Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины» - Саул Боровой

Ганновер в первую очередь отмечает рост гонений на православие, повторяя здесь общераспространенную точку зрения. Но важно то, что религиозное угнетение ставится им в теснейшую связь с ухудшающимся социальным положением масс. «Вышеупомянутый король[41] стал возвышать магнатов и панов польской веры и унижать магнатов и панов греческой веры, так что почти все православные магнаты и паны изменили своей вере и перешли в панскую, а православный народ стал все больше нищать, сделался презираемым и низким и обратился в крепостных и слуг поляков и даже — особо скажем — у евреев»[42].

Изложению событий 1648 г. Ганновер предпосылает краткие заметки о восстаниях Наливайки и Павлюка, правильно видя в этих выступлениях «православного народа» предвозвестников грядущих событий. Прекрасно зная неоднородность в социальном отношении «православного народа», он понимает и то, что в лагере антимагнатском имеет место блок различных сил. Он отмечает особо привилегированное положение казаков и уделяет достаточное место изложению причин специально казацкого недовольства, допуская, правда, при этом некоторые фактические ошибки (например, в размерах устанавливаемого реестра). Но первопричину события он видит не здесь, не в казацких «кривдах». «Казаки были освобождены от податей и пользовались вольностями наравне со шляхтой, но остальная беднота из православного народа была порабощена магнатами и панами, они омрачили их жизнь и тяжкими работами, и всякими трудами дома и в поле. И наложили на них паны большие подати, а некоторые паны подвергали их тяжелым и горьким мучениям. И так они были унижены, что почти все народы — и даже тот народ, что стоит ниже всех[43] — владычествовали над ними»[44].

В своем дальнейшем изложении Ганновер обронит еще немало фраз, которые покажут, как близко он подходит к правильному пониманию основных движущих сил крестьянского восстания, в то же время не видя и не понимая значения борьбы всего украинского народа за создание своей государственности.

Ганновер знает, что восставшие «были все простые крестьяне и мещане»[45], ищущие избавления от польских панов, «угнетавших их тяжкими работами»[46]. Хронист знает также, что поражение крестьянских восстаний раньше приводило к еще большему усилению крепостнической эксплуатации: так, после разгрома восстания Наливайки его «единоплеменники подвергались еще большему порабощению»[47]. Ганновер прекрасно сознает, что и сейчас в случае поражения восставшие обратятся в свое «первобытное состояние», в хлопов[48]. Хронист даже склонен, так же как и польский хронист Самуил Грондский, объяснить нерешительность действий поляков в битве под Пилявцами своеобразным экономическим расчетом. Ганновер рассказывает, как слабые воинским духом князья Доминик, Заславский, Тышкевич и др. на второй день сражения согласились на перемирие с врагом, заявив князю Вишневецкому: «Доколе ты будешь уничтожать православных, ведь это наши крепостные. Кто будет пахать наши земли и исполнять всяческие домашние и полевые работы? Если мы убьем всех холопов, над кем же мы будем панами?»[49].

Очень интересен по социальной четкости рисунка рассказ Ганновера об убийстве владельца Тульчина, князя Четвертинского: «И подошел к нему один наглец, мельник из его бывших крепостных, и, сняв перед князем шапку, сказал ему, смеясь и издеваясь: „Что пан прикажет?“. После этого он напомнил князю, как тот мучил своих крепостных, как он их угнетал тяжкими работами и т. д.»[50].

Но особенная наблюдательность Ганновера видна из того, что он смог близко подойти даже к пониманию тех социальных явлений, которые определили судьбы еврейского населения Украины в событиях войны. Так, излагая предпосылки восстания, Ганновер отмечает, что еврей Захарий Собиленко «арендовал указанный город Чигирин у пана, подобно всем евреям на Украине, которые, таким образом, стали там повсеместно управляющими и хозяевами. Это и являлось причиною страшного бедствия, ибо евреи своим высоким положением вызывали зависть»[51].

Глубокая наблюдательность и относительно высокая культурность дали Ганноверу возможность многое понять в происходящих событиях. Но из этого не следует, что хронист проявит хоть где-нибудь готовность оправдать действия восставших, что он станет на точку зрения «хлопов».

Не мысля себе иного социального уклада, кроме существующего — феодально-крепостнического, Ганновер осуждает всякую попытку борьбы с ним. Жесточайшая расправа с повстанцами представляется ему с точки зрения «высшей справедливости» настолько оправданной, что он заявляет, будто сами «бунтовщики» считали «возмездие заслуженным»[52].

Как мы еще ярче увидим из последующего изложения, хроника Ганновера насквозь тенденциозна: оценка восстания «хлопов» и казацкой старшины ведется с социальных позиций польских крепостников и, очевидно, определяется социальным и политическим положением самого Ганновера, связанного в конечном счете бесчисленными нитями с эксплуататорской верхушкой еврейского населения Украины, а через нее с польским панством. Привилегированное положение богатого еврейства в польском феодальном государстве определяло враждебное отношение его ко всяким попыткам нападения на это государство, будь то со стороны хлопов, будь то со стороны казацкой старшины и украинского мещанства.

Историческое чутье Ганновера в полной мере можно оценить, только если сравнить приведенные замечания его с высказываниями современников. Точка зрения польских и украинских хронистов нами уже излагалась. Об остальных еврейских летописцах речь будет впереди. Сейчас интересно вспомнить об одном (в литературе, как будто, не использованном) замечании современника-еврея. Автор сборника проповедей Берахия бен Ицхок тоже как будто считает, что причиной «бедствий» были «аренда городов и сел, откупа по продаже вина и меда». Но на следующей же строчке Берахия ставит все с ног на голову, выдвигая такую каузальную связь явлений: аренды и откупа заставляли евреев нарушать святость субботнего отдыха и даже разводить свиней, их служанки-христианки торговали по субботам — и вот все это, вызвав справедливый гнев небес, и явилось причиной ниспосланного «бедствия»[53]. Мы вряд ли впадем в преувеличение, если скажем, что Ганновер ближе, чем кто-либо из его современников, подошел к правильному пониманию и формулированию социально-исторических предпосылок крестьянской войны.

Натан Ганновер был едва ли не единственным еврейским хронистом, поставившим себе задачу осветить предпосылки острой классовой борьбы второй половины XVIII в. Авторы всех остальных дошедших до нас хроник, исключая автора «Врат покаяния», где есть упоминание о Павлюке и Наливайке, начинают свое изложение непосредственно с выступления Хмельницкого. Элементарная теологичность их «философии истории» и чрезвычайная узость их общего развития вчистую «снимала» для них проблему исторических коренных явлений.

Но если мы не найдем у этих хронистов никаких общих высказываний о причинах обрушившихся на евреев бедствий, то отдельные их замечания дадут не лишенный интереса материал для суждения об их понимании происходивших исторических событий.

Мейер из Щебржешина, например, прекрасно знает, что основную массу «бунтовщиков» составляли «землепашцы, жители деревень»[54]. В другом месте он указывает, что разгром города Немирова был совершен бунтовщиками, к которым «присоединилось громадное число селян»[55]. Здесь уже есть понимание наличия блока. Ему достаточно ясны и мотивы крестьянского участия в восстании. Он рассказывает. «Когда крестьяне узнали о заключенном соглашении[56], и они затрепетали: ведь они взбунтовались против своих господ… И вот селяне ожидали, что, когда паны возвратятся, они снова будут принуждены обрабатывать панские земли…»[57]. Он ничего не говорит ни о религиозных, ни о национальных моментах, но в одной случайной связи, почти в конце хроники, он роняет примечание, замечательное по своей выразительности: «И перебили татары множество селян, ибо они были зачинщиками всех злодейств и причинами всех бедствий»[58].

Тут же следует привести чрезвычайно любопытную цитату из хроники «Врата покаяния», ясно показывающую, что автор понимал, какие различные прослойки были среди повстанцев, поднявшихся на борьбу с панством, понимал, что в антимагнатском лагере имел место блок этих сил.

«Почему злодеи успели в своем замысле? Они соединились с татарами, с которыми враждовали, теперь они объединились со своими врагами — бичом королевства польского. Так татары соединились с жителями городов, с обитателями лесов, владеющими загонами скота (по-польски это называется „хутора“); и начало сборищ было положено жестокосердными людьми, живущими сотнями по лесам на границах татарских земель и промышляющими охотой на зверя и птицу и рыбной ловлей[59], и они, все как один, предались военачальнику Хмелю, когда тот был в крепости на одном из островов реки Днепра, называемом „Сулимград“ (к ним присоединились также селяне). Таким образом, вся чернь (am haorez), даже жители деревень участвовали много лет в заговоре, и среди них не было доносчиков. Поэтому они одержали верх и победили»[60].