Вдова - Наталья Парыгина

— Ступай за пол-литрой, — соглашалась Дарья.

— Анюте не дадим — не заслужила. Как думаете, тещенька, может, побить мне ее за то, что не родит?

— Дети не от побоев родятся, а от ласки, — напомнила Дарья.

Костя схватился за голову, изобразил отчаяние на лице:

— А ведь правда! Совсем забыл. Это все проклятые насосы. Гудят, гудят, и забили мне мозги своим гуденьем. Не побегу я, тещенька, за пол-литрой. Поведу я лучше Анютку в кино, чтоб задобрить.

— Поведи, поведи...

— Вот только нету ее долго. Опять — производственное совещание. То у нее, то у меня. Может, из-за этих совещаний и не успеваем наследника сотворить?

Анюта работала в отделении, куда после выпаривания поступал растворитель каучука. Здесь его надо было осушить от воды и очистить от примесей, а затем снова вернуть в работу.

Странно выглядела эта часть цеха. Плоская площадка на высоте второго этажа, на которой размещались мощные цилиндрические колонны и многочисленные трубопроводы. Ни стен, ни крыши. Только небольшая будка мастеров спасала летом от палящего солнца и дождей, а зимой — от ветров и морозов.

Но работать приходилось не в будке. Следить за процессом в колоннах, и регулировать этот процесс, и выправлять всякие производственные неурядицы надо было под открытым небом. Анюта говорила, что это разумно — цех без крыши: и строительство его обошлось дешево, и вредные газы не скапливаются, как это происходило бы в помещении, а сразу развеиваются в воздухе. Но зимой приходила она с завода продрогшая, с обветренным лицом, с покрасневшими от режущего ветра глазами.

Растворитель жил в колоннах и трубах, намертво заточенный в них, точно сильный и опасный зверь. Он был вреден для всего живого, и в будке мастеров в деревянном ящике лежали противогазы на случай, если зверь прогрызет где-то в металле или в уплотнении щелку и ядовитой струйкой вырвется наружу.

Малые утечки растворителя или газа случались нередко. Анюта смеялась:

— У меня теперь нос не хуже, чем у собаки ищейки. Выйду на площадку и нюхаю: не газит ли где. Если газит — сразу учую.

— Ты смотри там, осторожнее со своим носом, — предупреждал Костя. — Не суй его, куда не следует.

Анюта втянула в себя воздух.

— Пиво пил?

Костя смущенно хохотнул.

— Верно — как у ищейки.

Однажды в конце зимы Анюта пришла с завода сильно расстроенная. Дарья, взглянув на ее замкнутое лицо с плотно сжатыми губами и каким-то отчужденным взглядом, сразу заподозрила неладное.

— Что с тобой, Нюра? Захворала? Или неприятности какие?

— Да нет, ничего...

Дарья видела, что она врет. Фальшивый был у Анюты голос, и чересчур поспешно отвернулась от матери к вешалке. Но спрашивать не стала, только обиделась на дочь; что ж таить от матери свои беды?

Костя в этот день пришел позже Анюты и тоже какой- то сумный. Дверь своей комнаты Костя с Анютой днем не запирали и теперь не заперли, но шептались о чем-то, и тревожным, взволнованным почудилось Дарье их шептание, хотя слов она не разобрала.

После ужина, выйдя зачем-то в переднюю, Дарья случайно глянула на Анютины сапоги и остолбенела: новенькие сапоги, ношенные не больше двух недель, разлезлись у подошвы, словно кто их прожег на горячей печи.

— Нюрка! — крикнула Дарья рассерженно. — Ты чего это с сапогами сделала?

Анюта вышла в переднюю. Дарья глянула ей в лицо, но никаких следов вины или раскаяния не увидала. Печальное было у Анюты лицо, и на погибшие сапоги она глянула с таким безразличием, словно пустяк какой, словно обгорелую спичку держала мать в руке.

— Чего ты... — опять было начала Дарья и оборвала себя на полуслове, догадавшись, в чем дело. Химия это! Химия спалила сапоги. Растворитель этот зловредный... Да что ж там у них? Утечка, что ль, случилась? — Утечка? Что молчишь?

— Не ругайте ее, мама, — сказал Костя, встав позади Анюты и положив руки ей на плечи. — Не виновата она.

— Если бы не виновата! — с горечью, истерически выкрикнула Анюта и убежала в комнату,

— Объясни ты мне, Костя, — попросила Дарья.

— Штуцер оказался открыт в одном месте на эстакаде. Растворитель вытекал. А тут метель — не доглядели сразу.

— Да что ж она, так новыми сапогами и влезла в этот растворитель?

— Сапоги — это ерунда, — отмахнулся Костя и ушел к жене.

— Ерунда вам, — проворчала Дарья.

И вдруг вспомнила, что он же ядовит, этот растворитель, надышишься — беда, на то и противогазы лежат в ящике. Надела ли Анюта противогаз? В сапогах, не раздумывая, влезла в опасную лужу, так, может, и о противогазе не вспомнила, заболеет теперь...

Дарья кинулась к Анюте. Дочь лежала на кровати, Костя сидел рядом.

— Если бы я одна, а то о других забыла! — успела услышать Дарья.

Увидав ее, Анюта замолчала.

— Ты надела ли противогаз? — встревоженно спросила Дарья.

— Надела, — сказала Анюта таким тоном, каким говорят: отвяжись.

Дарья поняла, что она скрывает правду. Сама не надела и другим в растерянности не догадалась приказать. «Если бы я одна...» И теперь переживает не столько опасность за свое здоровье, сколько за других.

— Безголовая ты, безголовая, — не осуждающе, а сочувственно проговорила Дарья, поняв Анютину беду. — И что ж ты натворила...

Снова Дарья жила в тревоге. Богата тревогами и заботами материнская доля, и если б можно было кинуть их все на одну чашу весов, а радости — на другую, то почти у всякой матери перетянула бы первая чаша. Но неодолимая тяга к материнству живет в каждой женщине, и редкая отступница норовит избежать природой назначенной судьбы.

Стараясь не выказать своего беспокойства, исподволь следила Дарья за Анютой. То казалась ей Анюта бледней обычного, то скучной, то вялой. Одна молоденькая девчонка с нового производства от химии ли, от чего ли другого захворала белокровием, лежала в больнице и, говорили, не сдается пока болезнь. Боялась Дарья за дочь — не настигла б и ее такая напасть... Но дни и недели минули с того дня, когда случился разлив растворителя. Анюта не заболела. И никто другой из ее смены не пострадал.

Перед майским праздником получила Дарья письмо от Мити. Собирался Митя приехать с женой и сыном в отпуск в Серебровск.

Митя приедет! Дарья с распечатанным письмом кинулась к Анюте сообщить новость. Анюта подняла голову от книжки, спокойно сказала:

— Пускай приезжают. Мы им комнату уступим. Сами в столовой будем спать.

Дарья оглядела комнату, словно прикидывая, годится ли она для таких дорогих гостей. Ей показалось, что потолок грязен, давно не белен, и обои выцвели, а кой-где и отстали, и скатерть на столе заштопанная — надо новую купить.

Захлопотала Дарья. Обои купила, побелку, кисти. Приходила с завода и — ни себе покою, ни другим. Анюта стирала, Костя красил в кухне панели, Галя срезала кромку обоев. Дарья успевала и распоряжаться, и ужин готовить, и клей обойный разводить.

— У вас, тещенька, налицо полководческий талант, — подтрунивал Костя. — Великолепно командуете!

К приезду гостей квартира сияла чистотой. Празднично пахло свежей краской, новый тюль прикрывал промытые окна.

Встречать Митю с семьей Дарья отправилась одна. Не хотелось ей в первую минуту ни с кем делить свою радость. Без суматохи обнять сына, разглядеть его жену, принять на руки внука. А остальные дома нацелуются, разве кому-нибудь из них, даже Анюте, дорог Митя так, как ей?

Поезд приходил поздно вечером. Дарья задолго пришла на станцию, села в уголке на диван, стала ждать. И вспомнилось, как провожала Митю из Серебровска. Тоже ночью — через Серебровск почти все поезда проходят ночью. Дарья не давала Мите войти в вокзал, стояли на улице, во мраке под дождем, — все боялась Дарья, что Хмель или кто другой из его шайки выследит сына и отомстит за непокорность. Может, зря поспешила отправить Митю. Запретить бы ему видеться с Хмелем — только и всего. И жил бы рядом. А, может, и не зря. Кто знает. Жизнь два раза не примеряешь.

Чем меньше оставалось времени до прихода поезда, тем сильнее охватывало Дарью нетерпение. Не сиделось ей в вокзале, вышла на улицу. В привокзальном скверике кудрявились темные деревья. Месяц яркий, словно только что в ручье выполоскался, тонким серпом стоял в небе.

Ей долго пришлось бродить по перрону. Еще несколько человек томились в ожидании поезда: кто встречал, кто уезжал. Над заводом и над городом от огней небо было светлее, а за дорогой темные лежали поля и темное над полями нависло небо. Одинокий факел огромной свечой сиял вдалеке — там сгорали ненужные газы с нового производства.

Глухой отдаленный стук поезда пробился наконец сквозь ночную тишь. Дарья остановилась и жадно слушала усиливающиеся звуки. Всматривалась в темноту, почему-то ей было очень важно поймать первый же свет огромных огненных глаз электровоза. Свет мелькнул и пропал. Дарья поняла, что поезд скрылся за лесом. Через минуту он вынырнул из мрака со своими огнями и грохотом, такой стремительный, что Дарье показалось — пролетит мимо станции. Но поезд замедлил ход. Дарья кинулась искать седьмой вагон.