ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Рафаэль Сабатини

Лицо Ланжеака приняло странное выражение. Казалось, он чувствует себя неуютно. Под пронзительным взглядом Андре-Луи его глаза забегали, и только после долгой паузы он нашёлся с ответом.

— А, Верни! Верни задержался в дороге…

— Но добрался же он туда в конце концов, — нетерпеливо перебил Андре-Луи. Его всегда раздражала неспешность мыслительных процессов Ланжеака. Он никогда не скрывал от молодого роялиста, что считает его глупцом, на что Ланжеак отвечал свойственной всем глупцам злобой.

— О, да, — ответил он, фыркнув. — В конце концов, он туда добрался. Но к этому времени уже уехал я.

— Но вы же бывали в Гамме с тех пор? Вы только что приехали оттуда. И вы ни разу не слышали, что я остался в живых?

— Насколько я помню, вас ни разу не упоминали, — неторопливо проговорил Ланжеак. И, чтобы ещё больше досадить своему недругу, добавил: — Да и зачем бы им упоминать вас?

Андре-Луи раздражённо обратился к шевалье де Помелю, который с мрачным видом прислушивался к разговору:

— И он ещё спрашивает? Полагаю, в Гамме знают, что держит меня в Париже? Полагаю, они отдают себе отчёт в том, что я ежедневно рискую головой, пытаясь покончить с революцией и вернуть Францию дому Бурбонов? Им известно это, господин де Помель?

— О, конечно же, известно, — заверил Андре-Луи шевалье. — Они помнят и ценят это.

Тот разговор состоялся два месяца назад, в сентябре. Господин де Ланжеак задержался в Париже до падения Шабо и массовых беспорядков, которые за ним последовали. Когда разразился скандал, де Бац решил, что регенту следует отправить отчёт о событиях, и с этой целью они с Андре-Луи отправились к Помелю. Помель согласился с бароном и, поскольку Ланжеак был под рукой, предложил передать отчёт с ним. В этот момент члены Роялистского комитета в Париже несколько сомневались относительно местонахождения регента. Правда, точных сведений о том, что он оставил Гамм, не было, но долг обязывал его высочество отправиться в Тулон, где роялисты при поддержке британского флота и испанских войск оказывали решительное сопротивление республиканской армии. Это противостояние требовало присутствия представителя дома Бурбонов, во имя которого сражались монархисты, и, вероятно, принц уже выехал туда, чтобы лично возглавить войска. Но поскольку ничего определённого на этот счёт известно не было, Ланжеаку дали инструкцию отправиться сначала в Гамм, а оттуда последовать за регентом, если он к тому времени будет уже в пути.

Ланжеак стал собираться в дорогу. Перед отъездом Андре-Луи зашёл к нему и попросил оказать ему любезность — отвезти письмо мадемуазель де Керкадью. Письмо, главным образом, преследовало цель упросить девушку послать ему хотя бы несколько строк, написанных её рукой. Андре-Луи хотел, чтобы она сама подтвердила, что у них с крёстным всё благополучно.

Господин де Ланжеак волей-неволей принял это поручение, и у Андре-Луи не возникло никаких сомнений, что молодой человек его исполнил, поскольку стало известно, что вопреки настойчивой необходимости, требовавшей присутствия регента в Тулоне, его высочество ко времени прибытия Ланжеака в Гамм всё ещё находился там.

Задержка принца вызывала досаду у большинства его сторонников, но никого она не раздражала сильнее, чем графа д'Аварэ, человека честного и искренне привязанного к его высочеству. Мысль о том, что многие приписывают бездействие принца в этот критический час малодушию, не давала молодому графу покоя.

Возможно, малодушие и леность, действительно сыграли какую-то роль в нежелании уезжать из скучного, но безопасного Гамма. Но господин д'Антраг придерживался другого мнения, и оно отнюдь не радовало господина д'Антрага. Ему было ясно, что какими бы причинами ни объясняли бездействие регента, настоящая причина заключалась в его безрассудном увлечении мадемуазель де Керкадью. Господин д'Антраг, будучи циником по природе, не сомневался, истинное лекарство от этого недуга — в обладании объектом страсти. Поэтому он проявлял терпение. Но время шло. Интересы регента требовали его присутствия в Тулоне. Однако, если он, д'Антраг, даст Мосье совет, не откладывать более поездку, он, возможно, упустит шанс навсегда сместить госпожу де Бальби и окончательно одержать победу над д'Аварэ. Итак, д'Антраг разрывался между противоречивыми желаниями и проклинал в душе целомудренность мадемуазель де Керкадью, которая уже столько месяцев не поддавалась усердным ухаживаниям его высочества.

Чего, ради всего святого, хочет эта девица? Неужели у неё нет никакого чувства долга перед принцем крови? Её даже нельзя оправдать слащавыми сантиментами вроде обязательства перед этим плебеем Моро, поскольку она вот уже четыре месяца считает своего возлюбленного погибшим. И какая муха укусила его высочество что он так долго обхаживает предмет своей страсти? Если Мосье знает, чего добивается, почему он не идёт к цели напрямик? Ему нравится, когда его считают распутным. Так какого дьявола он не может вести себя соответственно?

Д'Антраг уже начал подумывать, не намекнуть ли Мосье, что он избрал ошибочную тактику, но дело это было столь деликатно, что хитроумный царедворец колебался. А тем временем д'Аварэ не оставлял регента в покое и буквально изводил его разговорами о долге и чести, которые требуют присутствия принца среди тех, кто готов отдать за него жизнь в Тулоне.

Таково было положение вещей, когда в Гамм прибыл Ланжеак с новостями из Парижа, где вовсю кипели страсти вокруг разразившегося в Конвенте скандала с Шабо. Ланжеак подробно описал события д'Антрагу, тот отвёл курьера к регенту и был единственным свидетелем беседы в длинной пустой комнате шале, в котором его высочество содержал свой сократившийся до предела двор. Брат регента, граф д'Артуа со своими слугами уехал в Россию, просить о поддержке императрицу.

В то утро его высочество пребывал в дурном расположении духа. Д'Аварэ больше обыкновенного настаивал на необходимости срочного отъезда в Тулон. Новости, которые привёз Ланжеак, отчасти рассеяли уныние принца.

— Ну наконец хоть какой-то сдвиг, — одобрительно проворчал он. — Признаюсь, я даже не ожидал такого от этого гасконского бахвала.

Возможно, Ланжеак следовал данным инструкциям, а может быть, в нём заговорило подобострастие придворного подхалима, но он поспешил вывести принца из заблуждения, указав на второстепенность роли барона.

— Это скорее работа Моро, нежели господина де Баца, монсеньор.

— Моро? — Выпученные глаза его высочества округлились в недоумении. Потом из глубин его памяти всплыло неприятное воспоминание. Принц нахмурился. — А, Моро! Стало быть, он всё ещё жив? — Выражение его лица не оставляло сомнений, что известие это ему крайне неприятно. «Тяжёлый человек», — подумал Ланжеак.