Летим в Лас-Вегас! - Белинда Джонс

– Так, что это тут у нас?

Мама сжимается в комок и наблюдает за ним расширенными глазами, в которых ужас мешается с восторгом. Подцепив двумя пальцами клочок нейлоновых кружев, снимает его с микрофона и демонстрирует залу. Выждав паузу, страстно, жадно прижимает трусики к лицу. Рядом громко ахает Надин.

Вздохнув в последний раз, Том говорит.

– Кажется, я знаю эту женщину!

Мы дружно визжим, а мама прячет лицо в ладонях. И есть отчего – я в жизни не видела, чтобы люди так краснели! Но скоро, пурпур смущения на мамином лице бледнеет, сменяясь ярким румянцем удовольствия. Как хороша она сейчас! Сказочная красавица – счастливая, сияющая, полная жизни, удивительно молодая. Что-то сжимает мне сердце: я чувствую странную гордость за свою мамочку.

«Дилайлу» мама слушает с той же счастливой улыбкой (а Аманда, кстати сказать, так энергично прыгает в кресле, что выпадает в проход). Но с первыми же словами щемящей баллады «Я больше никогда не полюблю» мама нащупывает под столом мою руку и сжимает до пульсирующей боли. По лицу ее катится одинокая слеза.

– Доченька, – умоляюще шепчет она, вглядываясь мне в лицо, – никогда не соглашайся на второй сорт! Никогда! Скажи мне, что Скотт – твой Единственный!

Я отворачиваюсь, но она берет мое лицо в ладони и поворачивает к себе. В зале темно, но мне кажется, что она в силах прочесть правду по глазам.

– Когда ты была маленькой, – говорит она тихо и печально, – я всегда угадывала, о чем ты думаешь. Но ты выросла, Джейми, и я больше не знаю, что у тебя на сердце.

Я корчусь в кресле, чувствуя себя последней сволочью. Как я смею ее обманывать? Отталкивать единственного человека, который может меня спасти? Но выхода нет: все зашло слишком далеко. Я сама не знаю, чего хочу – одна моя половинка с радостным нетерпением ждет свадьбы, а другая тоскует, потому что понимает – самого главного этому празднику недостает.

Том начинает «Особенную женщину». Эта песня всегда была моей любимой: вот и теперь слова ее проникают в сердце, словно нож в масло.

– «Я что мне рай, и что мне ад? Все заменил один твой взгляд…» – поет Том, словно всю душу вкладывает в незатейливые строчки. Как счастлива женщина, к которой обращены эти слова! Но мне такое счастье не дано. Иззи умеет порабощать мужские души; я – нет. Нет во мне того, что вызывает восторг, и восхищение, и желание следовать за своей избранницей на край света. Голос Тома замирает. Я поворачиваюсь к маме, уже готовая во всем признаться – но в этот миг тишина взрывается бодрыми аккордами рок-н-ролла, и мама устремляет взгляд на сцену. Я подношу к губам бокал и опрокидываю одним глотком, чтобы утопить разом все отрезвляющие размышления.

– «Тщетны все мои надежды! Хоть приснись мне без одежды!» – умоляет Том.

– О-о-й-йе-ес! – в восторге подпеваем мы.

По окончании песни Иззи пихает меня локтем в бок и шепчет: «Пора!» Да я и сама вижу, что самое время завопить: «СНИМИ СПЕЦОВКУ, ТОМ!»

Том, кажется, немного смущен.

– Для тех наших гостей, кто не из Англии, хочу пояснить: «Сними спецовку!» – английское выражение, и означает оно попросту: «Разденься!»

Широко улыбаясь, он ищет нас взглядом – и находит.

– Откуда вы, милые дамы?

– Из Девона! – отвечаем мы хором, в восторге от того, что он выделил нас из толпы.

– И надолго в Вегас?

– Как пожелаешь, Том! – громче всех вопит Иззи. Лукаво улыбаясь, Том покачивает головой и делает знак музыкантам. Раздаются первые такты «Не стесняйся» – песенки-приглашения, как нельзя лучше подходящей к случаю.

Аманда наклоняется к нам и шепчет:

– Вы заметили, какой у Тома симпатичный трубач? Вон тот, с хохолком!

Мы с Иззи переводим взгляд на трубача – и вправду симпатягу. Он ловко управляется со своим сверкающим инструментом и сексуально двигает бедрами в такт мелодии.

– Хотелось бы мне увидеть его без трубы и прочих излишеств! – мечтает Аманда, вытягивая шею, чтобы посмотреть на нижнюю часть его тела.

Мы с Иззи тоже вспоминаем, что Том на сцене не один.

– Кого выберешь, чтобы попрощаться со свободой? – шепчет она.

– Хм-м… – раздумываю я. – Пожалуй, клавишни-ка – есть в нем что-то от Аль Пачино…

(Этот клавишник не только обаятелен, но и уверен в себе: он сохраняет невозмутимость, даже когда Том, выпевая строчку «ИМюриэл играет на рояле…» из завораживающей «Прогулки по Мемфису», с усмешкой кивает в его сторону.)

– А мне по душе саксофонист, – отвечает Иззи. – Как он будет смотреться на подоконнике у меня в спальне!

– А я бы, девочки, выбрала ударника! Вы только посмотрите, как свирепо он колотит по своим барабанам! Обожаю сильных мужчин!

– Мама! – ужасаюсь я.

– Ну… – Мама опускает глаза и хихикает. Тут только я замечаю, что она уже сильно «под мухой». – Должна же я иметь под рукой запасной вариант, на случай если Том сегодня вечером занят?

Мы дружно хохочем.

– Надо почаще устраивать девичники! – резюмирует Иззи.

В финале «Поцелуя» мы поднимаемся с мест и посылаем бесчисленные воздушные поцелуи – Тому, его группе, рабочим сцены, шумной компании ребят из Уэльса в первом ряду. Какой кайф! Проживи хоть сто лет – большего удовольствия не гюлучишь!

Но, оказывается, нет предела совершенству. Мы уже готовы вслед за прочей публикой потянуться к выходу, как вдруг к нам приближается человек в черном костюме.

– Мисс Ингем, мисс Миллер и их гости? Мы киваем, не понимая, в чем дело.

– Меня зовут Сэнди, я организатор концерта, – представляется он. – Не будете ли вы так любезны следовать за мной…

– За кулисы? – ахает мама, в восторге сжав его.

– Да, мэм.

– К Тому Джонсу?!

– Да, мэм.

– О! Спасибо вам! Спасибо! – И, задыхаясь от восторга, она бросается ему на шею.

Я смотрю на нее с восторгом и обожанием. Такое чувство, словно я перенеслась во времени и вижу, какой была моя мамочка в шестнадцать лет.

– Ридова работа? – спрашиваю я у Иззи.

– Наверное, – шепчет она. – Может, и моего саксофониста увидим?

Мы проходим гулким коридором. Мама бежит так, что я едва за ней поспеваю: она крепко сжимает мою руку и дрожит от нетерпения. С одинаковыми застывшими улыбками на… – черт с ним, со стилем – на застывших лицах мы входим в плюшевую гостиную. Здесь уже собралось человек с полдюжины: Сэнди с невозмутимым видом разносит гостям канелюры шампанского. Мы делаем вид, что попадаем на такие приемы чуть не каждый день: убедительнее всего получается у нас с Иззи – мы уже пообтерлись здесь и нахватались лас-вегасского шика.

– Ваше здоровье! – произносим мы хором, звеним бокалами, а затем украшаем их отпечатками губной помады.

Я пытаюсь вытереть свой пальцем, но безуспешно – палец становится цвета фуксии, а бокал выглядит еще хуже прежнего. Оглядываюсь кругом в поисках салфетки – идеально подошли бы белые брюки Надин. А Аманда тем временем как бы невзначай интересуется у Сэнди именем душки-трубача.