Взгляни на дом свой, ангел - Томас Вулф

— Скажи ему, кто ты такой, Вилья,— сказал «Доктор» Хайнс.— Не то он примет тебя за Джека Джонсона.

Город в первых белых весенних рубашках сидел на травянистых склонах и со всей серьезностью следил за лесной комедией ошибок; окрестные горы и обитавшие там боги взирали на театр побольше — весь город; и, выражаясь фигурально, с гор, вознесенных над горами, из последнего оплота философии автор этой хроники смотрел на все сверху вниз.

Наш черед, Хел! — сказал «Доктор» Хайнс, подталкивая Юджина.

Успех будет адский, сынок,— сказал Джулиус Артур.—Костюм у тебя для этого в самый раз.

— Не успех, а вид,— сказал Ральф Роллс.— Ей-богу, ты их уморишь,— добавил он с непристойным смехом.

Они спустились в лощину под аккомпанемент тихих, но нарастающих смешков пораженных зрителей. Доктор только что покончил с Дездемоной, которая удалилась с изящным реверансом. Теперь он разделывался с Отелло, который, набычившись, смущенно ожидал конца своих мук. Минуту спустя он поспешно зашагал прочь, а доктор энергично взялся за Фальстафа, сразу с облегчением узнав его по набитому ватой животу:

Так удались, Трагедия, и к намПусть Шутка явится в трезвоне бубенцов.Фальстаф, король шутов, распутник старый,Кто принца развлекал, кто острословьемЗаставил содрогнуться королевство…Смущенный нарастающим обертоном смеха, «Доктор» Хайнс покосился по сторонам с мужественной улыбкой, комически обдернул набитый живот и хрипло шепнул сторону Юджина:

— Слышишь, Хел? Во как меня встречают!

Юджин увидел, как он скрылся зеленым метеором и тут заметил, что доктора Джорджа Б. Рокхэма сковала противоестественная немота. Глас Истории смолк. Его длинная нижняя челюсть отвисла.

Доктор Джордж Б. Рокхэм растерянно оглядывался в поисках помощи. Он умоляюще возвел глаза к мисс Иде Нелсон. Та отвернулась.

— Кто ты? — хрипло спросил он, старательно прикрыв рот волосатой рукой.

— Принц Хел,— ответил Юджин тоже хрипло и тоже из-за руки:

Доктор Джордж Б. Рокхэм слегка покачнулся. Их реплики были услышаны зрителями. Но твердо, игнорируя сдержанное насмешливое фыркание, он начал:

Защитник слабых и товарищ буйных,

Черпавший мудрость в шутовстве порока…

Бесстрашный Хел…

Хохот,— хохот, сорвавшийся с цепи, хохот, взметывающийся бурными валами, хохот безумный, сотрясающий землю, заглушающий гром, хохот погреб под собой доктора Джорджа Б. Рокхэма и все, что он собирался еще сказать. Хохот! Хохот! Хохот!

Хелен вышла замуж в июне — этот месяц считается посвященным Гименею, однако на него падает такое количество свадеб, что вряд ли благословение этого бога может осенить каждую.

В мае она вернулась в Алтамонт из своего последнего турне. Она провела неделю в Атланте, посещая оперу, и отправилась оттуда домой через Гендерсон, где навестила Дейзи и миссис Селборн. Там-то она и встретила своего суженого.

Они были знакомы и раньше. За несколько лет до этого он недолго жил в Алтамонте в качестве местного агента нанимавшей его великой и гуманной корпорации – «Федеральной компании кассовых аппаратов». С тех пор он успел побывать в разных частях страны, творя волю своего господина и всюду неся с собой благую весть благоденствия и бережливости. Теперь он жил в южнокаролинском городке, с сестрой и престарелой матерью, чьи телесные недуги отнюдь не лишили ее аппетита. Он преданно любил обеих и щедро о них заботился. «Федеральная компания кассовых аппаратов», тронутая его преданностью делу, вознаградила его солидным жалованьем. Фамилия его была Бартон. Бартоны жили, ни в чем себе не отказывая.

Хелен вернулась домой неожиданно, как любили возвращаться все Ганты. Как-то вечером она внезапно предстала перед близкими на кухне «Диксиленда».

Здравствуйте, все! — сказала она.

Г-г-осподи помилуй! — не сразу отозвался Люк. – Кого я вижу!

Они горячо расцеловались.

— Подумать только! — воскликнула Элиза, ставя утюг на доску, и пошатнулась в попытке одновременно пойти в две противоположные стороны. Они обнялись.— А я как раз подумала,— сказала Элиза, немного успокоившись, – что ничуть не удивлюсь, если ты сейчас войдешь. У меня было предчувствие, не знаю, как вы иначе назовете…

— О господи! — застонала дочь добродушно, но с некоторым раздражением.— Не заводи эту пентлендовскую чертовщину! У меня от нее волосы дыбом встают.

Она бросила на Люка комически молящий взгляд. Подмигнув ей, он разразился идиотским смехом и принялся щекотать Элизу.

— Отстань! — взвизгнула она.

Он захлебнулся хохотом.

— Знаешь ли, милый! — сказала она ворчливо.— По-моему, ты сумасшедший. Хоть присягнуть!

Хелен засмеялась хрипловатым смехом.

Ну,— сказала Элиза,— а как там Дейзи и дети?

Все как будто хорошо,— сказала Хелен устало. – Господи, спаси меня и помилуй! — рассмеялась она. – В жизни не видела такой чумы! На одни подарки и

игрушки я истратила не меньше пятидесяти долларов. И мне даже «спасибо» не сказали. Дейзи принимает все как должное. Эгоизм! Эгоизм! Эгоизм!

— Подумать только! — сказал преданный Люк. – Она была на редкость хорошей девушкой.

— За все, чем я пользовалась у Дейзи, я платила, можете не сомневаться! — сказала она резко, с вызовом.— Я старалась бывать у них как можно меньше. Почти все время я проводила у миссис Селборн. И у нее же почти всегда обедала и ужинала.

Ее жажда независимости стала больше, потребность иметь тех, кто бы зависел от нее, обострилась. Она воинственно отрицала, что может быть кому-то обязана. Она всегда давала больше, чем брала.

— Ну, теперь все,— сказала она немного спустя, стараясь скрыть жадную радость.

— С чем? — спросил Люк.

— Я наконец решилась,— сказала она.

— Ох! — вскрикнула Элиза.— Ты замуж вышла?

— Нет еще,— сказала Хелен,— но скоро выйду.

И она рассказала им о мистере Хью Т. Бартоне, коммивояжере фирмы кассовых аппаратов. Она говорила о нем с симпатией и уважением, но без большой любви.

— Он на десять лет старше меня,— сказала она.

— Ну,— сказала Элиза задумчиво и помяла губами. – Иногда из таких выходят самые лучшие мужья.— Потом она спросила: — А недвижимость у него есть?

— Нет,— сказала Хелен,— они проживают все, что он зарабатывает, Они живут на широкую ногу. У них в доме всегда не меньше двух служанок. Старуха сама ни к чему не притрагивается.

— А где вы будете жить? — резко спросила Элиза.— С ними вместе?

— Ну конечно, нет! Ну конечно, нет! — сказала Хелен медленно и выразительно.— Боже великий, мама! — раздраженно продолжала она.— Я хочу, чтобы у меня был свой дом. Неужели ты не можешь этого понять? Всю жизнь я заботилась о других. Теперь я хочу, чтобы другие поработали на меня. И родственники по мужу мне под одной со мной крышей не нужны. Нет уж, сэр! — сказала она выразительно.

Люк нервно грыз ногти.

— Ну, он п-п-получает редкую д-девушку,— сказал он. — Надеюсь, он способен это понять.

Растроганная, она подчеркнуто и иронически засмеялась.

— Во всяком случае, один поклонник у меня есть, – сказала она и серьезно поглядела на него ясными любящими глазами.— Спасибо, Люк. Ты один всегда принимаешь к сердцу интересы семьи.

Ее крупное лицо на мгновенье стало безмятежным и радостным. Оно оделось великим покоем — лучезарная благопристойная красота зари и дождевых струй. Ее глаза были сияющими и доверчивыми, как у ребенка. В ней не таилось никакого зла. Она ничему не научилась.

— Ты сказала своему отцу? — спросила Элиза.

— Нет, — ответила она не сразу.— Еще нет.

Они в молчании думали о Ганте и удивлялись. Она его покидала — это было чудом.

— Я имею право на собственную жизнь,— сказала Хелен сердито, словно кто-то оспаривал это право.— Не меньше всех остальных. Боже великий, мама! Вы с папой уже прожили свою жизнь — неужели ты не понимаешь? Ты считаешь, что так и нужно, чтобы я ухаживала за ним до скончания века? Ты так считаешь? — ее голос истерически поднялся.

— Да нет. Я и не думала говорить…— начала Элиза растерянно и примирительно.

— Ты всю свою жизнь д-думала о д-других, а не о себе, – сказал Люк. – В этом все дело. Они этого не ценят.

— Ну, так больше я не буду. И это точно! Нет и нет! Я хочу иметь свой дом и детей. И они у меня будут! — ддобавила она вызывающе. И тут же добавила нежно: – Бедный папа! Что он скажет?

Он не сказал почти ничего. Когда прошло первое удивление, Ганты быстро вплели новое событие в ткань своей жизни. Необъятная перемена растянула их души,

ввергая в угрюмое забвение.

Мистер Хью Бартон приехал в горы посетить своих будущих родственников. К величайшему их восторгу, oн приехал, блаженствуя в длинном гоночном пыльно-коричневом «бьюике» выпуска 1911 года. Он приехал в вихре бензиновых паров под рев мощного мотора. Он вышел, высокий, элегантный, диспептический, худой почти до истощения в щегольском и безукоризненно свежем костюме. Он неторопливо и критически оглядел автомобиль, медленно стягивая перчатки. Из уголка его мрачно-насмешливого рта торчала длинная сигара. Потом, так же неторопливо, он снял с головы серое сомбрсрв вместимостью в десять галлонов — это была единственная странная деталь его в остальном безупречного костюма — и по очереди осторожно потряс каждой ногой, чтобы расправились складки на брюках. Но складок и так не было. Потом он неторопливо пошел по дорожке к «Диксиленду», где собрались все Ганты. Не спеша приближаясь, он спокойно вынул сигару изо рта и аккуратно держал ее двумя пальцами худой волосатой трясущейся руки. Баловной ветерок приподнимал его жидкие легкие черные волосы, нарушая их элегантность. Он узрел свою нареченную и с достоинством сардонически улыбнулся ей всеми крупными самородками золотых зубов. Они поздоровались и поцеловались.