Законы отцов наших - Скотт Туроу

В торговом зале обычная для выходных сутолока. Приходится встать в очередь только для того, чтобы снять с полок нужные товары. По проходам текут нескончаемые вереницы покупателей — учеников, студентов, дедушек, бабушек, молодых мам. Мы с Сетом расходимся по разным проходам. Он возвращается, нагруженный яблоками, сухофруктами, арахисовым маслом, всем тем, что помогает внести хоть какое-то разнообразие в быт человека, проживающего в номере отеля. Посмотрев в мою корзину, он высказывает справедливую догадку, что я — вегетарианка. После болезни, объясняю я ему. Время от времени Никки просит мяса, которое я ей охотно покупаю, но обычно мы предпочитаем макаронные изделия. Бог еще не создал такого шестилетнего ребенка, которому не нравились бы лапша или вермишель. Сет вспоминает о кулинарных вкусах Сары пятнадцатилетней давности. Вермишель и фасоль, тушенная в томатном соусе.

— Я так и не спросила, чем она занимается в колледже, на чем специализируется.

— Сара? Ты не поверишь, — с гордостью произносит он. — Изучает иудаизм.

Один из тех редких моментом, когда у меня от изумления отвисает челюсть.

— Она пишет дипломную работу, посвященную феминистским нововведениям в литургии. «Как правильно говорить: Бог наших отцов, или отцов и матерей, или родителей, или предков? Традиция, власть и пол в религиозном контексте». Интересно, — добавляет он.

— Ты советовал ей заняться этим, Сет?

— Нет, Люси, — отвечает он.

После того как они поженились, Люси пообещала матери Сета, что создаст образцовую еврейскую семью. Она перешла в иудейскую веру и даже избиралась старостой их прихода, причем дважды. А четыре года назад она прошла обряд инициации — Гат-митцвах.

— Ну а ты как относишься к этому? — спрашиваю я.

— С двойственным чувством. Знаешь, сказывается возраст. Сейчас уже по-другому воспринимаешь людей, с которыми сталкиваешься. И начинаешь проникаться уважением к тем моральным ценностям, которые они чтили и за которые умирали. Например, холокост с каждым годом приобретает для меня все большее значение, особенно теперь, когда матери больше нет. Я даже собирал пожертвования для музея. Однако религиозные ритуалы оставляют меня равнодушным. В синагогу я практически не хожу. Люси и Сара всегда говорят, что молятся за меня. Иногда я чувствую себя кем-то вроде тех католиков, которые в шестнадцатом веке заставляли других людей проходить через чистилище. А вот Сарой я горжусь. Я очень рад ее серьезному отношению к вопросам действительно важным.

Мы потихоньку продвигаемся вперед вместе с тележками. Сет слегка морщится и двигает нижней челюстью. Это означает, что в голову ему пришла какая-то не совсем приятная мысль.

— Не знаю, одобряет ли Сара меня в данный момент, но она знает, что я ее всегда поддержу.

— Я уверена, она одобряет все, что ты делаешь, Сет. И любит вас обоих. Судя по всему, она сильно переживает вашу размолвку. Только представь, что значит для девушки ее возраста оказаться в подобной ситуации…

Он поворачивается ко мне и изумленно взирает на меня через очки, съехавшие на середину носа.

— Откуда тебе это известно?

— О! — Я выкладываю товары из тележки на конвейерную ленту. Контролером здесь молодой человек азиатского происхождения. В свободное от работы время он носит кольца в носу и бровях. Всякий раз, когда мы с Никки встречаем его на улице, дочь не может сдержать чувств и радостно визжит, показывая на него пальцем. — Ну, она спросила у меня, нет ли между нами чего.

— Нами? О Господи! И это ребенок, чьей рассудительностью я хвастался.

Он делает гримасу и смотрит в сторону на полку рядом с кассовым аппаратом, где лежат стопки таблоидов и женских журналов.

— Она, похоже, неправильно интерпретировала слова, сказанные Хоби, — ответила я.

— О… Мне все ясно. На днях мы, то есть Сара, Хоби и я, обедали вместе, и он все время подначивал меня. Дурачился. И вот он сказал, что каждый раз, когда он обводит глазами зал суда, то не может понять, зачем я там нахожусь.

Мы встречаемся с Сетом взглядами, и я нахожу в его глазах особенное выражение, а затем, словно между нами вдруг случился какой-то физический контакт, он резко отводит глаза в сторону — так кролик быстро прячется в свою норку. Совсем как в тот момент, когда он говорил об истории.

Мы расплачиваемся за покупки раздельно, а затем катим тележку через выход на улицу, где нас сразу же покусывает легкий морозец, который начинает усиливаться с приближением темноты. Солнце превращается в бледный диск, быстро тускнеющий в беловатой мути неба. Между нами стеной стоит странное, неловкое молчание, которое с каждой секундой все больше давит на нас.

— Могу я спросить тебя, Сет? — внезапно срывается у меня с языка. — Зачем ты сюда приехал?

Он перекладывает пакеты в багажник и, не разгибаясь, бросает на меня короткий взгляд через плечо.

— Острая психологическая нужда.

Сет улыбается, чтобы озадачить меня, но здесь ему приходит в голову другая мысль, и он выпрямляется и поворачивается ко мне лицом.

— Послушай, Сонни, я здесь по многим причинам. Этот процесс — он как звезда над Вифлеемом. Своего рода парад планет. Я связан личными мотивами со всеми, кто в нем участвует — Нилом, Хоби, Эдгаром и тобой. То есть я хочу сказать, если ты спрашиваешь об этом, то да, Хоби тут прав. Я много думал о тебе, Сонни. И всегда думаю. Хотя, наверное, от этого отдает приторной сентиментальностью.

Мы добрались до Рубикона. Я вижу и чувствую, как в моих глазах что-то плывет. Сет замечает это. Его бледное лицо становится грустным. Закрыв багажник, он идет к левой передней двери, а я обхожу машину справа.

Половину пути до моего дома мы проезжаем в молчании.

— Скажи что-нибудь, — наконец говорит он мне.

— Сказала бы, если бы могла придумать что.

— Плохо, что я до сих пор сохну по тебе? — спрашивает он.

— Не плохо.

— Это шокирует тебя?

— Возможно. Во всяком случае, удивляет.

— Потому что ты не сохнешь по мне?

— Потому что жизнь продолжается, Сет. Это прошлое. Доисторическое время, когда еще даже не было динозавров. Моя голова занята теми ошибками, которые я сделала уже гораздо позднее.

Домой мы приезжаем вовремя, как раз в тот момент, когда возвращаются Никки с Сэмом. Им остается пройти не более полусотни футов. Я стою на крыльце в зеленой куртке и машу им руками. Заметив меня, они бегом устремляются к крыльцу. Дети рассказывают о пьесе и даже разыгрывают несколько наиболее понравившихся сценок. Они прекрасно запомнили слова. Наверняка дети по пути домой делали то же самое. Затем Сэм целует сестру и меня и хватает велосипед, прикрепленный противоугонным устройством к столбу, на котором висит железная створка ворот. Помахав нам всем, он уезжает. Сет тем временем идет к крыльцу от машины, нагруженный моими покупками. Я опять вспоминаю о его присутствии, и это глубоко тревожит меня. Он сильно постарел, мелькает вдруг мысль. Какая чушь, думаю я в следующую секунду. У него по-прежнему живые, серьезные глаза и широкий лоб, за которым скрывается интенсивно работающий мозг, однако время оставило свой след, огрубив его кожу и забрав большую часть детской непосредственности. Еще десять лет, и лицо его станет одутловатым, а под глазами появятся мешки. Однако это внешние признаки, ощущение груза прожитых лет. Хороший человек Сет. И опять меня посещают мысли о боли, засевшей в его сердце, и волей-неволей хочется упрекнуть себя. Ведь даже сейчас я проявила черствость. В магазине.

— Послушай, Сет. А почему бы тебе не остаться и не подождать, пока я не приготовлю обед из наших покупок?

— Нет-нет, — отвечает он. — Мне нужно еще поработать над статьей.

— Я серьезно. Будет вкусно, обещаю тебе. Наверняка лучше того, чем тебя кормят в отеле.

— Не нужно делать этого из жалости ко мне, Сонни.

— Нет, Сет, нет. Я хочу узнать о тебе. В самом деле. Мы же проходим мимо друг друга. А нам нельзя этого делать. Останься. Расскажи Никки, что такое газета. — Я спускаюсь с крыльца и забираю у него последнюю часть пакетов. — Давай помиримся, Сет.

Он разводит руками. Мир так мир. Ну что ж, прекрасно. Посмотрим, что из этого выйдет.

Обычно, когда гости заходят ко мне в квартиру впервые, у них создается впечатление, что они попали в дом, построенный совсем недавно, в последние годы. Стены и потолки окрашены в белый цвет, и от этого комнаты кажутся более просторными, чем они есть на самом деле. Потолки в прихожей и жилых помещениях поражают высотой. Даже в это сумрачное время года здесь достаточно приятного естественного освещения благодаря высоким и широким окнам. Радуют глаз поблескивающие светлым лаком полы персикового цвета из березовой паркетной плитки. Мебели немного — например, у Чарли была только кушетка, — однако на полках и стенах полно всякой всячины, накопившейся за многие годы. Африканские маски, горшки индейцев, рисунки абстракционистов и представителей других модернистских течений. Улыбаясь, Сет переступает через кубики и разноцветные игрушки, разбросанные по всей гостиной. Ему это хорошо знакомо, говорит он. Вечно под ноги попадает какая-нибудь пластмассовая игрушка или детали от нее, если в доме есть маленький ребенок.