Степан Разин (Книга 1) - Степан Злобин

– Кизилбашского бархату рытого, цвет поднебесный – сорок аршин, да цвет малиновый – пятьдесят аршин.

– Куды им, Стяпанка, не лопнуть с жиру! – вмешался Сергей. – Боярам ить сколь ни дай – все спасибо не скажут, а больше дашь – скажут, что забоялся, в бараний рог тебя скрутят.

– С потрохами их купим за эки дары. Не жалко, Серега! С бою взято – не свято. И нам добра хватит на весь наш казацкий век. Только бы на Дон пустили. Нынче придем с понизовыми спорить – кто сильнее. Весь Дон растрясу и Корнилу согну в дугу.

– Он сам, чай, тебя во старшинство попросит, в Черкасск призовет селиться...

– Сам попросит?! А я того не хочу. Я силой хочу его сковырнуть, по брата Ивана завету. С Дорошенком, с Сирком сговорюсь...

– Казацку державу, чай, строить?

– А что ж – и державу!..

Впереди атаманского струга под парусом бежал рыбацкий челнок – бывалый рыбак указывал путь каравану.

За зеленью островов уже показались вдалеке астраханские крепостные башни и стены, уже были видны вышки церквей, колокольни и высокая украшенная кровля Приказной палаты Астраханского царства, где сидел воевода Прозоровский, чиня сыск и расправу над подданными... Там сейчас в ожидании казаков тоже готовят «дары» для их встречи. Говорят, возле самого города на якорях стоит царский корабль-великан «Орел» и со всех сторон у него торчат пушки...

Разин за эти полсуток думал немало о царской милости. Откуда она взялась и что она значит? Вдруг воеводы хитрят, вдруг хотят его заманить да сгубить со всею дружиной!.. Надо не дать им добиться того, что задумали. Вот велели они стать у Болдина устья. Чем не место для казацкого стана! А все же Степан решил, что туда ни за что не пойдет. Коли там воеводы готовят ему ловушку, то пусть и останутся в дураках: со всею казацкой ватагой пристанет он у главных ворот на бую.

От доброго воина, брата Ивана, запомнил Степан ратную заповедь: «Коли прознал ты мысли врага, разведал, где выбрал враг место для боя, там ни за что не давай ему драку затеять: с тою же силой в ином месте будет он вполовину слабее».

Если задумали воеводы подраться в Болдином устье, то надо поднять шум заранее, тут же у Заячьего бугра.

По совету с товарищами Степан указал казакам быть готовыми к бою на берегу. К пушкам были поднесены ядра, изготовлены свальные крючья и топоры для битвы с воеводскими стругами.

Степан опасался больше всего удара большого, многопушечного царского корабля, о котором рассказывали ему астраханские работные люди с митрополичьего учуга. Чтобы сжечь «Орел», Разин заранее приготовил два десятка легких челнов со смельчаками, вооруженными топорами и смоленою паклей.

Утром из открытого моря разинцы наблюдали, как боевые струги князя Львова вошли в Волжское устье. В знак мирных намерений воеводский товарищ, приняв пятерых казаков как посланцев мира или заложников, уходил первым в Астрахань.

Князь Львов сообщил со своими посланными, что будет ждать Разина в Болдином устье.

Выждав время после ухода воеводских стругов, Разин послал передом двоих есаулов. Митяй Еремеев и Федор Каторжный на легком шестивесельном челне, опередив казацкий караван, двигались первыми к городу, – ладья летела под паруском, подгоняемая попутным ветром.

Между тем городские ворота в тот день были всюду закрыты. Толпа рыбаков, пришедших с ночного промысла, скопилась на берегу. Рыбаков не впускали в город. Женщин из города не пускали к Волге с корзинами мокрого белья. Астрахань заперлась, как в осаду. Воротные начальники говорили, что воевода грозил тюрьмой тому, кто отворит ворота.

Караван воеводского товарища Львова проследовал мимо пристани. Жители города не могли понять, что творится. Родились тревожные слухи. Говорили, что шах на тысяче боевых стругов догнал Разина и разбил его в море. Говорили, что теперь разъяренные персы полезут на Астрахань и сам князь Семен пробежал мимо города, спасаясь от шаха.

И вот караван иноземных стругов показался вдали. Он казался бесчисленным и могучим, этот строй боевых кораблей, разукрашенных с царским великолепием...

Бывший на берегу народ в страхе кинулся к башне, умоляя воротных о впуске в город...

Но воротные были неумолимы.

Уже стали ясно видны чужие, невиданно пестрые мореходные корабли, с боков и носов которых глядели грозные пушки...

– Пустите же, ироды, дьяволы! Дети ведь с нами! – кричал воротному караулу старый рыбак, с которым на ловлю вышел двенадцатилетний внучонок.

– Отворите! Впустите! Дите пропадает!..

Передовой челн был уже близко к пристани, и с него долетела песня гребцов... Астраханцы знали протяжное пение персов. Нет, то была не чужая – то была родная, знакомая, всем близкая песня. Ее знали мальчишки и старики, и старики ее пели, еще когда сами были мальчишками. В самом напеве каждому русскому человеку слышались старые и знакомые слова:

Широта, широта поднебесная,

Глубота, глубота окиян-море...

Нет, непохоже было, чтобы враги гнались по следу за этой легкой ладьей.

– Каза-аки!

– Каза-аки!.. Разин идет! – закричали рыбаки под городскими воротами.

– Разин идет!

– Разин идет! – передалось через стену и понеслось по городу.

Рыбаки от городских ворот побежали к берегу. Караван поравнялся уже с Заячьим бугром, с его самой высокой наугольной кремлевской башней. Сбежав под кручу с бугра, рыбаки кричали, махали шапками, бросились к Волге спускать челны и помчались навстречу передовому челну.

Пролетев из конца в конец по городу, слух о Разине взбудоражил и поднял на ноги всю Астрахань. Люди бежали, как на пожар. У городских ворот столпились покинутые полтора года назад стрельчихи Беклемишевского приказа, стрельцы которых ушли вместе с Разиным в Яицкий городок, а потом и в море. Им не терпелось встретить своих мужьев. Разъяренные женщины окружили воротников.

– Пусти! Отпирай!

– Бабы, хватай воротных! Женки, женки, хватай! – взвизгнула самая смелая из стрельчих и кинулась первая в схватку.

Не успели воротники оборониться, как женщины завладели их бердышами и стали отнимать ключи.

– Вот бешены женки-то, зелье собачье, прости Христе! – отбиваясь, кричал воротник. – Пустите самих-то, проклятые бабы! Самих-то пустите нас, что ли!..

Легкий челн о шести веслах, шедший впереди каравана, пристал к причалу. Двое казачьих есаулов выпрыгнули на пристань, смело и быстро пошли к воротам. Федор Каторжный застучался в ворота властной, тяжелой рукой.

– Эй, воротные, пропустите послов во Приказну палату!

– Не велено вас пускать в ворота.

– Ворона ты! Нас только двое. Спрошать воеводу, допустит ли в город с дарами войти. Даров навезли таких, что вашему воеводе не снилось! – похвалился Митяй Еремеев. – А вот и тебе, десятник, нашелся подарочек – бархат рытый. Гляди! – Митяй развернул сверток бархату.

– Отворяй ворота! – крикнул соблазненный десятник своим подначальным.

Есаулы вошли в город, а большая толпа горожан прорвалась и хлынула вон из города, к берегу Волги, встречать караван Разина.

Слава народная

Впереди каравана шел самый нарядный струг Менеды-хана.

Черного дуба резной морской конь с серебряной ершистой щетиной, горбоносый орел в золоченых перьях и царь зверей – лев с лоснящейся гривой в крутых завитках – трехглавое чудовище глядело с носа переднего струга. На палубке струга стоял атаманский багряный ковровый шатер, напротив него – легкий шатер небесного шелка, а паруса сверкали золотой парчой с вишневым и бирюзовым узором. Три медные пушки блестели по носу и бортам нарядного струга. Двадцать четыре голубых весла помогали попутному ветру, и судно летело, словно на крыльях. Впереди на высоком мостке стоял Федор Сукнин – корабельный вож.

За первым стругом шли другие изукрашенные суда; их высокие носы украшали резные грудастые лебеди с гордо гнутыми шеями и распущенными черными крыльями, клыкастые змеи-горынищи с отверстыми пастями, свирепые львы, сказочные рогастые кони-единороги, олени, медведи и просто хитрые завитухи.

И вдруг все дрогнуло. Берег, и городские стены, и башни, небо и волжские воды – дрогнуло все и окуталось дымом. Это ударили пушки разом со всех стругов каравана.

В толпе визгнули было женщины, кто-то кинулся прочь от берега, но другие, бывалые, поняли ратный обычай: пальба со стругов была лишь приветом родной земле. Все было мирно, из тучи порохового дыма опять выплывали нарядные, радостные суда, и со всех стругов слышался смех, песни, гудели бубны...

Стоявший против главных ворот города диковинный царский корабль «Орел» ответно ударил из пушек, будто желая здравия прибывшим гостям...

Теперь уже народ валил неудержимой толпою из городских ворот, народ стоял всюду по городским стенам...

Нарядные шелковые паруса, как яркие громадные цветы, распускались на волжской шири, сверкая под солнцем голубыми, зелеными, красными, желтыми отражениями в воде