УЛЬМ – 43 - Александр Леонидович Аввакумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олег Андреевич нахмурился. Было видно, что рассуждения Веры были не беспочвенны. Они остановились около двери в ее номер. Женщина посмотрела на него, но мужчина, словно не замечал ее вопросительного взгляда.
– Спокойной ночи, Вера. Еще раз прошу вас извинить меня за этот нелепый поцелуй.
– Я уже вас простила, Олег Андреевич. Не расстраивайтесь, но я пока не могу.
– Я вас понял.
Он развернулся и направился к лестнице.
«Может, не стоило с ним так? – додумала она, входя в комнату. – От его поцелуя ничего с тобой бы не произошло».
Она улыбнулась этой мысли и стала быстро переодеваться. Приняв душ, она легла в кровать. Выпитое ей вино сказалось на ее самочувствии. Она закрыла глаза и буквально провалилась в сон.
***
Дорога до Петрограда заняла, чуть ли не месяц. Олег Андреевич. Ранняя весна 1917 года была не слишком теплой. Холодный ветер с Финского залива гнал волну и город, словно устав бороться с наводнением, потихоньку тонул в этих серых и холодных волнах. Поручик Покровский шел по Невскому проспекту, отмечая, как разительно изменился город в столь короткий срок. Он родился и вырос в этом городе, здесь жили его родителя и сейчас, он шел, представляя, как обрадуется его приезду мать и отец.
Он свернул в переулок и, пройдя метров сто, остановился, заметив впереди себя родной ему дом.
– Здравствуйте, барин, – поздоровался с ним дворник-татарин, который, похоже, признал его сразу. – Давно я вас не видел….
– Здравствуй, Ахмет, – ответил ему Олег Андреевич и, поправив на плече лямки вещевого мешка, вошел в подъезд дома.
Он быстро вбежал на второй этаж и остановился напротив массивной двери я яркой медной дощечкой, прикрученной сбоку – «Профессор Покровский». От внезапно охватившего его волнения, Олегу стало трудно дышать. Он нажал кнопку электрического звонка. В тишине послышались шаги за дверью. Звякнула снятая цепочка и дверь открылась.
– Мама! – тихо произнес он и обнял хрупкое тело матушки. – Вот и я!
– Олег! – прошептала она и крепко обняла его за шею.
Она аккуратно и нежно трогала его шинель, словно стараясь убедиться все ли цело под ней
– Да, живой я, живой! – произнес он, заметив, как его мать смахивала, выступившие на ее глазах слезы.
Он вошел в прихожую и снял с себя шинель. Из кабинета вышел отец и посмотрел на сына.
– Ты почему не на фронте, сын? Сбежал?
– Ты, папа, не прав. Я не дезертир. У меня вся рота снялась с позиций и ушла. Я остался один.
Отец с удивлением посмотрел на сына, не веря его словам.
– Нужно было сражаться, а не бежать вслед за своими солдатиками. Мне стыдно за тебя, Олег!
Отец развернулся и скрылся за дверью своего кабинета. Он посмотрел на мать, которая молча, наблюдала за ними.
– Мама! Может, мне уйти, раз вы не рады моему возвращению? – спросил он ее.
–Что ты, Олег! Конечно, проходи, ты же дома. Ты, что отца не знаешь?
Он прошел в зал и, остановившись в дверях, стал осматривать комнату.
– Мама! А где, Настя? Я имею в виду, нашу горничную?
– Ушла она от нас. Она сейчас в каком-то рабочем комитете командует…. Ты сынок присаживайся, я сейчас разогрею ужин. Плохо сейчас в городе с продуктами, одни спекулянты и откуда они только берут такие цены?
Олег присел на диван и впервые за три года ощутил какой-то непонятный его телу комфорт.
– Что с властью у вас, мама? Кто, сейчас, правит в городе: временное правительство или большевики?
Из кабинета вышел отец и посмотрел на сына.
– Официально, Временное правительство, а на самом деле различные комитеты. Анархия, как в городе, так и во всей России. Днем еще есть какая-то власть, а по ночам: грабят, насилуют, убивают. Кругом стрельба, налеты, кровь. Власть требует от войск, чтобы те продолжали войну, а солдатики не хотят воевать. Ты слышал, что сказал Ленин? – спросил его отец. – Так вот он заявил, превратим империалистическую войну в гражданскую. Видишь, как загнул, в гражданскую войну. Я не знаю, как тебе, но мне от этих слов, просто страшно.
– Папа! Может, все здесь бросить и уехать на время отсюда за границу?
– Что значит, бросить? Я тебя не понимаю, Олег. Неужели вы позволите, чтобы Россией правили кухарки и горничные? Срам и позор нашему воинству!
Из кухни раздался голос матери, которая приглашала их к ужину. Они прошли на кухню и сели за стол.
– Что собираешься делать? – спросил Олега, отец, разливая в рюмки водку.
– Ты зачем наливаешь водку сыну! – возмущенно произнесла мать.
– Он не мальчик, а муж! Он боевой офицер….
Олег посмотрел на мать.
– Пока, папа, не решил, но сидеть дома и смотреть, что творят эти хамы я не собираюсь. Наверняка, в городе есть люди верные престолу?
– Думаю, что есть, – ответил отец. – Кстати, на днях заходил твой приятель Козин. Он, сейчас, в городе. Думаю, что он, наверное, тоже не хочет сидеть и смотреть на все это скотство.
– Спасибо, папа, я обязательно зайду к нему, – произнес Олег. – Давайте, выпьем за встречу, о которой я так часто думал там, на войне.
Олег достал из портсигара папиросу и закурил. Он встал из-за стола и направился к роялю, что стоял в углу зала. Открыв крышку инструмента, он взял первый аккорд и моментально погрузился в блаженство музыки.
***
Покровский и Козин шли по улице. Заметив вдалеке патруль, они свернули в узкий переулок. Тогда подобных мест в Петрограде было множество. Ждать пришлось минут пять. Прежде, чем двинуться дальше, они убедились, что улица пуста. Козин посмотрел на Олега, словно ожидая от него команды. Месяц назад они вступили в организацию, цель которой была освобождение императора из плена. Организация была небольшой, но достаточно боевой, так состояла в основном из боевых офицеров. Завтра вечером они должны были выехать в Екатеринбург, где находилась под арестом семья Романовых.
Чтобы не рисковать, они решили разойтись и по одному добираться до конспиративной квартиры, на которой собиралась их боевая группа. До места встречи было не так далеко, когда Покровского остановил патруль революционных матросов.
– Куда направляешься, господин офицер? – обратился к нему небольшого роста моряк с пышными усами. – Чего молчишь?
– Домой, – ответил Олег Андреевич. – Думаю, что мое возвращение домой не таит никакой опасности для вашей революции?
– Ты, барин, зубы здесь
