Павел I - Казимир Феликсович Валишевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пособите мне покарать мятежников, цареубийц и врагов Бога и веры!
При въезде в столицу, 15 марта 1799 года, он выбивался из сил, крича: «Да здравствует Иосиф!» и когда его остановили и сказали, что царствующего императора зовут Францем, он выразил величайшее изумление: «А! Вот как! Видит Бог, что я этого не знал».
Он согласился остановиться в доме посольства лишь после того, как из отведенного ему помещения были вынесены зеркала, картины, бронза и все предметы роскоши и комфорта. Он лег спать в пустой комнате на охапке сена.
Войдя в сношения с высшими правительственными сферами и придворным военным советом (Hofkriegsrath), он отказался сообщить им свои предположения для предстоящей кампании. Он уверял, что не имел никаких планов, так как ему нужно предварительно ознакомиться с местностью, на которой он будет действовать. Он передал только членам совета небольшую записку, заключавшую в себе, по его словам, секрет побед, которые будут одержаны союзными армиями. Это был набросок его «Науки побеждать», которая, оставшись неизданной при жизни автора, была опубликована лишь очень недавно с комментариями генерала Драгомирова. Изумительный человек, которому, несмотря ни на что, Австрия решилась вверить судьбу своего оружия, действительно проявил в этом наставлении свой величайший гений, и этому гению суждено было восторжествовать над наукой и храбростью некоторых лучших французских генералов.
Титульный лист первого издания боевого наставления А. В. Суворова
«Обучать солдата не бесполезному, а только тому, что ему придется делать в военное время, вести его на больших переходах с барабаном и музыкой: музыка воодушевляет; приучать людей стрелять метко; быть всегда готовым к походу; не слишком хвастаться и не презирать врага; изучать, напротив, внимательно как сильные, так и слабые его стороны; в мирное время заниматься своим образованием; читать военные труды и обдумывать их; обогащать свои знания; но баталия выигрывается на месте, одна минута может изменить составленный план, одно своевременное движение решает исход сражения; не упускать его и кончать дружным натиском; атаковать, не дожидаясь атаки; быстрота приводит противника в замешательство; нападать на него неожиданно, теснить его, принудить отступить, ударить на него, не давая ему времени опомниться; враг, застигнутый врасплох, наполовину побежден; у страха глаза велики; где всего один человек, мерещатся двое; оружие самое страшное, это – решимость».
Так можно резюмировать заповеди, общий принцип которых Драгомиров выразил следующими словами: «Если в армии нравственная упругость не только не подорвана, а, напротив, по возможности развита, можно решаться на самые отчаянные предприятия, не рискуя потерпеть неудачу».
Между тем ни в этом маленьком наставлении, ни где-либо в другом месте Суворов, собственно говоря, не указал на главное орудие своих побед. Их секрет был в нем самом, в его душе и темпераменте, одинаково странных, действительно граничивших с безумием, но такого закала, что будущий победитель при Нови доказал даже на склоне лет их исключительную твердость, силу и энергию. Его душа и темперамент как бы сливались с военным организмом, получавшим этого единственного в своем роде начальника; они его пропитывали и преображали. Своеобразные приемы фельдмаршала, так неприятно поражавшие строгих судей и казавшиеся им даже несовместимыми с несением обязанностей начальника, наоборот, сживались с этим организмом и приводили к изумительным результатам. Солдаты Суворова, евшие и пившие в те же часы, что и он, совершали, не уставая, очень длинные и быстрые переходы. Фельдмаршал отправлял кашеваров в полночь; через три часа, в свою очередь, выступали в поход и их товарищи, отдыхали по часу после каждого семиверстного перехода и в восемь часов утра, пробежав 20 или 25 верст, находили готовый обед. Поев, они ложились спать, как и их генерал, чтобы вместе с ним снова двинуться в путь при таких же условиях, в четыре часа, и около восьми или десяти часов вечера вступить в лагерь, опять заранее совершенно приготовленный к их прибытию.
В Италии, в жаркое время, русские солдаты чувствовали себя особенно хорошо при таком режиме; но они, независимо от дисциплины, охотно согласились бы и на всякий другой, как всегда покоренные, очарованные, проникнутые фанатизмом, под влиянием этого необыкновенного человека. Даже в Вене Суворову не стоило большого труда рассеять сомнения и неудовольствия, внушаемые его причудами. Его выходки, происходившие от врожденной склонности к балагурству и эксцентричности, были тоже – умышленными и рассчитанными. Он вкладывал в них долю умысла и стремления к мистификации. Он делал из них нечто вроде экрана, за которым скрывал свой внутренний мир, тонкую смесь податливости и твердости, искренности и необыкновенного лукавства. Но он умел, когда было нужно, себя показать, и Франц II вместе со своими советниками так был поражен этим «чудищем», что намерение подчинить фельдмаршала эрцгерцогу тотчас же отпало само собой. Для соблюдения приличий решили пожаловать русскому фельдмаршалу звание фельдмаршала австрийских войск, и Суворов принял начальство над союзными армиями, все еще не сказав, какое он думает дать им назначение.
Численно он оказывал им пока довольно слабую поддержку, едва ли 17 000 человек корпуса Розенберга, уже направлявшихся в Италию.
Корпус Германа, вверенный в то время генералу Ребиндеру, не переходил еще до тех пор русской границы. Корпус Римского-Корсакова, который Англия согласилась субсидировать, и отряд принца Конде были еще назначены сражаться на Рейне. Сверх того, солдаты Розенберга прибыли лишь с ружьями, саблями и несколькими тяжелыми орудиями. Не было комиссаров, интендантства, легкой артиллерии и понтонов; ни запасов, ни генерального штаба. Все это приходилось дополнять австрийцам, и Корсаков тоже должен был явиться с таким же снаряжением. На вопрос эрцгерцога Карла, каким образом думает он доставлять продовольствие своим солдатам, он будто бы ответил: «У меня есть казаки!»
В этих недостатках и в неравенстве сил, выставленных с той и с другой стороны, заключалась первая причина затруднений, которые пришлось встретить русскому генералу при выполнении им своей задачи. Самые большие неприятности доставляли ему его сослуживцы. Гофкригсрат не мог удержаться, чтобы не давать инструкций новому главнокомандующему. Кроме того,
