Маршалы Сталина - Юрий Рубцов

По этому вопросу Ворошилов постоянно сталкивался со своим заместителем, начальником вооружений РККА Тухачевским. «Если недоучет артиллерийской проблемы до империалистической войны, — доказывал Михаил Николаевич, — послужил причиной тяжелых потрясений на фронтах почти для всех стран, вступивших в войну, то недоучет новых возможностей в области вооружения самолетами, танками, химией, радиосредствами и т. д. может послужить причиной еще больших потрясений и поражений в будущей войне». Отчаявшись добиться от ретрограда-начальника необходимого понимания, обращался напрямую к Сталину. Генсек понимал, в чем потребность времени, давал «добро» на техническое переоснащение армии, но и от услуг Ворошилова не отказывался.

Хотя подчас могло сложиться впечатление, что нарком не был таким уж ретроградом. Когда в августе 1937 г. маршал Буденный пожаловался Ворошилову, что «враги народа в лице Тухачевского, Левичева, Меженинова и всякой другой сволочи, работавшей в центральном аппарате, а также при помощи Якира и Уборевича, до последнего момента всяческими способами стремились уничтожить в системе вооруженных сил нашей страны такой род войск, как конница», и высказал категорическое возражение «против какой бы то ни было реорганизации конницы и ее сокращения», Климент Ефремович дал, казалось бы, достойный ответ. Его резолюция гласила: «т. Буденному С. М. Конницу обучали не враги народа, а мы с Вами и Вы больше, чем я, т. к. непосредственно этим занимались. Как конница себя «чувствует» при совместных с танков [ыми] частями и авиацией действиях Вы отлично знаете. В разговорах со мной Вы признавали (много раз) резко изменившиеся условия для существования и действий конницы в соврем[енной] войне. Конницу нужно и будем сокращать. КВ. 31/VIII.37».

Жаль только, что разумное начало, проявленное в этом случае, в большинстве других напрочь изменяло наркому обороны.

И все же, используя достижения бурно развивающейся в СССР индустрии, удалось значительно поднять уровень технического оснащения Вооруженных Сил. «В середине 30-х годов Красная Армия как с точки зрения организационной, так и количественной, бесспорно, была сильнейшей в мире, — считает авторитетный отечественный историк В. А. Анфилов. — В ней насчитывалось около 1,5 млн солдат и офицеров, до 5 тыс. танков и свыше 6 тыс. самолетов. Сейчас смешными кажутся слова широко известной тогда песни: «В целом мире нигде нету силы такой, чтобы нашу страну сокрушила…», но они отражали действительное положение Советского Союза в то время».

И вот этот мощный, всесокрушающий «бронепоезд» Сталин, Ворошилов и иже с ними сами пустили под откос, развязав невиданные по масштабам репрессии.

Их своеобразным спусковым механизмом стал февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г. Для разъяснения его решений по горячим следам 13–15 марта был созван актив командного и начальствующего состава Наркомата обороны с участием членов политбюро и правительства. Ворошилов представил обширный, в 80 страниц текста доклад, в котором наметил целую программу: «Я повторяю, у нас арестовано полтора — два десятка пока что, но это не значит, товарищи, что мы с вами очищены от врагов, нет, никак не значит. Это говорит только за то, что мы еще по-настоящему не встряхнули, не просмотрели наших кадров, наших людей. Это нужно будет обязательно сделать, нужно очиститься полностью».

И «встряхивание» началось, да еще какое! Десятки тысяч человек были арестованы, заключены в лагеря, физически истреблены. Особенно страшный удар обрушился на высший комсостав. По подсчетам О. Ф. Сувенирова, много лет занимавшегося изучением этого вопроса, за годы Великой Отечественной войны Красная Армия потеряла 180 человек в должности от командира дивизии до командующего фронтом. За несколько же предвоенных лет (в основном в 1937 и 1938 гг.) было арестовано более 500 командиров в звании от комбрига до Маршала Советского Союза, из которых 412 расстреляны и 29 умерли под стражей. Вдумайтесь в приведенные здесь цифры! Какой враг был способен так ослабить армию да еще в канун мировой войны?

Историк, на наш взгляд, более чем обоснованно называет Ворошилова палачом Красной Армии. Да и как иначе, если абсолютное большинство репрессированных командиров, политработников и других лиц начсостава были подвергнуты аресту именно с его санкции.

Поначалу нарком обороны еще сохранял определенную трезвость в оценке ситуации, требовал более тщательно разобраться с тем или иным заподозренным во вредительстве или шпионаже военнослужащих. Но после того как Сталин 2 июня 1937 г. заявил на заседании Военного совета при НКО о том, что в армии вскрыт заговор (имелись в виду Тухачевский и его товарищи по несчастью), он стал ретиво поддерживать насквозь лживую версию о всеохватности «заговора».

«Тов. Ежову. Берите всех подлецов» — эта резолюция, начертанная Ворошиловым 28 мая 1937 г. на списке 26 работников Артиллерийского управления РККА, стала своеобразным и зловещим символом его почти абсолютного пресмыкательства перед НКВД.

А ведь даже те немногочисленные случаи, когда нарком проявил даже не твердость, но хотя бы отсутствие готовности тут же «сдать» людей, показывают его немалые возможности. Одно короткое слово «оставить», написанное на ходатайствах Особого отдела ГУГБ НКВД СССР об увольнении и аресте, спасло жизнь начальникам военных академий Н. А. Веревкину-Рахальскому и И. А. Лебедеву. Даже менее категоричные резолюции наркома: «Пока оставить в покое», «Вызвать для разговора» спасли для нашей армии тогда полковника, а в будущем — Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского, комбрига (в годы войны — генерала армии, командующего войсками нескольких фронтов) И. Е. Петрова, комбрига, а позднее генерал-лейтенанта П. С. Кленова, назначенного перед войной на должность начальника штаба Прибалтийского особого военного округа.

В принципе для Ворошилова, как видно, не было разницы, шла ли речь о людях ему хорошо, а то и близко знакомых, или, наоборот, неизвестных. А. Н. Шелепин, председатель Комитета государственной безопасности, рассказывал в связи с этим на XX съезде партии: «Накануне расстрела Якир обратился к Ворошилову со следующим письмом: «К. Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной…».

И вот на письме человека, с которым долгие годы вместе работал, хорошо знал, что тот не раз смотрел смерти в глаза, защищая Советскую власть, Ворошилов наложил резолюцию: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще».

Можно допустить, что в конкретном случае и в самом деле могли быть какие-то сомнения — чего не бывает между людьми. Но нельзя не заметить, что прямо-таки с ненавистью Климент Ефремович отзывался буквально о каждом, кто пребывал в руководстве Вооруженными Силами и был осужден по делу о «военно-фашистском заговоре» — Тухачевском, Уборевиче, Якире, Примакове, да и не только о них.