Альтернативная реальность - Александр Архиповец

— Вставай, дурныку! Хай тоби грець! С тобой и мне хлопоты! Вот бери… штаны, сорочку, лычаки, брыль… Палажка приготовила. Да сбегай к речке, обмойся. Замурзаный, точно чертяка! А то стыда с тобой наберусь… Скоро и меня дурныком звать начнут… Если б только в Горбах, а то и в Михайловке. Давай. Только быстро! Одна нога там, друга – тут.

Напялив соломенную широкополую шляпу на поросшую ежиком волос голову и зажав под мышкой остальной "скарб" – поспешил к реке.

Окунувшись в ее "парное молоко", почистив зубы лоскутком холстины со щепоткой соли, которую регулярно таскал из деревянной солонки Овсия, примерил обновки: рубаха была почти впору, штаны – все равно коротковаты. Не доросли еще предки до нашего размера! С нежностью посмотрел на мою первую в этом мире обувь. Наконец-то! Похоже, кончились мои муки. Лычаками дед назвал плетенные из коры лапти с длинными тесемками сзади.

"Вот бы эту модельку опробовать на Козлобородом "коллеге" да на малышке Жаклин", — мечтал я, пытаясь пошевелить пальцами и завязывая тесемки вокруг ноги. Ни тебе потоудаляющей стельки, ни принудительной вентиляции, ни адаптационной способности к индивидуальной конфигурации ног. Все… все… натуральное, природное… Черти б его побрали!..

Посмотрел на свое отражение в воде. Оттуда на меня глянул полупрозрачный Андре: привычный овал лица, прямой нос, немного прищуренные глаза, щеки, заросшие пятидневной щетиной, слегка оттопыренные уши. Я совершенно не был похож на "дурныка". Пожав плечами, повесил на губы отработанную за последние дни счастливо-дебильную улыбку. Показались два ряда белых ровных зубов. Таких ни у кого здесь не видел… И вовсе не убедительно! Вся надежда на телепатический контроль, благо, в последние дни он дается намного легче. Пока во мне еще должны видеть дурачка. Долго так, конечно, продолжаться не может. Но пару-тройку деньков – желательно.

Овсий, нарядившись в новые шаровары, вышитую рубаху, безрукавку, подпоясавшись потертым поясом, в знавших и лучшие времена кожаных сапогах, в новеньком соломенном брыле, придирчиво меня осмотрел и, похоже, остался доволен.

— Ты смотри, хорош, еще и девки заглядываться станут. С Божьей помощью где-нибудь и пристроим, — ухмыльнулся в прокуренный ус. — Пошли, а то наши уже он как далеко. Попробуй, догони…

Дорога на Михайловку, где поп Феофан "справлял" воскресную службу, начиналась сразу за селом. Мы бодро шагали в противоположную сторону от реки.

Стоило солнцу подняться чуть выше, как летний день полностью вступил в права. Стало жарко.

Пыль, поднятую нашими ногами, ветерок, немного покрутив, уносил в сторону. Поля, на которых золотилась пшеница, белела гречиха, сменились зеленым ковром с вкраплениями фиолетовых, синих, красных и белых цветов, напоминавших вышивку на сорочке Овсия. Среди мириады насекомых, всевозможного окраса бабочек, стрекочущих кузнечиков я с удивлением узнал пчел. А вскоре показалась и сама пасека. Низкорослые деревянные "домишки" – ульи – на невысоких ножках с непривычными щелевидными прорезями были развернуты к солнцу.

Хотя чему удивляться? Раз есть мед – значит и пчелы.

А вот как раз удивляться в последние дни мне приходилось частенько. Оказывается, свиней можно пасти в дубовом лесу, рыбу колоть острогой, дикую утку на лету бить из лука стрелой, дом освещать масляной лампой, а то и лучиной. Из соломы делать крыши домов, заборы, а смешивая с глиной – и стены. Из лозы, коры березы и той же соломы плести – брыли, лычаки, всевозможные корзины и сумки, рыболовные снасти…

От этих мыслей меня отвлекла стайка испуганно кричащих птиц. Она то припадала к земле, то поднималась ввысь, то рассыпалась, то вновь собиралась воедино, стараясь оторваться от преследовавшего ее луня, ловко повторявшего все маневры. Неизбежно, как сама судьба, он преследовал избранную жертву.

По мере приближения к Михайловке, дорога становилась оживленней. В нее, словно ручейки в реку, вливались тропинки из соседних селений и хуторков. Вот, кроме пеших, уже виднеются несколько телег с запряженными в деревянное ярмо волами. Что везут – не видать. Укрыты от любопытного взора попоной.

Что ж! За эти дни я немного "поднатаскался" и уже сам мог читать лекции "коллегам". Вот хотя бы рассказать, что такое овод и за какое место он больно кусает. Или о специфике отхожего места предков. Чем не тема для лекции на ученом совете? Не зря Козлобородый твердил, что мелочей в нашем деле не бывает. Пусть бы послушал…

Поднимая пыль копытами лошадей, не особо церемонясь, словно коршуны среди прочего пернатого сброда, проскакали богато одетые всадники.

Успел увидеть надменные лица, добротное сукно, кожаные сапоги, серебро оружия, резные приклады ружей и глотнуть немного дорожной пыли, сразу осевшей грязью на вспотевших лицах…

— Насосались нашей кровушки клещи поганые! И не лопнут! — зло прошептал им вслед Овсий. — Бес им в ребро. Свои – а хуже ляхов… И как только их Господь терпит?

Послышался колокольный звон, а вскоре мы вошли в поселок, что был несравненно больше приютивших меня Горбов. И улицы ровней и "хаты" добротней. На воскресную службу к деревянной церквушке стекался народ, причем не только из близлежащих, но и более дальних мест. Среди чужих попадались и знакомые лица: горбовский рябой атаман Степан Зозуля с круглолицей дочерью Наталкой и ее ухажером Петром, их односельчане. Приодетые, серьезные.

Однако в небольшой храм прихожане сразу попасть не смогли и теперь толпились у дверей, ожидая, когда выйдет старшина. Мы с Овсием и вовсе стояли в сторонке. Нам идти последними. Если, конечно, Феофан соизволит снизойти…

Наконец, преисполненная своей значимости "заможна старшина" показалась на "свит Божий" и уступила место прочему разношерстому люду.

Насколько я понял – это была даже не верхушка сословной пирамиды, а так, сошка средней руки. И, тем не менее, им кланялись, угодливо сгибая спины. Существенно разнилась и одежда: сафьяновые сапоги, шелк, "намысто" из натуральных камней, в ушах и на пальцах женщин – золото. Добротная кожа, сукно, вышитые рубахи, серебро оружия, золото цепей и крестов – у мужчин. И все те же уже знакомые брезгливо-надменные взгляды…

— Погодь тут… — буркнул хмурый Овсий, — схожу к Феофану…

Дурковато ухмыльнувшись, я кивнул головой…

Проходя мимо зозулиной Наталки, один из панов задержался, внимательно глянул ей в глаза, лихо подкрутил ус – отчего девушка мигом зарделась и скрылась за спиной как-то сразу поникшего батюшки. Видать, приглянулась девка.

Ожидал я Овсия довольно долго. Но вот он, наконец, подошел, взволновано теребя соломенный брыль: