнью были поражены, и всех более ее господа, потому что, хотя они и считали ее довольно тупоголовой, но не думали, чтоб она была так глупа, чтобы решиться на такие безрассудства.

Донья Родригес, обратившись к герцогу и герцогине, сказала им смиренным тоном: «Да позволят мне ваши светлости немножко поговорить с этим рыцарем, потому что это необходимо, чтоб я могла счастливо покончит дело, в которое вовлекла меня наглость подлого злодея». Герцог ответил, что позволяет и что она может говорить с господином Дон-Кихотом обо всем, что ей угодно. Тогда она, обратив взоры и речь к Дон-Кихоту, сказала: «Прошло уже несколько дней, доблестный рыцарь, как я поведала вам об оскорблении и вероломстве, с которым поступил один злой крестьянин с моей дорогой, любимой дочерью, присутствующей здесь несчастной девушкой. Вы обещали мне взяться за ее дело и поправить причиненное ей зло. Теперь до моего сведения дошло, что вы собираетесь уехать из этого замка в поисках за приключениями, которые Богу угодно будет вам послать. Поэтому я хотела бы, чтобы вы, прежде чем пуститесь в дорогу, сделали вызов этому неотесанному мужику и заставили бы его жениться на моей дочери во исполнение обещания, которое он дал ей до обесчещенья ее, что он будет ее мужем. Думать, чтобы герцог, мой господин, оказал мне правосудие, все равно, что ждать груш от вяза, по причине того обстоятельства, о котором я уже откровенно рассказала вашей милости. Затем, да пошлет вам Господь доброго здоровья и да не покинет Он нас, мою дочь и меня».

На эти слова Дон-Кихот отвечал весьма серьезно и горячо: – Добрая дуэнья, сдержите свои слезы или, лучше сказать, осушите их и не расточайте вздохов. Я беру на себя возмещение, подобающее вашей дочери, которая бы лучше сделала, если б не так легко верила обещаниям влюбленных, которые обыкновенно очень легко делаются и очень трудно выполняются. И так, с разрешения моего господина герцога, я сейчас же отправлюсь разыскивать этого извращенного малого, отыщу его, вызову и убью, в случае если он откажется сдержать свое слово; потому что первая обязанность моего призвания состоит в том, чтобы прощать смиренных и карать надменных, т. е. помогать несчастным и повергать в прах обидчиков.

– Вашей милости не зачем, – вмешался герцог, – разыскивать мошенника, на которого жалуется эта добрая дуэнья, и незачем спрашивать у меня позволения, чтоб делать ему вызов. Я считаю и признаю его вызванным и берусь сам передать ему вызов и заставить принять его, для того чтоб он сам явился в этот замок дать ответ, и я предоставлю как обоим полную свободу и безопасность действий, с соблюдением всех условий, которые должны быть соблюдаемы в таких случаях, и с оказанием справедливости каждому из вас, как подобает правителям, дающим место для поединков в пределах своих владений.

– С этой охранительной грамотой и с позволения вашего величия, – ответил Дон-Кихот, – я заранее предупреждаю, что отказываюсь на этот раз от привилегий дворянства и принижаюсь и приравниваюсь к простому происхождению обидчика, делаюсь равным ему и признаю его достойным драться со мной. И так, хотя его здесь и нет, я вызываю и призываю его в виду того, что он дурно поступил, обманув эту бедную девушку, которая была девственницей, а теперь по его вине перестала быть ею, и с тем, чтоб он сдержал данное ей слово сделаться ее законным супругом или чтоб умер на поединке.

И, сняв перчатку с одной из своих рук, он кинул ее на середину комнаты. Герцог поднял ее, повторяя, что от имени своего вассала принимает вызов и назначает поединок на шестой день, местом поединка площадку перед замком, а оружием то, что обыкновенно употребляют рыцари: копье, щит, кольчугу и все остальное, должным образом осмотренное секундантами, без обмана, подлога или какого-либо талисмана.

– Но прежде всего, – прибавил герцог, – нужно, чтоб эта добрая дуэнья и эта мнимая девственница передали право на свое дело господину Дон-Кихоту, а иначе ничего нельзя будет сделать, и вызов будет недействителен.

– Я передаю, – ответила дуэнья.

– И я тоже, – прибавила ее дочь, заплаканная, пристыженная и смущенная.