Турецкие письма - Келемен Микеш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
160
Родошто, 27 decembris 1740.
По календарю — уже зима, но погода о зиме знать не хочет, ведет себя, как будто на дворе лето. До сих пор мы еще ни разу не разводили огонь в очаге, да и как разводить, когда стоит такое тепло, окна у нас открыты днем и ночью. Прошлая зима была такой холодной, какой, пожалуй, в Европе никогда не бывало, а теперь и зимой можно носить летнюю одежду. Кто может сказать, в чем тут причина? Я скажу; а кто знает лучше, пусть скажет лучше. Прошлой зимой было куда холоднее, потому что на дрова надо было тратить больше; нынешней зимой погода хорошая, дров требуется мало. Из всего этого я вывожу, что теперь не надо покупать столько дров. Почему? Потому что нет холодов. Видишь, кузина, какой философ у тебя родственник; а если бы я еще учился! Но хоть я и не учился, знаю я людей, которые ух какие философы. Разве этого не достаточно? Но не будем говорить все о холоде, да о холоде, поговорим и о том, что в этом году было много народу выкошено, и смерть показала, что косит она не только в соломенных хижинах, но и во дворцах[507].
Прежде всего Господь взял к себе папу Климента XII; прусский король умер 31 мая, вдовствующая королева испанская ушла за ним 6 июня; императора Карла VI Бог призвал к себе 20 октября, а вскоре за ним, через восемь дней, последовала москальская царица[508]. Все эти события могут вызвать в Европе большие изменения. Уже больше четырех сотен лет императорская корона не покидала Австрийский дом, и вот дому этому настал конец. Но даже на пустой этот дом зарятся трое: испанский король, баварский король и прусский король; последний уже начал войну, хочет занять Силезию[509]. Кроме того, еще продолжается война между испанцем и англичанином, и на помощь испанцу выступил француз[510]. Все это — крупные события, за один год более крупных, чем эти, не было. Властители повсюду готовятся и находятся в большом возбуждении. Одни лишь мы сидим в изгнании, в тишине, словно наши дела — самые лучшие. Только ведь богач ест тогда, когда захочет, а бедняк — когда дадут. Теперь отовсюду собираются послы во Франкфурт[511], на выборы императора, но это будет не так скоро. Будет, не будет, это их дело. Нам же остается лишь молиться творцу, по воле или по разрешению которого все это происходит, и воздать ему благодарность за то, что дал нам прожить этот год.
161
Родошто, 15 martii 1741.
Милая кузина, получил я несколько твоих писем, прочитал их и дал на них ответ. Довольно грустно было узнать, что у главного толмача сняли голову[512]. Большего ущерба ему вряд ли могли бы причинить. Знаю, он дорого заплатил бы за нее, но — что делать. Ты пишешь, все равно у него все забрали, да и жену его схватили. Что за глупый этот мир, или мы — ослы, что так держимся за него. Молдавский господарь[513] был ему младшим братом, знаю, он сейчас плачет. Сколько денег и всякого добра у бедняги нашли, я верю, собирал он это для сына и для жены, потому как сам ничем этим не пользовался, был очень-очень худым и поджарым, как большинство греков. Видел я на нем и трехлетний кафтан, хотя знаю, что было у него достаточно кафтанов из куньего меха; а еще я видел, что у его жены голова увешана была алмазами и смарагдами. Полагаю, он еще с детства предчувствовал свой печальный конец, потому как я всегда видел его грустным и с угрюмой физиономией; он, кажется, никогда не смеялся. Будем же довольствоваться, кузина, тем, что имеем, хотя этого очень мало. И воздадим хвалу Господу за хлеб наш насущный.
Видишь, я уже поступаю так, как бывает, когда трое, четверо соберутся, и поскольку не о чем им говорить, то говорят о погоде. Вот и я пишу о погоде, потому как до сих пор здесь стояла осень и все время было сухо; за всю зиму снег шел лишь трижды. Да и что это был за снегопад! Даже армянам его было недостаточно[514]; мы тоже могли бы его съесть, будь это бузинная каша. Новости со всего мира (потому как мы находимся вне его) говорят, что поход прусского короля на Силезию[515] идет очень успешно и что повсюду собирают войска. Если бы каждый довольствовался своим, какой покой царил бы в нашем мире! Пиши мне, кузина, но за здоровьем следить надо очень старательно. Мы здесь, хвала Господу, проводим дни в тишине. Я занялся хозяйством, в саду своем посадил несколько кустов винограда, они даже принялись и принесли две грозди. Я им так рад, словно владею Токайской горой[516]. Милая кузина, как мало нужно, чтобы изгнанник был доволен жизнью.
162
Родошто, 15 maji 1741.
Как живешь, милая кузина, как здоровье? Принято ли там у вас, в большом городе, весной писать письма? Наверно, нет, потому как давно уже я не получал от тебя письма, уже целых шесть дней. Для тех, у кого ледяное сердце, как у моей кузины, это немного, но для сердца секея это очень много. Я же недавно послал тебе большое письмо, потому как здесь у нас и весной любят писать, даже с еще большим удовольствием, чем в другое время года: людям кажется, что весной вместе с цветами нужно и дружбу обновлять, и в голову приходит больше ласковых
