Я погиб в первое военное лето - Юхан Пээгель

- Но ведь непосредственно перед нами еще тихо, - утешал кто-то.

- Это ничего не значит, - отвечали ему, - гляди, пройдет там, правее, и появится с тыла, тогда что ты скажешь?

Действительно, это можно было допустить, потому что, как мы думали, там, на северо-востоке, сейчас ближе всего и сильнее всего грохотало.

Однако все же было ясно: ночью ничего не произойдет, так как мало-помалу все стало затихать.

Ну, а если от самого страшного, что может случиться и о чем никто не решается говорить вслух, тебя отделяет только короткая летняя белая ночь?

В кустарнике прятались на позиции передки орудий, почти сразу за ними у проселочной дороги стояла пушка-супница - наша кухня.

И вдруг оттуда, из темноты, донесся приглушенный разговор и стук котелков.

- Ребята, с передовой пришло несколько русских, - запыхавшись, сказал Ийзоп, который ходил за кипятком, - говорят, их полк разбили.

- Как это могло быть, - удивился Сярель, - каким же образом они вдруг оказались у нашей кухни?

Любопытство погнало нас взглянуть на них.

Это были смертельно усталые пехотинцы. Явно ребята срочной службы, а не мобилизованные. Просоленные потом, разодранные о сучки гимнастерки, кирзовые сапоги, добела исцарапанные осокой, пыльные лица, воспаленные глаза. Наш повар налил им оставшийся от ужина суп. Они ели молча и жадно, по-видимому, не чувствуя никакого вкуса. Один из них, худенький, светловолосый мальчик, был ранен в руку. Кровь пропитала бинты. Он пил жижу от супа из котелка через край, и взгляд его немигающих глаз был где-то далеко. Горячий суп стекал по подбородку на гимнастерку, но он этого не замечал. Котелок был уже пустой, но паренек все еще наклонял его. Вдруг очнулся, вытер рукой пушок вокруг рта и рухнул на мокрую от росы траву. Мгновение, и он уже спал.

Офицера с ними не было, только сержант.

Ребята расспрашивали, как они сюда попали, откуда шли, если оказались позади наших батарей.

Они и сами не знали. Продирались сквозь лесную чащу, шли по болотам, без компаса, единственный ориентир - солнце и оставшийся за спиной грохот боя.

Больше они уже не смогли. Четыре дня назад был разбит их полк. Все эти четыре дня они отступали с боями, теряя товарищей. Ничего не ели, только иногда спали.

Четырнадцать человек - все, что осталось от их роты. Командовал ротой сержант.

Незаметно подошел наш комиссар полка.

Сержант вытянулся и отдал честь.

- Какая часть? Почему оставили фронт? - строго спросил комиссар Добровольский.

Сержант назвал часть. Приказ отступать дал командир батальона. Это было позавчера. Потом никто никакого приказа не давал, потому что командир батальона был убит, погиб командир роты, убили и командиров взводов... Он сам приказал остаткам роты пробиваться к своим...

- Вам известен приказ командующего фронтом: ни шагу назад! Почему вы его не выполнили? - бушевал комиссар.

- Товарищ комиссар полка, - сержант ответил очень тихо, но твердо, - я выполнил приказ погибшего командира батальона... У нас против танков только винтовки, а с ними ничего не сделаешь.

По распоряжению комиссара двое наших ребят повели их в штаб дивизии. Туда было километров пятнадцать. Как они, совершенно обессиленные, дойдут туда? Раненый белокурый солдатик, бедняга, спал на ходу... Он, наверно, даже и не просыпался...

Ночью через наши позиции прошло еще несколько групп, остатки разбитых передовых частей.

Посмотрим, что-то принесет нам будущее!

Хорошего мы не ждем.

(Я не знал, что в этот мглистый вечер из ржаного поля недалеко от Выру вышла красивая молодая девушка, а за нею, застегивая брюки, немецкий пехотный ефрейтор. Тот, кто взглянул бы на девушку поближе, вспомнил бы, что видел ее за прилавком в тартуском магазине на улице Тяхе. С ней кое-кто из нас пытался заигрывать. Она заблаговременно приехала сюда к родственникам и... выходит, военная любовь может взорваться не хуже фугаски...)

17

Если не сегодня, так завтра уж обязательно начнется. Все так считают. Бой грохочет совсем близко.

Я лежу в тени штабной палатки, во рту у меня настоящая папироса "Ахто", мне дал ее писарь. Я связной, и делать мне нечего. В таких случаях солдат всегда лежит. Есть еда - так ест. Есть курево - курит. Если ни того, ни другого, так спит. Я собрался сперва покурить, потом покемарить, потому что есть мне было нечего.

Докурил папиросу, сдвинул пилотку на нос, подложил руки под голову и...

Нет, никакого выстрела не последовало. Сквозь тонкую ткань палатки до меня донесся следующий диалог:

- Ну, что ты думаешь?

- Что тут думать, целыми вряд ли мы отсюда выберемся...

Я узнал говоривших по голосам. Это были переведенный к нам из береговой обороны майор Муст и старый артиллерист капитан Ранд.

- Да, едва ли... Корпус растянут вдоль огромного участка фронта. Пехота не в силах достаточно его прикрывать. Оружие устаревшее, личный состав - с бору по сосенке. Немец всыплет нам по первое число. Наших танков не видно нигде, а он свои наверняка пригонит.

- Если взглянуть трезво, так это похоже на самоубийство.

- Почти.

Пауза.

Потом заговорил майор Муст:

- К тому же эта неуверенность... Ты ведь понимаешь... За неделю до начала войны вызвали ночью пять офицеров в штаб дивизии, ни один не вернулся. Контрреволюция! Но никто, по существу, не знает, в чем их вина. Может быть, завтра наша очередь?

- Кхм... Ну, этого я все же не думаю. Нас ведь хорошо просеяли. Впрочем, да... впрочем, уверенным быть нельзя, все мы в одинаковой мере офицеры прежней армии, - отвечает капитан.

- Что же нам делать? - испуганно бубнит майор.

- Что нам делать? Воевать. Приказ есть приказ, - говорит капитан Ранд весьма решительно.

- Есть, конечно, и другой путь, понимаешь...

- Дьявол его знает... Пусть каждый поступает, как считает нужным.

Кто-то вошел в палатку и кашлянул. Может, вошел немного раньше и теперь кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

- Простите, капитана Рулли здесь нет?

Судя по голосу, это был старшина Раннасте.

- Нет, - ответил ему капитан Ранд.

- Ну так что же, товарищи офицеры, - попытался старшина продолжить разговор, - теперь уже начнется?

- Начнется. И еще как! Смотри, чтобы люди у тебя были накормлены и лошади резвые, - бросил ему капитан Ранд.

- Точно так, товарищ капитан!

Молчание.

Раннасте, видимо, ушел.

18

Этот день наступил, и он пережит.

И он был ужасен.

Первой батареи у нас больше нет... Вернее, есть то немногое, что от нее осталось: два командира, три сержанта и десяток рядовых. И ни одного ствола.

Я в бою не участвовал, в качестве связного сопровождал второго помощника начальника штаба полка в штаб дивизии.