Золотые мили - Катарина Причард

— Ну, а демобилизованные? — спросила Салли. — Как они настроены?

— Боулдерские — на нашей стороне, — сказал Том. — А от калгурлийских молодчиков известно, чего можно ждать.

— Ничего не видят дальше собственного носа, — буркнул Динни. — У них одно на уме — «привилегии демобилизованным». Они ведь не понимают, что только крепкий профсоюз может обеспечить им сносные условия существования. А должны бы понимать, если они рабочие.

— Мы настаиваем на том, чтобы закрыть боулдерское отделение кулгардийского союза, потому что какой же это союз горняков, — продолжал Том, возвращаясь со свойственной ему последовательностью к разговору о борьбе горняков. — В этот союз принимали и лавочников, и трактирщиков, кого угодно — людей, не имеющих никакого отношения к горной промышленности. Отделение не представило в регистрационное бюро ни списка членов, ни списка должностных лиц, не отчитывалось ни в годовых доходах, ни в расходовании средств. Да и, кроме того, в Боулдере уже существовал профсоюз, когда там создали эту липу — отделение кулгардийского союза.

— Мне кажется, ты прав. Том, — со вздохом сказала Салли. — Надо раскрыть на это людям глаза. Но только бы демобилизованных не втягивали в эту историю.

— Нам бы тоже этого не хотелось, — сказал Том. — Мы считаем, что это наша задача, задача рудокопов — разобраться в своих делах. И демобилизованным нечего сюда соваться.

Салли с ужасом думала о лишениях, которые забастовка несла рудокопам, их женам и всем близким. Для нее забастовка была большой трагедией, главных действующих лиц которой всегда оскорбляли и поносили те, кто не имел ни малейшего понятия о ее подлинных причинах, о том, сколько мужества и выдержки нужно рабочим, чтобы бороться за свои права. Салли достаточно хорошо знала рудокопов, чтобы понимать, как нелегко им сложить инструменты, лишиться заработка и видеть, что их жены и дети голодают. Условия, в которых приходилось работать рудокопам, были на редкость тяжелые: мрак, духота, зловоние и что ни день — несчастные случаи из-за неисправного оборудования, плохо укрепленного грунта и страшного напряжения, с каким работали даже те, чьи легкие уже разъела кварцевая пыль, работали из последних сил, тянули из себя жилы, чтобы заработка хватало на жизнь. Ясно было, что горняки доведены до полного отчаяния, если они решились выступить против хозяев.

«Печать обреченности и смерти лежит на их челе — они работают под землей», — написал про своих собратьев поэт-рудокоп Джейбец Эдвард Додд. Все, кто много лет гнул спину в зловонных лабиринтах Золотой Мили, знали, что они обречены. От туберкулеза умирало так много народу, что была создана специальная комиссия для изучения и выявления способов борьбы с распространением этой болезни.

Доклад доктора Кампстона внес ясность в вопрос о чахотке или «горняцкой болезни», как ее называли на приисках. Теперь многие рудокопы поняли, что туберкулез это одно, а фиброз или силикоз — другое, но они с содроганием узнали также и о том, что достаточно поработать под землей года два, а то и меньше, подышать пылью и вредными газами, образующимися при отпалке, чтобы получить фиброз. Туберкулез — заболевание заразное, быстро распространяющееся в удушливой атмосфере подземелья, а фиброз или силикоз — заболевание, вызываемое попаданием в легкие мельчайших частиц пыли или кварца, которые разъедают легочную ткань я неизбежно создают предрасположение ко всякого рода заболеваниям, включая туберкулез.

Салли охватывал панический страх всякий раз, как она думала о том, сколько уже времени Том работает под землей. Она умоляла его попытаться найти какой-то другой заработок. Страшилась она и за Дика — он был худ, как щепка, и выглядел совсем больным, с тех пор как вернулся с войны.

Но насколько тяжелее было положение других рудокопов! Недавно опубликованные данные свидетельствовали, что большинство горняков в той или иной степени страдает силикозом или туберкулезом. А ведь это все люди семейные, с детьми, которых надо кормить. Смертность от туберкулеза устрашающе возросла, но многие боялись расстаться с привычной работой, так как не очень-то надеялись найти другую. Поговаривали, что рудокопам, потерявшим трудоспособность, будут платить пенсию, но пока что дальше разговоров дело не шло. Сами рудокопы всегда поддерживали заболевшего товарища: пренебрегая опасностью заразиться, выполняли за него половину работы, так как знали, что иначе он получит расчет и может дойти до крайнего отчаяния.

Все знали, что хотя кое-какие предложения комиссии по улучшению вентиляции и санитарного состояния шахт и были — в урезанном виде — включены в трудовое законодательство, однако самое существенное все же осталось без внимания.

Рудокопы считали, что, опираясь на сильный профсоюз, они могут настоять на включении в трудовое законодательство пунктов, требующих более действенных мер по охране здоровья рабочих, и могут заставить хозяев улучшить условия их жизни и труда. Вот почему они сейчас собирались бастовать.

— Никогда не видел, чтоб наши парни были такими стойкими и решительными, — сказал Том.

Что же тут удивительного, подумала Салли. Ведь они борются за свое существование и за такую организацию, которая дала бы им возможность добиваться признания их роли в горной промышленности.

Когда Том внезапно вернулся домой в полдень, Салли поняла: началась забастовка.

— Перед началом работы в дневной смене, — рассказывал он, — наши уполномоченные обошли рабочих и проверили профбилеты. Тех, кто состоит в кулгардийском союзе, мы не считали членами профсоюза. Потом наши выборные пошли к рудничному начальству и заявили, что ни один человек не начнет работать до тех пор, пока у каждого рудокопа не будет членского билета Австралийского рабочего союза. Начальство сказало, что не собирается делать различия между профсоюзами и обращать внимание на то, к какому профсоюзу принадлежит тот или иной рудокоп. Тогда мы ушли, и сейчас на всех рудниках работы прекращены.

На следующий день был рабочий праздник — День труда. Под палящим солнцем демонстранты шли по городу, в воздухе развевались флаги, весело гремел духовой оркестр. На спортивном стадионе руководителей горняков встретили с большим энтузиазмом. Они говорили о том, что борьба уже началась, предупреждали горняков и их жен, что она может быть долгой и тяжелой, разъясняли, что ведется она за основные принципы профсоюзного движения. Они говорили, что только сплоченностью и организованностью можно добиться более высокой заработной платы и лучших условий труда, и большинство рабочих и их жен сами понимали это. Справедливость требует, чтобы все те, чьи интересы отстаивает профсоюз горняков, разделили с ним трудности и помогли нести расходы. Штрейкбрехер — это подлец из подлецов, ибо, пользуясь всеми преимуществами, добытыми профсоюзом в борьбе, он в ответ помогает хозяевам сорвать забастовку и одержать победу над его же товарищами рабочими.

Почти все мужчины и женщины, которые всю жизнь прожили и проработали на приисках, прекрасно понимали это; они понимали и то, что владельцы рудников всегда препятствовали росту профсоюзного движения, так как оно мешает их безраздельному господству в горной промышленности, которая столько лет дает им колоссальные прибыли, высасывая, подобно гигантскому спруту, все соки из рабочих и из населения этих заброшенных городков.

В конце дня разразилась гроза, омрачившая праздничное настроение толпы. Сотни мужчин, женщин и детей под проливным дождем кинулись по домам. Это было как бы предзнаменованием бурных и тяжелых дней, ожидавших жителей приисков.

Калгурлийская ассоциация демобилизованных, слившаяся с Империалистической лигой и называвшаяся теперь Лигой демобилизованных, выступила с резолюцией, которая ясно показывала, какая глубокая пропасть образовалась между этой группой и всеми остальными рабочими.

В этой резолюции прямо говорилось, что все демобилизованные должны стоять друг за друга и добиваться, чтобы лига имела во всех вопросах решающий голос. «Местное отделение лиги приветствует вступление всех демобилизованных в ряды профсоюза, но отказывается иметь что-либо общее с Австралийским рабочим союзом до тех пор, пока он не признает, что демобилизованным должно быть отдано предпочтение перед остальными рабочими».

— Мы должны поддерживать закон и порядок, — заявил один оратор. — Калгурлийская лига демобилизованных сплотила свои ряды на борьбу с большевизмом и прочими силами, поставившими себе целью подрыв жизненных устоев Австралии.

— При чем тут большевизм? — спрашивали рудокопы. — Мы защищаем наше право объединяться в профсоюзы.

Они смеялись над этими обвинениями, но смех их звучал резко и горько. Почему люди, которые в своих собственных интересах должны были бы бороться заодно с рудокопами, подпевают рудничным магнатам и их политическим прихлебателям? Удивление, возмущенна и гнев охватили рабочих Боулдера, когда Калгурлийская лига предложила свои услуги полиции и двести ее членов добровольно пошли служить полицейскими особого назначения.