Плохо быть мной - Михаил Найман

— Эй, полицейский, — смогла вставить слово Эстер, — чё ты так всех ненавидишь? Кто не похож на тебя.

— Хотела прострелить мне башку, стерва? — взревел он. — Я тебе покажу, как стрелять в честных американцев! — Он пошел на нее.

Я встал между ними.

В это мгновение из здания станции вышел флибустьер. Большущий мешок защитного цвета был перекинут у него через плечо. Он был готов пересесть на местный автобус и ехать домой. Ничего не подозревая, он подошел к нам.

— Ну что, время прощаться. Мы вроде уговорились выкурить косяк-другой перед расставанием, или как?

Он вдруг замолчал. Глядя на наши испуганные лица и угрожающую позу парня, он сообразил, что к чему. И повернулся к парню.

— Сукин сын, — тихо произнес он. Очень спокойно. — Иди делать свои сучьи дела к сучкам и кобелям. К тем, кого зовут людьми, даже не обращайся. — Он говорил с ярко выраженным техасским акцентом.

Парень ошарашенно на него уставился. Он не ожидал такого от своего. До него дошло, что с флибустьером можно нарваться на неприятности и что из автобуса на нас смотрят. Он с ненавистью сплюнул и исчез.

— Может, тебе и правда стоит держаться подальше от Техаса? — спросил меня флибустьер, когда пожимал на прощанье руку. — Техас — неплохой штат. Но он точно не для таких, как ты.

Все изменилось, когда мы попали в Нью-Мексико. Горы. Воздух, небо и даже солнце стали другими, они не имели отношения не только к Америке, но вообще к миру. В воздухе ощущалось благородство. Силуэт гор вдоль горизонта, вдоль дороги, по которой мчал наш автобус, настраивал на строгость духа. Становилось неловко за предыдущие дни путешествия. Хотелось разгладить рубашку, посмотреть, не осталось ли на ней морщинок.

Горы и весь пейзаж были такие сказочные, что в них не верилось точно так же, как в декорации и спецэффекты в фильмах. Я смотрел на эту красоту спокойно, словно на коллажи или инсталляции, я был отгорожен от нее призрачной сказочной дымкой все равно что броней.

Эстер тоже изменилась, когда мы въехали в Нью-Мексико. Тень, которую отбрасывали горы, легла на нее, принеся покой. Она сама теперь была достойной и настоящей, точь-в-точь как весь штат.

По бокам дороги бежали кактусы. Мне нравилась мысль: реальные мексиканские кактусы. Новый водитель был уравновешен, красив, вежлив, молод и элегантен. Он не вез нас в тюрьму. Сам автобус был лучше, салон чище, металлические накладки по стенам блестели. Да что там — мотор работал тише. Люди выглядели более цивилизованными. Девушки такие, каких можно встретить в Европе, — подтянутые, аккуратные, стильные. Мы были в продвинутой части света.

На остановке около супермаркета, тоже похожего на европейский, мы сказали водителю, какой он милый, пожаловались на водилу бывшего. Он поклонился, ответив, что ему доставляет удовольствие быть нам приятным. Когда мы отъехали, Эстер сказала:

— Ясно, что он пользуется успехом у женщин. Посмотри, как с ним болтает та хорошенькая блондинка.

— Вот именно, — согласился я. — О чем может спрашивать водителя блондинка посреди Скалистых Гор? Насколько дорога прямая?

— Если бы я была такая же красивая, как она, я бы тоже болтала всякую ерунду.

— Ты красивая. Хотя это не важно.

— А что важно?

— Секси. Сейчас красивых вообще нет. Остались одни секси. Я уж и не помню, когда последний раз видел красивую девушку. Такую, чтобы получить эстетическое удовольствие, как от произведения искусства. Красивую, как объясняют это слово в словаре. Сейчас видишь девушку — и тебе не важно, что она красивая. Главное, что она секси. Красивых, милая, не ищи, везде секси.

— Я тоже?

— Ты очень красивая. Но ты слишком секси, чтобы обратить внимание на то, что ты красивая. Продукт нашего времени.

Мы вышли поесть на ближайшей остановке. Было самое подходящее время, вечер, и хотелось есть. Недалеко от станции стояло большое деревянное здание, похожее на амбар. Единственное в этом месте — сарай посреди поля и парковка. Мы решили, что это ресторан, но, когда подошли ближе, поняли, что это дансинг. Оттуда раздавались громкие голоса и музыка.

— Может, не надо? — спросил я, перед тем как войти.

Но она уже открывала дверь.

Помещение оказалось погруженным в полумрак залом. Посередине находился бар, а по бокам вплотную к стенам — кабинки со столиками. Пространства между столиками и баром было достаточно, чтобы танцевать.

Нас остановил мускулистый мужчина в сером костюме в полоску, который, казалось, был ему мал.

— К сожалению, все места заняты, — сказал он голосом, неожиданно мягким для его внушительного облика.

— Как обидно! — воскликнула Эстер.

Она норовила заглянуть ему за спину, чтобы посмотреть, что делается внутри.

— Мы можем посадить вас вон в ту кабинку вместе с молодыми людьми, если вы не против, — произнес он столь же мелодично. — Боюсь, это единственное, что мы можем сделать для вас…

Мы пошли через полупустой танцпол к столику, на который он указал. Прошли мимо девушки в белой блузке. Она стояла возле бара с меню в руках и улыбнулась нам. Сказала, что рада нас видеть. Я ответил комплиментом. На танцплощадке были две-три подвыпившие танцующие пары.

За столиком сидели две девушки и молодой человек. О чем-то оживленно разговаривали. «Здрасьте!» — сказал я, но они не ответили. Просто продолжили говорить о своем. Они сидели, как молодые люди в парижском кафе. Та же свобода и артистичность. Тут уже и Нью-Мексико не пахло, не говоря Америкой.

В конце концов они оказались вполне приветливыми, вежливо поздоровались, кивнули. Только сейчас, наверное, и заметили. И продолжили говорить.

Мы с Эстер стали ждать, когда принесут меню.

— Я тут уже была, — сказала она.

— Не понял. Где? Здесь?

— Ну, не совсем здесь. Я была в точно таком же месте, как это. Такие же столы, такие же светильники, весь антураж, такая же еда…

— Наверное, сеть ресторанов. Где это было?

— В Нью-Йорке.

— И музыка такая же играла?

— Ты знаешь, я не люблю музыку.

Наконец подошла официантка, Эстер заказала луковый суп, я закуски. Оба по сэндвичу с креветками. Я еще фруктовый салат. И коктейль, который был зеленого цвета, хотя в меню написано, что он состоит на пятьдесят процентов из красного вина. Я очень надеялся, что наши соседи вот-вот уйдут, но в момент, когда я подумал, что они поднимаются, они заказали себе еще. Мне было неловко разговаривать, я помалкивал и стеснялся.

Началась новая песня.

— Лорен Хилл, — сказал я.

— Я знаю эту песню, — сказала Эстер. — Она имеет для меня ностальгическую ценность. Один черный друг мне ее ставил, когда…

— Я понял, — перебил ее я.

Эстер слушала, слегка наклонив голову набок, с улыбкой на лице.

— Хорошая песня, — сказала она.

Я почувствовал гордость, будто сам ее написал. Эстер прислушалась.

— Ее там играли, — сказала она. — В том месте в Нью-Йорке, где я была. Которое очень похоже на это.

Молодой человек и одна из девушек встали из-за стола и пошли танцевать. Вторая осталась. Когда Эстер достала пачку сигарет, она с улыбкой попросила одну. Я поднес зажигалку, она глубоко затянулась, выдохнула дым, кивком поблагодарила и снова откинулась на спинку стула. Мы втроем стали смотреть на танцующих. Курили и смотрели. Я был доволен, что эта песня им нравится.

Мы сидели, как мне казалось, втроем. В какой-то момент девушка повернулась и что-то нам сказала, но ни я, ни Эстер не расслышали. Я просто кивнул, и девушка мне в ответ. И продолжили курить.

— Посмотри, — сказала Эстер.

Полный мужчина танцевал в одиночестве в центре площадки. Он обнимал воображаемую партнершу и громко подпевал. Он подошел к паре, которая была за нашим столиком, и что-то сказал молодому человеку на ухо. Тот сдержанно кивнул в ответ.

— Он точно там был, — ткнул я в сторону полного вилкой.

— Где?

— Где ты тогда тусовалась. В том месте, которое не отличается от этого.

Эстер засмеялась.

Внезапно свет в зале изменился, все сделалось фосфорно-голубым. Девушка, сидевшая с нами, превратилась в фею. Костюм, который до этого был серый, стал голубым. Все сделалось голубым — ее волосы, лицо, напиток, который она потягивала. Она курила голубую сигарету и выдыхала голубой дым. Даже огонек отдавал синевой.

Песня закончилась, молодой человек с девушкой вернулись обратно к нам. Он обнимал девушку за талию. Он сказал что-то блондинке, остававшейся с нами, та стала собираться. Достала из сумочки стодолларовую купюру, вложила в меню, на меню поставила недопитый стакан. Потом кивнула нам, взяла сумочку и пошла вслед за своими друзьями.

— Милые, — сказала Эстер.