Смерть Ленро Авельца - Кирилл Валерьевич Фокин

болезненно вздуты, как и костяшки на длинных пальцах. Ногти, я обратила внимание, очень длинные, что на него непохоже – он всегда так следил за собой…

Но это был он. Вне всяких сомнений, это был Ленро Авельц, убитый, растерзанный, больной, сломленный, мёртвый, но Ленро Авельц. Всё его тело, его родинки, ямочка под адамовым яблоком, волосяной покров на животе, родимое пятно на правом боку. Губы, которые постоянно изгибались в неискренних улыбках, этих гримасах, которые меня всегда в нём бесили. Хитрые глаза, сколько раз я пыталась застать их спящими… Руки, длинные тонкие пальцы…

Почему-то я оказалась на грани слёз. Я вдруг забыла всё плохое, что думала о нём, что говорили о нём, всё плохое, что он сделал… Я представила: это не он мёртв, а я. Это я мертва – или лежу в коме – бледная, худая, подсвеченная в этом саркофаге, а он стоит и смотрит… И посылает цветы. И записку. И ещё цветы… Живите, сколько хотите, и любите, пока живы.

Моллианда зарыдала. Она заплакала, закричала, что-то забормотала, и мне пришлось её успокаивать. Она кинулась мне шею, стала бить меня, едва не кусаться. Она рыдала и вздрагивала у меня на плече. Не знаю, любил ли её Ленро, но она его любила.

– Это он… он… – сказала она, захлёбываясь в слезах.

– Простите, но вы должны сказать, чьё это тело.

– Это его тело…

– Миссис Бо…

– Это тело Ленро Авельца, – сказала я. – Это его тело.

– Теперь вы, пожалуйста, повторите.

– Его, его это тело, это Ленро Авельц, ублюдки… – заорала она.

Мы вышли, скинули халаты, и нас немедленно вернули в машину. Обратный путь мы проделали уже без агента, и проходил наш полёт обратно в Нью-Йорк в совершенном молчании. Мы не попрощалась, разъезжаясь в аэропорту. Меня отвезли домой, и я вошла в свою квартиру, большую и пустую, будто не покидала её.

Я вошла и села в кресло, некоторое время сидела, потом пошла на кухню, налила себе выпить, взяла снотворное, запила его каким-то французским вином, вспомнила, что это Ленро обожал французские вина, особенно сухие из Бордо, и сердце начало бешено колотиться, и, несмотря на снотворное, я так и не смогла заснуть ещё несколько часов. Потом заснула, и мне приснился – удивительно, правда? – Ленро Авельц.

Мне приснилось, что я стою в подвенечном платье, а он опаздывает, и я стою, и мне предлагают пока обвенчаться с кем-то другим, мой отец предлагает, Уинстон Уэллс, а Ленро всё нет и нет, но я жду и отказываюсь выходить за другого. Наконец он появляется – красивый, в смокинге, длинные волосы расчёсаны на пробор, и только на виске крошечная ранка, из которой капает кровь. Он подходит к алтарю, берёт меня под руку, и я понимаю, что он берёт вовсе не меня, а какую-то другую женщину, а я уже сижу в первом ряду. Нет, это не Молли – она сидит рядом со мной и курит. Может, думаю я, это Евангелина Карр, та самая? Но нет, вроде бы – вон она, сидит, целуется с Энсоном Картом…

Авельц вдруг поворачивается, и я понимаю, что он мёртв, но как же так, ведь он стоит, вот он, в центре этой церквушки, и тут я понимаю, что Авельц никогда бы не стал жениться в церкви, это же бред, Ленро Авельц – и в церкви! Я понимаю, что это ловушка, это засада – операция «Капкан», только охотятся не на него, а на всех нас… Я вскакиваю и кидаюсь к двери – заперто, к другой – заперто, к третьей – заперто… Боковым зрением я вижу вспышки: пулемётные очереди, и тут осознаю, что мы находимся на сцене, на нас смотрят зрители, и со всех сторон люди с автоматами, и все лежат в крови, расстрелянные, и только Ленро Авельц один стоит живой и смеётся. Я слышу, как звучит песня Эль Алана «Фенена»: Бог промолчал / Не ответил Набукко / Верди рыдает в тиши.

Я просыпаюсь. Мне плохо. Этот сон я не могу забыть… Вот уже два с половиной года не могу забыть.

68. Гелла Онассис: видеозапись интервью, последняя часть

…Я узнала, что тело Авельца решили не возвращать во Францию, на родину, а кремировать и развеять прах над Тирренским морем. Его жене, Моллианде, всё было безразлично, и решение принимал председатель Леннер. Якобы в архивах у него дома они обнаружили запись о последнем желании. Не знаю. В «Воспоминаниях», в этой гордой «Жизни Ленро Авельца», он пишет, что хочет окончить жизнь самоубийством… Так что сомневаюсь, честно говоря, что он оставил завещание на случай насильственной смерти.

Если бы «Воспоминания» опубликовали раньше, если бы их уже нашли в архиве, то, наверное, логично было бы похоронить его в Лондоне? Рядом с могилой Евы Карр и символическим камнем в честь Энсона Карта, да? Как думаете? По-моему, хоть это и не сказано прямым текстом, это больше похоже на его «последнее желание».

Они не хотели устраивать из похорон шоу. Привлекать туда всяких психов. Тихо сжечь тело и развеять прах над морем – самый безобидный сценарий, никто не узнает, на могилу не пойдут паломники… (Смеётся.)

Ну разве что я. Я позвонила Леннеру и попросила разрешения приехать на кремацию и на «церемонию», да, это так называется? Леннер разрешил, но предупредил, что сообщит Акияме, и ей может это не понравится. «Ну и к чёрту, – подумала я. – Если она не поймёт, то это её проблемы». Но она поняла.

Когда я приехала в Цюрих, она мне позвонила. Сказала, что и сама бы хотела приехать. Она попросила передать Ленро привет. Так и сказала: «Передай ему привет». Я исполнила.

Когда его кремировали, горстку пепла в небольшом прозрачном ящике подняли на борт вертолёта. Мы вылетели из Цюриха, пересекли Альпы, Лазурный берег и оказались над Тирренским морем… Так странно было на него смотреть. Серый прах, пепел. Год назад на его похороны бы съехался весь мир. Даже врагам бы пришлось приехать и произносить лицемерные соболезнования… А теперь вот одна я да агенты ОКО. Там был один агент, женщина, высокая блондинка, всю дорогу молчала. Мне шепнули, что она – главный эксперт по Авельцу, что она следила за ним ещё со времён Уэллса. Возможно, она и была ему самым близким человеком… (Улыбается.)

Мы пытались успеть до заката, но попали в циклон и в результате прах смогли развеять только в сумерки. Вертолёт завис. Мы взяли этот ящик, агент