Том 2. Мелкий бес - Федор Сологуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дорога и свет
Шли с возами люди по длинной степной дороге и только звезды озаряли им путь.
Ночь была долгая, и привыкли глаза их к мраку, и различали они все неровности и повороты пути.
Но долог был путь, и скучно стало юному путнику.
Он сказал:
– Надо зажечь побольше фонарей, и осветить дорогу, и скорее пойдут лошади, и мы скорее достигнем цели.
Поверили ему люди, зажгли фонари, и, – мало им было того, – наломали ветвей, наделали факелов, разложили костры, много заботились об освещении пути.
Лошади стали, – ничего, думали путники, – догоним после.
И озарились ясным светом окрестности, а звезды померкли, и увидали путники, что их путь не единственный: многие отделялись от него тропы и дороги, и каждая тропа и дорога казалась кому-нибудь самою короткою.
Перессорились попутчики и разбрелись, и солнце застанет их на разных дорогах и далеко от цели.
Два стекла
Одно стекло увеличивало, другое – уменьшало.
И первое стояло над каплей воды и говорило другому стеклу:
– Страшные большие существа носятся и пожирают друг друга.
Другое смотрело на улицу и говорило:
– Маленькие человечки мирно беседуют, и проходят, все проходят…
Первое сказало:
– Мои остаются. Боюсь, что доберутся они и до человечков.
Но второе сказало:
– Человечки уйдут…
Лампа и спички
На столе стояла лампа.
С неё сняли стекло; лампа увидала спичку, и сказала:
– Ты, малютка, подальше, я опасна, я сейчас загорюсь. Я зажигаюсь каждый вечер, – ведь без меня нельзя работать по вечерам.
– Каждый вечер! – сказала спичка, – зажигаться каждый вечер, – это ужасно!
– Почему же? – спросила лампа.
– Но ведь любить можно только однажды! – сказала спичка, вспыхнула, – и умерла.
Капля и пылинка
Капля падала в дожде, пылинка лежала на земле.
Капля хотела соединиться с существом твердым, – надоело ей свободно плавать.
С пылинкою соединилась она – и легла на землю комком грязи.
Та самая
Шёл поезд, и шел всё в одну сторону. И был там пассажир, который должен был выйти на той самой станции, где ждали его лошади и друзья.
Пассажир был нетерпеливый, на каждой станции выходил и спрашивал:
– Это – та самая станция?
А ему отвечали:
– Нет, еще не та.
И, наконец, он заснул в вагоне. Спал долго, видел очень приятные сны.
Вдруг проснулся, а поезд стоит. Пассажир побежал на платформу, спрашивает:
– Это – та самая станция?
А ему отвечают:
– Нет, уж не та.
И скоро поезд пошел дальше, а пассажир сидел в вагоне, и плакал.
Равенство
Большая рыба догнала малую, и хотела проглотить. Малая рыба запищала:
– Это несправедливо. Я тоже хочу жить. Все рыбы равны перед законом.
Большая рыба ответила:
– Что же, я и не спорю, что мы равны. Коли не хочешь, чтоб я тебя съела, так ты, пожалуй, глотай меня на здоровье, – глотай, ничего, не сомневайся, я не спорю.
Малая рыбка примерилась, туда-сюда, не может проглотить большую рыбу. Вздохнула, и говорит:
– Твоя взяла, – глотай!
Хрыч да хрычовка
Жили-были хрыч да хрычовка.
Жил хрыч пятьсот лет, хрычовка – четыреста.
Получал хрыч большую пенсию и отдавал ее хрычовке на расходы.
Хрыч носил фуфайку на теле, хрычовка чернила волосы фиксатуаром.
Хрыч нюхал табачок и ходил в баню париться, – хрычовка ела конфетки и ходила в русскую оперу.
Пошел раз хрыч в баню, парился, парился, запарился, умер на полке.
Пошла хрычовка в оперу, вызывала певца, кричала, кричала, закричалась, умерла на галерке.
Схоронили хрыча да хрычовку.
Тужить не о чем: будут хрычи, будут и хрычовки.
Самостоятельные листья
Сидели листья на ветке, на прочных черешках, и скучали. Очень неприятно: птицы летают, кошки бегают, тучи носятся, – а тут сиди на ветке. Качались листья, старались оторваться. Они говорили друг другу:
– Мы можем жить самостоятельно. Мы созрели. Не все-же нам быть под опекою, сидеть на этой глупой старой ветке!
Качались, качались, оторвались, наконец, упали на землю, и увяли.
Пришел садовник, вымел их с сором.
Одежды лилии и капустные одежки
В саду на куртине росла лилия. Она была белая с красным, красивая и гордая.
Она тихо говорила пролетавшему над нею ветру:
– Ты осторожнее. Я – царственная лилия, и сам Соломон премудрый не одевался так пышно и красиво, как я.
Неподалеку, в огороди, росла капуста. Она услышала лилейные слова, засмеялась, и сказала:
– Этот старый Соломон был, по-моему, просто санкюлот. Как они одевались, эти древние? Прикроют кое-как наготу халатом, да и воображают, что вырядились по самой лучшей моде. А вот я выучила людей одеваться, уж могу себе чести приписать: на голышку-кочерыжку первую покрышку, рубашку, на рубашку стяжку, на стяжку под-одежку, на неё застежку, на застежку одежку, на одежку застежку, на застежку пряжку, на пряжку опять рубашку, одежку, застежку, рубашку, пряжку, с боков покрышку, сверху покрышку, снизу покрышку, не видать кочерыжку. Тепло и прилично.
Злая гадина, солнце и труба
Забралась в дом злая гадина, людей покусала и повыгнала, углы запакостила и осталась жить: понравилось ей в доме.
Люди плакали, да ничего не могли сделать.
Сказало им солнце:
– Я вам помогу. Злая гадина боится света.
И послало в окна дома свои лучи.
Злая гадина зашипела, закрыла все окна черными ставнями, и уж ни один солнечный луч не мог войти в дом. А которые попали, те умерли.
Тогда сказала труба:
– Солнце не помогло, дай-ка я попытаюсь помочь. Злая гадина любит тишину, и не выносит звука.
И труба затрубила во всю мочь.
Сквозь черные ставни, сквозь толстые стены пробились трубные звуки.
Зашипела злая гадина, уползла.
Люди вошли в дом.
Только долго еще оставался в доме скверный дух от злой гадины.
Мухомор в начальниках
Жил на свете мухомор.
Он был хитрый и знал, как устроиться получше: поступил в чиновники, служил долго, и сделался начальником.
Люди знали, что он не человек, а просто старый гриб, да и то поганый, но должны были его слушаться.
Мухомор ворчал, брюзжал, злился, брызгал слюной и портил все бумаги.
Вот один раз случилось, когда мухомор выходил из своей кареты, подбежал к тому месту босой мальчишка, и закричал:
– Батюшки, какой большой мухомор, да какой поганый!
Городовой хотел дать ему подзатыльника, да промахнулся.
А босой мальчишка схватил мухомора и так швырнул его в стену, что мухомор тут и рассыпался.
Босого мальчишку высекли, – нельзя же прощать такие шалости, – а только все в том городе были очень рады. И даже один глупый человек дал босому мальчишке на пряники.
Сказки на грядках и сказки во дворце
Был сад, где на грядках вдоль дорожек росли сказки.
Разные там росли сказки, белые, красные, синие, лиловые, желтые, – иные сказки пахли сладко, другие хоть и не пахли, да зато были очень красивые.
Был сынишка у садовника; он каждое утро подолгу любовался этими сказками.
Он вызнал их все, и часто рассказывал своим товарищам на улице. В этот сад простых детей не пускали, потому что это был сад великой царицы.
Рассказали дети про сказки на грядках своим мамкам да тятькам, те своим знакомым, – дальше, больше. Узнала и царица, что у неё в саду растут сказки. Она захотела их увидать.
И вот один раз утром садовник нарезал много сказок, собрал их в красивый и пышный букет, и послал во дворец.
Плакал садовников сынишка, зачем режут сказки, да его не слушали.
Мало-ли кто о чем заплачет!
Увидала царица сказки, удивилась и сказала:
– Что же в них интересного? Какие это сказки? Это самые простые цветы.
И выбросили на двор бедные сказки, а сынишку садовника больно высекли, чтобы не говорил глупостей.
Пожелтевший берёзовый лист, капля и нижнее небо
Капля упала с неба прямо на березовый лист. Это была испуганная и дрожащая капля, – и березовый лист пожалел ее.
– Отчего ты дрожишь? – спросил он.
– Я совсем не того ожидала, – сказала капля, – мне сказали, что и внизу такое же небо, как наверху.
– Здесь нет никакого неба, да никогда и не было, – ответил березовый лист. – Небо всегда бывает наверху, а внизу земля, камни и наши корни.
– Мне страшно, – сказала капля, – я ошиблась.
