Гузи-гузи - Наталья Никольская

– Тайный воздыхатель или явный? – Мещеряков беспокойно заморгал.

Он, надо сказать, постоянно изводил меня по-отечески нудными советами. Я тысячу раз цитировала ему иронические и едкие замечания Лароша по поводу глупой людской привычки советовать что-либо и советоваться о чем-либо, но Михал Анатолича с «завидным» постоянством не хотел лакомиться плодами изощренной французской мысли. Моя «неустроенная» личная жизнь не давала ему покоя.

– Это я сама себе подарок сделала, нравится? – попыталась вывернуться я.

– Меня на мякине не проведешь, Андревна, – Мещеряков плюхнулся в кресло, – я – тертый калач.

– Да знаю, знаю…

– Что там у тебя с Буториным? – резко сменил тему Мещеряков, изменившись в лице, – человека до сердечного приступа довела! А если бы он здесь копыта отбросил?

– Трудный клиент, Миша, – пожаловалась я.

– Что значит «трудный»? – Мещеряков буравил меня недобрым взглядом, – он нам деньги платит и не малые, а ты не можешь общий язык найти.

– Деньги деньгами, но и свое лицо иметь нужно, – хотя я и ожидала этого нагоняя, но недовольный тон Мещерякова задел меня.

– Да ты понимаешь, как он нам подгадить может? Могла бы попридержать свою гордость.

– Гордость, Миша, или есть или ее нет. А из-за того, что он – министр, я ему задницу лизать не обязана!

– Да кто тебя просит задницу лизать?! – разошелся Мещеряков, – надо просто уметь работать с людьми!

– Ах, значит я не умею с людьми работать? – полезла я на рожон, – в таком случае, я увольняюсь!

– Погоди ты, – махнул рукой Мещеряков, – уволишься, с кем я работать буду?

– С людьми, Миша.

– Ну, не горячись, – пошел он на попятный, – давай лучше о деле поговорим, – вперился в меня своими бесцветными глазами-буравчиками Мещеряков.

– Можно и по делу, – я встала и чтобы успокоиться начала прохаживаться по кабинету. – Нам удалось вытрясти из Буторина, что на кассете компромат на одного из высокопоставленных чиновников из обладминистрации, предположительно на Воронина.

– Ого, – прищелкнул языком Михаил Анатольевич, – ну-ну.

– Оперативность преступника или преступников (кража заняла не более пяти минут) наводит на мысль, что похититель знал, что искать и где.

– Следов не осталось?

– Буторин не сразу обнаружил пропажу и сначала заявил, что ничего не украдено, когда же выяснилось, что исчезла кассета, он в милицию естественно заявлять не стал, а пришел сразу к нам. Ребята говорят, что визуально следы обнаружить было невозможно, во всяком случае – снаружи. А внутри, конечно, все затоптали.

– Кого подозреваешь? – с профессиональной лаконичностью спросил Мещеряков.

– Воронина, – усмехнулась я.

– Может быть, ты не далека от истины, – теребил нижнюю губу Анатолич, – конечно, сам в дачу он не лазил, а мог кому-то поручить это. Нужно поработать в этом направлении.

– Хорошо, попробуем и в этом. Кстати, задаюсь я вопросом, не могли ли это сделать менты из тревожной группы? Уж больно быстро прибыли они на место происшествия.

– Я думаю, что Воронин хорошо знаком с Анненковым и мог бы попросить его о такой услуге, тем более, если от этого зависит вся его карьера. А что, по-твоему, может быть на такой кассете?

– Да все, что угодно. Передача взятки, знакомство с криминальными элементами, девочки, а может быть и мальчики…

Запиликал телефон, и я подняла трубку.

– Антонов докладывает.

– Слушаю, Шурик.

– К объекту в машину возле кинотеатра «Пламя» подсела полная блондинка лет тридцати в фиолетовой шубке. Следую за ними.

– Давай, Шурик, держи только меня в курсе. Ну все, конец связи.

– Вот и все, что мы имеем, – сказала я Мещерякову.

– Да, не густо, – он скатал нижнюю губу в трубочку, – ладно, работай, я пошел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Черная «Волга» Буторина остановилась за перекрестком. Антонову пришлось объехать его и встать впереди, чтобы не маячить перед светофором. Зато он неплохо разглядел сбитую, среднего роста блондинку в короткой фиолетовой шубке из тонкого каракуля. Она решительно шагнула к буторинской машине.

Ее пышная грудь с трудом удерживалась бортами шубки. Черные в тонкую белую полоску брюки-стрейч с небольшими разрезами внизу плотно облегали ее мощные икры. Черные боты на огромной платформе и габаритная кожаная сумка в форме баула, на которой мотались огромные декоративные булавки, резко выделяли эту блондинку из толпы.

У дамочки было ничем не примечательное лицо, если не считать ее налитых, упругих, как у затарившегося хомяка, щек и недовольно надутых пухлых губ, густо накрашенных фиолетовой помадой.

Высокомерная гримаса, подобная каменной маске, явно не шла к ее простонародной физиономии, как и весь ее претенциозный прикид, который, вне всякого сомнения, был рассчитан на привлечение внимания обремененных обыденными хлопотами граждан. Она выглядела «белой вороной» в толпе черных и коричневых курток турецкого происхождения.

Заметив в зеркальце заднего вида, что блондинка «загрузилась» в «Волгу», Антонов потихонечку тронул с места. Машина Буторина лихо сорвалась с места и, обогнав его, направилась в сторону набережной.

Через две-три минуты Буторин остановил машину у одного из домов сталинской постройки. «Фиолетовая шубка» выплыла из нее и с гордо поднятой головой вошла во двор. Через некоторое время Игорь Семенович направился вслед за ней.

«Похоже на любовное свидание», – подумал Антонов, выбираясь из своей бежевой «шестерки». Проследив за парочкой, он вернулся в машину и, набрав номер Вершининой, доложил ей обстановку.

– Сергей… извините, не знаю вашего отчества, – начал Алискер, усевшись в жесткое кожаное кресло напротив Горохова.

– …Филипович, – узкие губы собеседника Мамедова растянулись в подобие улыбки, – можно просто Сергей.

– Так вот, Сергей, как вам уже сказал Игорь Семенович, я должен задать вам несколько вопросов. Это неофициальный разговор, все, что вы мне сообщите, останется между нами. Это я могу вам твердо обещать.

Улыбка начала сползать с худого бледного лица Горохова, которое постепенно становилось натянутым.

– Я в вашем распоряжении, – он снова попытался улыбнуться, но тщетно.

Алискер прямо-таки физически ощущал, как между ним и его собеседником бесшумно поднималась прозрачная перегородка.

– Понимая вашу занятость, я сразу же перейду к главному. В прошлую субботу на даче Буторина была вечеринка, – он незаметно наблюдал за Гороховым, который при упоминании о вечеринке состроил кислую мину, – Игорь Семенович рассказал мне об этом. Вы туда приехали первым, ведь так?

– Ну и что? – вяло ухмыльнулся Горохов.

– Я хочу уточнить, в какое время вы туда приехали?

– Мы выехали около пяти, значит, были на месте не позже половины шестого.

– А во сколько на дачу прибыл Буторин?

– Точно я не могу припомнить, – Горохов беспокойно заерзал на кресле, – может быть, около семи.

– Хорошо, это можно будет уточнить у Игоря Семеновича, – без нажима продолжал Алискер. – Вы приехали заранее, чтобы приготовить все к приезду шефа, так?

– Да, конечно, – рассеянно кивнул Горохов.

– Кто помогал вам делать приготовления?

В кабинете повисло долгое молчание, нарушаемое лишь тиканьем больших круглых часов, висевших над входной дверью.

– Паша Можжевелов… – наконец произнес Горохов.

– А еще?

Снова продолжительное молчание. «Наверное, когда вы собираетесь на такие секс-пикнички, у вас более веселое настроение», – подумал Алискер.

– Можете не стесняться, я знаю, что с вами были девушки.

– Были, и что? – с вызовом спросил Горохов.

– То, что вы были с девушками, это личное дело вашего начальника и ваше, меня не интересует моральная сторона этого дела.

– Зачем же вы тогда спрашиваете об этом? – ехидно полюбопытствовал Горохов.

– Мне нужны их фамилии и адреса.

– Что-о? – глаза Горохова расширились от удивления.

– Вы хотите, чтобы я повторил свой вопрос? – невозмутимо посмотрел на него Мамедов.

Горохов покраснел от досады, чувствуя, что ему придется-таки назвать адреса и фамилии, чего ему делать очень не хотелось.

– Вообще-то мы могли бы и не поднимать вопрос с адресами, – обнадежил Алискер Горохова, – если бы…

– Если бы, что?

– Если бы вы мне рассказали о кассете.

– Какой кассете?

– Об обычной видеокассете, которая стояла вместе с другими.

– Я вас не понимаю.

– Постарайтесь вспомнить, – потихоньку напирал Алискер, – на ней еще была надпись латинскими буквами.

Горохов изобразил на своем лице глубокую задумчивость, всем своим видом давая понять, что ничего не знает о кассете.