Миддлмарч - Джордж Элиот

- Конечно, раз я знаю теперь ваши желания. Но ведь то же самое говорят мистер Брук и сэр Джеймс Четтем.

- Да, но они не понимают... - сказала Доротея. - Они хотели бы, чтобы я побольше ездила верхом, а для развлечения занялась перепланировкой сада и постройкой оранжерей. Мне казалось, вы понимаете, что можно желать совершенно иного, - добавила она с некоторой досадой. - И к тому же мистер Кейсобон не хочет и слышать о секретаре.

- Моя ошибка извинительна, - сказал Уилл. - В прежние времена я не раз слышал, как мистер Кейсобон выражал желание взять секретаря. Он даже предлагал эту должность мне. Но я оказался... недостаточно хорош.

Доротея постаралась найти оправдание явной враждебности мужа и заметила с веселой улыбкой:

- Вернее, недостаточно прилежен.

- Да, - ответил Уилл, встряхивая головой, как норовистый конь, и тут же бес раздражения подтолкнул его выщипнуть еще одно перышко из крыльев славы бедного мистера Кейсобона. - С тех пор я заметил, что мистер Кейсобон никому не показывает свой труд во всей совокупности и предпочитает скрывать, что он делает. Он слишком полон сомнений, слишком мало уверен в себе. Возможно, я и правда никуда не гожусь, но он-то меня не любит потому, что я с ним не соглашаюсь.

Уилл намеревался быть великодушным, но наши языки - это курки, которые спускаются прежде, чем мы успеваем вспомнить о наших великодушных намерениях. Да и нельзя же оставлять Доротею в заблуждении - она должна знать, почему мистер Кейсобон его не терпит. Тем не менее он испугался, что его слова произвели на нее дурное впечатление.

Однако Доротея не вспыхнула, как тогда в Риме, и несколько секунд хранила непонятное молчание. На то была своя глубокая причина. Она уже не восставала против фактов, а старалась понять их и приспособиться к ним. Теперь, когда она думала о неудаче своего мужа и о том, что он, возможно, сознает эту неудачу, перед ней открывался только один путь, на котором долг преображался в нежность. Она отнеслась бы строже к несдержанности Уилла, если бы не чувствовала, что неприязнь мистера Кейсобона, веской причины для которой она пока не находила, дает ему право на ее симпатию.

Доротея опустила глаза в задумчивом молчании, а затем сказала с живостью:

- Поступки мистера Кейсобона показывают, что он умел побороть свою неприязнь к вам, и это прекрасно.

- Да, в семейных делах ему нельзя отказать в справедливости. Просто чудовищно, что мою бабушку лишили наследства за мезальянс, как они выражались. Хотя в вину ее мужу можно было поставить только то, что он был польским эмигрантом и жил уроками.

- Мне бы хотелось узнать о ней побольше! - воскликнула Доротея. - Как она свыклась с бедностью после богатства, была ли она счастлива со своим мужем. Вам много о них известно?

- Нет. Только - что дед мой был патриотом... талантливым человеком... говорил на многих языках, был хорошим музыкантом... и зарабатывал себе на хлеб преподаванием самых разных предметов. Они оба умерли еще молодыми. И о своем отце я знаю очень мало - только то, что мне рассказывала матушка. Но он унаследовал музыкальный талант деда. Я помню его медлительную походку, длинные худые пальцы. И еще тот день, когда он лежал больной, а я был очень голоден, но мне дали только маленький кусочек хлеба.

- Как эта жизнь не похожа на мою! - взволнованно произнесла Доротея, крепко сжав руки. - Я всегда все имела в излишке. Но расскажите, почему так случилось... конечно, мистер Кейсобон тогда еще ничего о вас не знал.

- Да. Но мой отец написал мистеру Кейсобону, и это был мой последний голодный день. Отец вскоре умер, а мы с матушкой больше не знали нужды. Мистер Кейсобон всегда прямо признавал, что заботиться о нас - его обязанность, так как с сестрой его матери обошлись несправедливо и жестоко. Впрочем, все это вы уже знаете и ничего нового тут для вас нет.

В глубине души Уилл сознавал, что хотел бы сказать Доротее нечто совсем новое даже для его собственного истолкования событий - а именно, что мистер Кейсобон всего лишь выплачивал свой долг. Уилл был слишком порядочным и добрым малым, и ему неприятно было ощущать себя неблагодарным. Но когда благодарность становится предметом рассуждений, есть много способов вырваться из ее пут.

- Напротив, - ответила Доротея. - Мистер Кейсобон всегда избегал подробно говорить о своих благородных поступках. - Она не заметила, насколько объяснения Уилла принижают поведение ее мужа, но зато в ее сознании прочно укоренилась мысль, что мистер Кейсобон делал для Уилла Ладислава не более, чем того требовала справедливость. Помолчав, она добавила: - Он не говорил мне, что помогал вашей матушке. А она жива?

- Нет. Она умерла четыре года назад вследствие несчастного случая... Она упала и тяжело ушиблась. Как ни странно, моя мать тоже убежала из родительского дома, но не для того, чтобы выйти замуж. Она ничего не рассказывала мне о своих родных - только объяснила, что порвала с ними, чтобы самой зарабатывать свой хлеб... Собственно говоря, она поступила на сцену. У нее были темные глаза, пышные кудри, и она выглядела удивительно молодо. Как видите, я по обеим линиям унаследовал непокорную кровь, закончил Уилл и весело улыбнулся Доротее, которая все еще смотрела прямо перед собой серьезным завороженным взглядом, точно ребенок, впервые в жизни следящий за драмой, развертывающейся на театральных подмостках.

Однако она тоже улыбнулась и сказала:

- Вероятно, так вы оправдываете собственную непокорность. То есть нежелание считаться с мнением мистера Кейсобона. Но не забывайте, вы ведь не следовали его благожелательным советам. И если он питает к вам неприязнь... это вы так выразились, но я скажу иначе: если он был с вами неприветлив, то подумайте о том, каким нервным сделало его переутомление от занятий. Быть может, - продолжала она умоляющим тоном, - дядя не говорил вам, насколько серьезной была болезнь мистера Кейсобона. Нагл ли, тем, кто здоров, кому легко терпеть, считаться мелочными обидами с теми, кто страдает?

- Вы помогаете мне стать лучше. И я никогда больше не буду ворчать по этому поводу, - ответил Уилл с кроткой нежностью, но в душе он ликовал, убедившись, что чувство Доротеи к мужу (хотя сама она этого еще почти не замечала) все больше переходит в отвлеченную жалость и лояльность. Уилл был готов преклониться перед жалостью и лояльностью, лишь бы она захотела, чтобы он разделял их. - Я действительно обижался по пустякам, - продолжал он. - Но я постараюсь больше никогда не говорить и не делать ничего, что вы могли бы не одобрить.

- Вы очень любезны, - сказала Доротея, снова весело улыбнувшись. Итак, у меня теперь есть маленькое королевство, послушное моим законам. Но вы недолго будете нести иго моей власти. Вам, наверное, скоро надоест гостить в Типтон-Грейндже.

- Вот об этом-то я и хотел поговорить с вами - поговорить наедине. Мистер Брук предлагает мне остаться здесь. Он купил одну из мидлмарчских газет и хочет, чтобы я вел ее, а также помогал ему во многом другом.

- Но ведь так вы принесете в жертву более высокое предназначение? сказала Доротея.

- Быть может. Но меня всегда упрекали в том, что я думаю о предназначениях, вместо того чтобы заняться делом. И вот мне предлагают место. Если вы сочтете, что мне следует отказаться, я откажусь, хотя предпочел бы остаться тут, а не уезжать. Ведь больше у меня нигде никого нет.

- Я буду очень рада, если вы останетесь, - тотчас ответила Доротея столь же просто и бесхитростно, как во время их бесед в Риме, и без малейшей мысли о том, что ей не следовало говорить так.

- Тогда я останусь, - сказал Уилл, встряхивая головой. Он встал и подошел к окну, словно желая удостовериться, что дождь прекратился.

Однако тут Доротея по новой своей привычке подумала, что ее муж отнесется к этому иначе, и густо покраснела, вдвойне смутившись: она не только высказала мнение, заведомо неприятное мистеру Кейсобону, но ей еще придется объяснить это Уиллу. Немного ободренная тем, что он стоит к ней спиной, она заставила себя сказать:

- Но мое мнение тут роли не играет. Мне кажется, вы должны посоветоваться с мистером Кейсобоном. Я исходила лишь из того, что чувствую, а это никакого отношения к сути вопроса не имеет. И мне пришло в голову... может быть, мистер Кейсобон сочтет, что это было бы неразумно. Вы не подождете его возвращения?

- К сожалению, мне пора, - ответил Уилл, испуганно представив себе, что мистер Кейсобон входит в дверь. - Дождь кончился. Я просил мистера Брука не заезжать за мной. Мне приятнее прогуляться пять миль пешком. Я пойду напрямик через Холселлский луг и полюбуюсь, как блестит мокрая трава.

Он торопливо подошел к ней попрощаться. Его томило желание сказать: "Не говорите об этом мистеру Кейсобону", но он не посмел. Попросить ее покривить душой, схитрить - значило бы затуманить своим дыханием кристалл, светлой прозрачностью которого восхищаешься. И еще одна грозная опасность - самому потускнеть в ее глазах, лишиться солнечного блеска.