Прикосновение - Колин Маккалоу

— Люблю, люблю! — вспыхнув, поспешила заверить она. — Но разве прилично носить такие украшения? Оно же… слишком заметное.

Он нахмурился.

— Дарить бриллианты — это традиция, а бриллианты моей жены должны соответствовать ее положению в обществе, — заявил он, протянул руку над столом и сам надел кольцо Элизабет на средний палец. — Понимаю, сейчас тебе не по себе, но моя жена должна одеваться наряднее всех и иметь все самое лучшее. Всегда. Вижу, дядя Джеймс отнял у тебя почти все деньги, что я прислал, — ничего другого я и не ожидал. — Он криво усмехнулся. — У него снега зимой не выпросишь, у нашего дяди Джеймса. Но ты о нем можешь забыть раз и навсегда, — продолжал он, сжимая руку Элизабет в ладонях. — Отныне ты — миссис Кинросс.

Вероятно, выражение ее лица заставило его умолкнуть. С неожиданной неловкостью Александр вдруг вскочил.

— Сигара, — пробормотал он, направляясь к балкону. — Выкурю, пожалуй, сигару после еды.

На этом разговор и закончился; в следующий раз Элизабет увидела Александра уже в церкви.

И вот теперь она была его женой и ей предстоял ужин.

— Я не голодна, — прошептала она.

— Так я и думал. Хокинс, принесите миссис Кинросс бульону и суфле.

Остальные воспоминания об этом ужине Элизабет задвинула в самый дальний ящик памяти, чтобы больше никогда в него не заглядывать. Позднее она поняла, что растерялась, переволновалась и встревожилась только потому, что все случилось слишком быстро, под натиском чуждых ей эмоций. О приближающейся первой брачной ночи она и не думала: ее пугала перспектива вечного изгнания с нелюбимым мужем.

Событие, которое Мэри многозначительно именовала «это», или «акт», произошло в кровати Элизабет: едва она переоделась в ночную рубашку, а горничная удалилась, дверь в глубине комнаты отворилась, и в спальню вошел Александр в вышитом шелковом халате.

— А я к тебе, — с улыбкой объявил он, задувая пламя в газовых рожках.

Вот так-то лучше, гораздо лучше! Элизабет просто не могла сейчас его видеть, а в темноте надеялась мужественно пережить «это» и не опозориться.

Александр боком присел на постель, подложив под себя ногу и глядя на жену; очевидно, он видел в темноте. Но мгновенный взрыв паники Элизабет вдруг утих, а Александр держался совершенно спокойно, непринужденно и слегка лениво.

— Ты знаешь, что будет дальше? — спросил он.

— Да, Александр.

— Поначалу бывает больно, но со временем ты привыкнешь. Значит, злобный старикашка Мюррей по-прежнему священник?

— Да! — ахнула она, ужаснувшись таким словам в адрес доктора Мюррея — как будто это он походил на дьявола!

— На его совести больше людских страданий, чем на совести тысяч порядочных и честных язычников-китайцев.

Зашуршал шелк, матрас просел под тяжестью тела, взметнулось одеяло. Александр забрался в постель и привлек Элизабет к себе.

— Сегодня мы легли вместе не только для того, чтобы иметь детей. Элизабет, мы должны скрепить и освятить свой брак. Это деяние любви — да, любви. Не просто влечение плоти, а слияние духа и души. И не надо ему противиться.

Когда Элизабет обнаружила, что он наг, она постаралась отодвинуться и обхватила себя руками, а едва Александр попытался снять с нее ночную рубашку, стала отбиваться. Пожав плечами, он поднял подол рубашки и провел мозолистыми ладонями по ногам Элизабет и ее бокам, выждал какое-то время, а потом навалился на нее. От боли у нее брызнули слезы, но от ударов отцовской тростью, ушибов и порезов бывало и больнее. И на этот раз все кончилось быстро; Александр вел себя в точности так, как предсказывала Мэри, — содрогался, судорожно сглатывал, постанывал и наконец отстранился. Но к себе не ушел — пока «это» не повторилось еще дважды. Только на прощание он мазнул губами по губам Элизабет.

— Спокойной ночи, Элизабет. Прекрасное начало.

Одно утешение, сонно подумала она, в постели на дьявола он не похож. У него сладкое дыхание, от него приятно пахнет. А если «это» и впредь будет таким, как сегодня, она выживет — и, может статься, когда-нибудь будет довольна жизнью с мужем в Новом Южном Уэльсе.

Несколько дней после свадьбы Александр не отходил от молодой жены — выбирал ей горничную, возил к модисткам и галантерейщикам, чулочникам и башмачникам, покупал ей такое красивое белье, что у нее захватывало дух, дарил духи и лосьоны, веера и сумочки, подбирал к каждому туалету зонтик.

Элизабет понимала, что Александр считает себя щедрым и заботливым, однако он сам принимал все решения: которую из двух понравившихся горничных нанять, какие цвета выбрать, какие духи, каким драгоценностям отдать предпочтение. Слова «диктатор» она не знала, поэтому мысленно называла мужа деспотом. Впрочем, отец и доктор Мюррей тоже были деспотами. А деспотизм Александра скрывался в бархатных ножнах комплиментов.

За завтраком после на редкость сносной первой брачной ночи Элизабет решила разузнать о прошлом своего мужа.

— Александр, я знаю о вас только одно: что вы покинули Кинросс в пятнадцать лет, были подручным кочегара в Глазго, что доктор Макгрегор очень высокого мнения о вашем уме и что вы разбогатели на золотых приисках Нового Южного Уэльса. А мне хотелось бы знать больше. Пожалуйста, расскажите о себе, — попросила она.

Его смех зазвучал почти дружески.

— Надо было сразу догадаться, что все будут держать рты на замке, — поблескивая глазами, отозвался он. — Ручаюсь, тебе никто и словом не обмолвился, что я отдубасил старого пня Мюррея?

— Нет!

— Так и было. Сломал ему челюсть. Редкое удовольствие. В ту пору он как раз отобрал приход у Роберта Макгрегора — образованного, воспитанного, культурного человека. Вот и пришлось убраться из Кинросса: я просто не мог жить в мещанском городишке, где заправляют Джон Мюррей и ему подобные.

— Особенно после того, как вы сломали ему челюсть, — вставила Элизабет, испытав тайное, преступное удовлетворение. Согласиться с мнением Александра о священнике она никак не могла, но прекрасно помнила, сколько раз он доводил ее до слез и стыдил ни за что.

— А больше и рассказывать нечего. — Он пожал плечами. — Пожил в Глазго, уплыл в Америку, перебрался из Калифорнии в Сидней и на самом деле сколотил состояние на золотых приисках.

— А мы будем жить в Сиднее?

— Нет, вряд ли, Элизабет. У меня свой город, Кинросс, где ты поселишься в новом доме, который я построил для тебя на горе Кинросс, подальше от «Апокалипсиса», моего рудника.

— «Апокалипсис»? Что это значит?

— По-гречески так называется страшное горе, катастрофа, такая как конец света. А как еще назвать золотой рудник, где вгрызаются в земные недра и отнимают у них богатства?