Трофей мажора (СИ) - Лана Ирис

немного. Не выпускать ее ни при каких обстоятельствах. Понятно?

И им все понятно. Сальный кивает и повернув ко мне голову, растягивается в противном оскале, не предвещающем ничего хорошего.

— Можете делать с ней все, что вздумается, — бросает она уходя. — Мне все равно…

Легкий кивок. Он доволен. Липкими блестящими глазами проходит по мне. Губы кривит, превращая лицо в ужасающую беспощадную маску.

Нет, нет, нет.

Я хочу закричать, чтобы она не оставляла меня наедине с ними, неизвестно, что придет им в голову, но издаю лишь пустое мычание. Запястья уже зудят от бесконечных попыток выбраться из оков туго стягивающих веревок.

И все, что мне остается, когда она равнодушно уходит, пялиться в черную стену из камня, лишь бы не смотреть на него.

Он же не тронет меня, не тронет. Это она просто напугать хотела, правда же, правда…

Он делает шаг ко мне.

Резкий хрипящий выдох.

Я веду оголенными плечами, и онемение расползается по коже. Когда меня сюда волокли, я отбивалась. И моя джинсовка слетела, а кофта порвалась. Люба повязала мне ее поверх груди узлом, но я чувствую себя полностью раздетой.

Тело прихватывает сильнейший озноб. И я будто снова ныряю в ледяную прорубь. С головой.

Мне не выбраться.

Ухожу под лед.

В подвале пахнет сыростью, плесенью, и затхлостью. Не знаю, сколько мы уже здесь. Вечность. Во рту собирается железистый привкус, когда я до боли прикусываю губу и зажмуриваю глаза.

Холодно… жарко… холодно… жарко….

Представляю море. Соленоватый ветерок, щекочущий лицо. И пальчики на ногах зарываются в мелкие горячие песчинки. Мне хорошо, мамочка. Все хорошо.

Вдох. Выдох.

А он делает еще щаг…

Хрипло кашляет и смеется.

Шаг.

Он пугает меня.

Тошнота накатывает.

Он только пугает меня.

Слезы по щекам — это просто капельки морской воды. Это океан, разбушевавшиеся от сильного ветра. И как же он прекрасен.

Я слышу пение чаек.

И этот шум… это волны бьются о берег.

Пшшшш…. Шшшшшш…. Шшшшшшшш…..

Вдох. Выдох.

Еще шаг…

Пожалуйста, не приближайся…

Шшшшш…..

Бум!

Шшшш….

Бум, бум, бум!

Я дергаюсь, но глаз не открываю. И когда крики становятся громче, и когда до меня долетают обрывки фраз.

— Варь, Варя… посмотри на меня… маленькая…

Родной вкусный запах. И любимое лицо перед глазами, когда я приподнимаю отяжелевшие веки. А может, это все видение.

— Смотри на меня, смотри, — Антон сдергивает с губ изоленту, пальцами нежно проводит по щеке, рвано дыша. — Смотри на меня. Ты в порядке? Маленькая моя…

А глаза у него застывшие льдом. Испуганные. И только искры в них мерцают. Искры надежды, облегчения, благодарности.

Ты нашел меня, нашел. Ты пришел. Спас меня…

И я люблю тебя.

— Ааааа…

Мой крик тонет в темноте, когда один из амбалов поднимается, со всей силы выбивает о его спину стул, который разлетается на мелкие щепки.

Антон падает на пол. Он лежит около моих ног и не подает признаков жизни.

Тишина.

Полная тяжелой тягучей надежды.

— Что вы наделали? Что вы наделалии?! — хриплю сквозь слезы. — Не трогайте меня, не трогайте! Антон! Антооон! Очнись, Антон!

Тишина давит.

Она болезненна.

— Ааааа! Антон!

И его глухие стоны.

Удар, удар, удар.

Бум!

— Не прикасайся к ней! — я не знаю, как Антон вновь поднимается, как он находит силы чтобы отбиться. — Не смейте… — хрипит он. — Не прикасайтесь… хоть пальцем тронете — убью!

Будто во сне вижу, как вырубает одного из них, как ударяет второго.

Удар, удар, удар.

И снова крики, и все проносится перед глазами. В помещение вбегают люди, я вижу Макса, и еще каких-то мужчин.

И полицейских.

Они засвечивают фонарями. Звучат мои судорожные всхлипы и слезы, слезы, слезы текут. Я ощущаю их на языке. Они теплые и соленые, как и море…

Море.

Все будет хорошо.

Антон отвязывает меня, и я выбегаю на подгибающихся коленях, втягивая кислород через раз. Нужно просто бежать. Перебирать ногами в нужную сторону. Спотыкаясь, падая, поднимаясь.

Ступенька, ступенька, ступенька… Я выбираюсь из подвала в дом, затем, на улицу. Сердце стучит отчаяннее.

Запах свободы.

Все кружится.

— Что это, снег? — шепчу, глядя на падающие огромные хлопья. — Так красиво…

— Это дождь, просто дождь, маленькая… стой… — он обнимает меня со спины. Сам весь трясется, дрожит и держит. — Стой… пожалуйста… остановись…

— Это снег… — разлепляя губы, подставляю дрожащие ладошки, вокруг все светится и кружится.

Скоро рассвет.

Ловлю снежинки.

Холодно. Чудовищно холодно.

Зима пришла… а вокруг все будто бы раскалено.

— Зима.

— Это просто дождь…

Фары машин ослепляют, вопли людей оглушают, все проносится, мельтешит.

И снег падает, падает и падает.

— Зима…

Антон снимает свою куртку и накидывает на меня.

Прижимает. Обвивает руками. Вжимает. Втягивает. Целует в макушку…

Не отпускает.

Все будет хорошо.

Целует, целует, целует… и обнимает…

Глава 60

Конец августа.

Предзакатное небо отражает уходящие лучи солнца. Если долго вглядываться, можно представить, что перед тобой океан, переливающийся буйством красок.

Пережить ночь, и начнется новый день.

Новый я.

Совсем скоро мне улетать в Лондон. Осталось несколько часов. Всего несколько часов.

Я стою на мосту, и это последний вечер, когда мы можем увидеться, но она не пришла.

Неужели, так и не явится?

Гипнотизирую часы на запястье. Проходит еще полчаса, задергиваю ворот куртки. Вечер особенно холодный, северный ветер не щадит. Завывает и гулко бьёт по ушам.

Темнеет быстро, однако оранжевый свет все еще прорезает округу. Да и деревья уже сменяют окраску. Кончики листьев пожелтели и пахнет свежо, в какой-то мере немного сладковато. Сентябрь уже на носу.

А фонарь то починили. Голову поднимаю, и пялюсь на блеклую одинокую лампочку посередине черного конуса. Покачиваюсь, переступая с носка на носок.

Вспоминаю события после той ужасной ночи. Решающей ночи.

Как я лежал в темноте комнаты, и пялился в немую пустоту. И боль в груди жгучая сдавливала, хоть вой волком. Хоть на стену лезь.

Мы разговаривали потом. Увы, она не отказалась от своих дурацких слов. Заладила:

Расстаемся.

«С тобой — я потеряла себя».

Эта фраза, как выстрел.

Пуля в висок.

И мне ее не убедить было в обратном. Словно в ней щелкнуло что-то. Точка поставлена. Точка невозврата.

Помню, как Вероника постучала в дверь, тихонько вошла и сквозь тонкие всхлипы сообщила, что подбросила мне в кровать сережку своей ненаглядной подруги, по ее «скромной просьбе». А потом, наговорив чего-то там попутно, отправила Варю в комнату, чтобы она увидела, и чтобы обязательно все поняла в нужном им русле. Говорила, что совершила ошибку и очень жалеет. Жалостливо простить