Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, такое часто случается. Вон, Клим Петрович, парторг наш. Или там Гарик Асатурян, есть у нас такой следователь. Да хоть жену мою взять, Арину Павловну. Училась много, партийная, характер боевой, но дипломатичный…
Моня выразительно посмотрел на Арину и поднял указательный палец. Мол, обрати внимание — ценит.
— Так Ирина Павловна — ваша супруга? — в голосе Кодана послышалось несколько больше заинтересованности, чем было до сих пор. — И что она в вас… Впрочем, не о том разговор.
Вот если бы можно было передать свою силу другому человеку. Более, по вашему мнению, соответствующему представлению об идеальном советском драконе — вы бы это сделали?
— Зачем?
— Во-первых, чтобы у Родины был тот самый идеальный дракон. Во-вторых, чтобы пожить для себя. Книги наконец-то почитать, в футбол поиграть… Кем вы, кстати, хотели быть в детстве?
— Как это?
— Ну все ж мечтают. Кто-то врачом хочет быть, кто-то продавцом мороженого… Ваши ровесники, думаю, через одного мечтали быть авиаторами.
— Никогда об этом не думал. Я дракон. Отец был дракон. Дед. Прадед.
— Вот и я о том же, Давыд Янович, ровно о том же. Вот прямо сейчас — если бы выбирать, кем работать, — кем бы вы стали?
— Я дракон.
— А если нет?
— Это невозможно. Я родился драконом, им и умру.
— А все-таки? Ну, попытайтесь, проявите фантазию…
— Не знаю. Наверное, в опера бы пошел. Или в шоферы. Или вот за лошадьми ухаживать…
— Любите лошадей? — Кодан явно заметил, с какой нежностью Шорин сказал последнюю фразу.
— Я всех живых люблю. Лошадей, собак, детей… Даже кошек… наверное.
— Кошки прекрасны. Особенно коты. Имел честь дружить с двумя замечательными представителями.
— Возможно.
— Кстати, ведь есть же милицейские собаки. Что вы думаете о работе кинолога? Это как раз собачий наставник, к кинематографу отношения не имеет.
— Неплохой вариант.
— И вот представьте: вы с собачкой бегаете, а кто-то достойный, тот же ваш Клим Петрович или… — тут Кодан запнулся, — или кто-то другой — исполняет должность дракона. На рожон, в отличие от вас, не лезет, в споры с начальством не вступает. Пользуется любовью и уважением коллектива.
— Не получится. Не смогу спокойно с собачками возиться, если буду знать, что человек за меня жизнью рискует. Хоть Клим, хоть кто.
— Хорошо, а как вам такой вариант? Собираем Особые силы по крупинкам. У единичек, двоек, троек… По сравнению с вами они же так, почти ординары.
— Ну, все-таки есть разница.
— Вы знаете, что от ранга к рангу сила Особых растет не линейно, а экспоненциально. То есть вы сильнее единички не в тринадцать раз, а раз так…
— Не важно.
— Вы абсолютно правы, в данном случае точная величина не важна. Но, чтоб дать силу дракона, скажем, Особому девятого ранга, надо еще пятерых таких же…
— Пятерых таких же… Что? Пустить в расход?
— Отчего же нет? Это в ваших интересах.
— В моих?
— В интересах вашего Особого отдела. Вы в курсе, кем были те, кого я, как вы выразились, убил?
— Людьми. Советскими гражданами.
— Прошу вас, Давыд Янович, не кокетничайте — вам не к лицу. Будем честны: не позаимствуй я у этих людей их силу, они вряд ли воспользовались ею на благо общества. Хотите, вы будете называть моих, скажем так, жертв — а я подробно расскажу о каждой. У вас же есть список?
— Есть.
— Давайте по порядку, время ведь еще есть?
— Да, у вас еще пятнадцать минут. Итак, первый труп, апрель 1946 года. Земсков Рудольф Олегович. Не знаю, что за фрукт.
Моня повернулся к Арине и закатил глаза. Ну да, молодец Шорин, много успеет рассказать подозреваемому…
— Конечно, не знаете, — даже сквозь стенку было слышно, что Кодан говорит с самодовольной улыбкой, — карманник он. Приезжий, из Балты. Изволил польститься на мой бумажник. Как видите, сам выбрал стать первым моим источником.
— А чем вам Антонина Круглова не угодила? В марте 1947-го?
— Воровка-то безногая?
— А Феликс Коваленко в декабре? Ребенок же!
— Вот тут каюсь. Не люблю подростков. Наглые твари. А этот — тот еще волчонок. Подошел, огня спросил. Маленький, засранец, а уже курит. Видно, по какой дорожке пойдет.
Даже через стену было слышно, как Шорин заскрежетал зубами.
— А Виктор Плотников? — наконец продолжил он глухо.
— Значит, про Глазунова и без меня знаете. Хорошо. А про Плотникова еще не выяснили? Полюбопытствуйте, что он делал в Левантии во время оккупации. Весьма, гм, поучительная история.
— А вы, кстати, что делали в том же месте в то же время?
— Пытался выжить, извините, если вам это неприятно. Отстал от поезда — не смог эвакуироваться. Нашел единственную работу, дающую кусок хлеба. Не по специальности, преподаватели истории почему-то оказались не слишком востребованы. Уборщиком. По десять часов вытирал кровь, гной и прочие… неаппетитные вещи. Потом на мне ставили опыты. Как на крысе. Выжил — и даже обрел некоторые способности, которых раньше не имел. История не героическая, но и не позорная.
— Значит, вы не убийца, а жертва фашистских экспериментов…
— Давыд Янович, вы сотрудник милиции, а потому должны понимать важность точных формулировок. Во-первых, эксперименты на мне проводил не фашист, а советский ученый Антон Хайков, хорошо, как я понимаю, известный вашей, гм, супруге. Спросите у нее — она вам подтвердит, что в пылу научных изысканий он мог просто не заметить оккупации. Румыны… немцы… Ему было важно закончить работу. А во-вторых, я никого не убивал.
— Вы же сами только что признались…
— Признался в том, что забирал особые способности у вышеозначенных лиц. Которые, будучи преступниками, использовали свои способности явно не во благо общества и государства. А то, что они помирали через день-другой после нашей встречи — это уж не ко мне. Я знаю, что воздействие Смертного — штука малоприятная, но вот что поделать — такова уж моя особенность. Я тоже не выбирал, кем родиться…
— Зачем вы это делали?
— Чудак-человек! Я же вам объяснил: на благо родины. Вы же знаете, у нас осталось не так много драконов. Еще один будет не лишним. А то и два, и три… Мы с вами
