Моя жизнь - Ингрид Бергман

Это не предвещало ничего хорошего. Поездка была обречена с самого начала.

Петер сказал мне, что никто, особенно пресса, не должен знать о предполагаемой встрече. Трудно было, в уж мне-то особенно, незаметно покинуть Италию, пересечь Европу и прибыть в Лондон. Но мои хорошие друзья — Сидней Бернстайн, продюсер фильма «Под знаком Козерога», а также Энн Тодд и Дэвид Лин, с которыми мы встречались в Италии и которые теперь были мужем и женой, — согласились помочь нам. Я выехала из Рима поездом, во Франции пересела на паром, пересекавший Ла-Манш. У меня была отдельная каюта, а капитана предупредили, что моя поездка должна остаться в тайне, — он сохранил ее. Сидней Бернстайн встретил меня на своем автомобиле в Дувре и сразу же доставил в лондонский дом Энн и Дэвида. Немного позже туда прибыли Петер и Пиа.

Прошло два года с тех пор, как мы виделись в последний раз. Поначалу мы обе немного стеснялись. Но и Пиа, и я были очень счастливы. Однако радость наша длилась недолго.

Спустя год, в Калифорнии, Дэвид Лин показывал в своих письменных свидетельских показаниях:

«Миссис Росселлини, доктор Линдстром, Пиа Линдстром, миссис Лин и я ужинали в нашем доме. Мы приготовили для миссис Росселлини и ее дочери комнату, где они могли бы переночевать. Доктор Линдстром спросил, есть ли комната для него, так как он не собирается оставлять дочь одну с миссис Росселлини. Я сказал доктору Линдстрому, что у нас нет больше свободной спальни. Я попросил его не волноваться и разрешить Пиа остаться на ночь в нашем доме. Доктор Линдстром ответил, что больше всего его беспокоит вопрос, сможет ли он вновь попасть в дом, если выйдет из него. Он объяснил, что ситуация может осложниться проволочками в английском суде, где его могут временно, пока идет судебное разбирательство, лишить опеки над Пиа. Чтобы рассеять его страхи, я спросил, не согласится ли он переночевать в другом месте, если я дам ему ключи от входной двери. Доктор Линдстром взял ключи и после этого согласился оставить Пиа с матерью.

Спустя некоторое время мы стали ложиться спать — точное время я назвать не берусь. Доктора Линдстрома, который вернулся в дом, повар нашел в семь часов утра в холле, откуда можно было следить за лестницей и входной дверью. Где-то в половине восьмого я спустился и увидел доктора Линдстрома. Предложил ему пройти в гостиную, куда подадут завтрак. Но доктор Линдстром ответил, что хотел бы остаться в холле».

Петер не испытывал жалости к Ингрид и ее друзьям. Он понимал, насколько реален был риск, что Пиа тайно везут в Италию. Более того, ему вот-вот должны были предложить место профессора-нейрохирурга, но декан уже выступил против его кандидатуры из-за скандала, связанного с его именем.

Энн Тодд письменно подтверждала:

«По просьбе миссис Росселлини 24 июля 1951 года я ходатайствовала перед доктором Петером Линдстромом о разрешении Пиа Линдстром пойти вместе с матерью посмотреть фильм «Алиса в Стране чудес».

После моих долгих уговоров доктор Линдстром наконец дал свое согласие, но при условии, что не будет никаких «штучек», что Пиа вернут ему сразу же после сеанса и, самое главное, что Пиа и миссис Росселдани должны пойти в кинотеатр в сопровождении моей дочери, моего секретари, меня самой и подруги Пиа, которая только что приехала в Лондон.

На следующий день после ленча мы посмотрели фильм и вернулись в наш дом. Буквально через несколько минут прибыл доктор Линдстром, чтобы забрать Пиа. Он предупредил, что его ждет такси».

Я спросила его, могу ли остаться с Пиа вдвоем.

— Хорошо, — согласился он. — Мы сейчас поедем к Сиднею Бернстайну, и там ты сможешь побыть с ней наедине.

Мы поехали в Кент, там уже находились Сидней, его жена и несколько наших друзей, которые, очевидно, догадывались о происходящем и были так добры к нам, что вскоре оставили нас. В одной из комнат находился телевизор, мы повели туда Пиа, чтобы она могла посмотреть передачу.

— Ты можешь тоже пойти туда и побыть вместе с ней, — сказал Петер. — А я пока останусь здесь.

— Но это покажется ей странным, — сказала я.

Мне хотелось, чтобы все выглядело как можно более естественно, чтобы ничто не пугало ее. И вот мы обе смотрим телевизор, а Петер сидит в другой комнате. В конце концов я не выдержала, вошла к нему и сказала:

— Глупо, что ты сидишь здесь.

Через пару минут он вошел к нам, стал позади меня и произнес:

— Я хочу взять Пиа. Мы сейчас уезжаем. Я так решил. Попрощайся с нею.

— Но мне обещали, что я пробуду с ней неделю. Одна неделя после двух лет — это не так уж много.

— Я передумал.

— Но ты не можешь так поступить. Давай выйдем в коридор и поговорим, чтобы не слышала Пиа.

Правда, она так увлеклась передачей, что, думаю, не расслышала, как мы вышли в коридор. Помню, как я говорила:

— Я всего два дня была с ней в городе, лишь один день здесь, а ты ее забираешь. Прошу тебя, не делай этого.

— Я уже сказал, что передумал. Я хочу поехать в Швецию, я тебе с самого начала предлагал приехать в Швецию.

— Но как я могу туда поехать? Как встречусь с твоим отцом? Это же трагедия для него. Я не вынесу этого.

Я заплакала, хотя никак не хотела этого делать, чтобы не расстраивать Пиа. Затем Петер снова стал говорить, что я разрушила его жизнь, что ему предлагали место профессора, но ничего не вышло из-за нашего скандала, что он так много сделал для меня и вот чем я ему отплатила. А я только повторяла каждую минуту:

— Пожалуйста, перестань. Пожалуйста, давай не будем огорчать Пиа.

Итак, мы вернулись в Лондон, Пиа и Петер остановились в отеле в Мейфере, а я — на Хаф-Мун-стрит, расположенной неподалеку. Петер не помнит так, как я, каждую деталь моих визитов. Все было нельзя. Помню, как я в последний раз виделась с Пиа. Она пыталась быть веселой, жизнерадостной, как будто ничего не случилось, пыталась скрыть свои истинные чувства. А я старалась, как могла, не показать свои. Я поцеловала ее и сказала:

— Скоро мы опять увидимся.

Я была уверена, что так оно и будет. Но прошло шесть долгих лет, пока мы встретились.

Во всем этом не было никакой необходимости. До сих пор я говорю всем, кто собирается разводиться: «Ради бога, оставайтесь друзьями. Вы можете расстаться, но не заставляйте страдать детей из-за ваших разногласий».

Все эти годы я писала Пиа письмо за письмом, не зная, получает она их или нет. На всякий случай я хранила копии, чтобы в один прекрасный день она смогла их прочесть и понять меня. Я писала о своей жизни, о Робертино и близнецах.

Вести от нее приходили неожиданно и редко. В декабре она написала о рождественских праздниках в школе, о новом платье, о том, что она читает отцу «Рождественскую песнь» и что Уолтер Уонгер застрелил человека, думая, что это любовник его жены.