Владыка вод - Михаил Шалаев

Смел чуть не плакал от огорчения, но суховатый Верен сказал: «Собираться надо», — и был прав. Они уложили съестное так, чтобы хлеб не провонял рыбой, прихватили ведерко и кружки — пригодятся, осмотрелись, чтобы ничего не забыть. Вышли на дорогу и вместе поглядели назад. Но Сметлив уже скрылся за поворотом.

Они пошли (а правильнее сказать — побрели) дальше, настроение было поганое. Как-то втроем все очень ловко получалось. А теперь… Но делать нечего. И вскоре Смел пободрее застучал своей длинной, выше головы палкой, и Верен перестал хмуриться — очень уж красиво было вокруг. А Сметлив… Что ж — он сам так решил.

Однако далеко не ушли. Смел вдруг остановился: «Тихо. Шлышишь?» Верен прислушался. И правда, как будто кто-то где-то кричал. «Птица, наверное.» — «Какая тебе птича? Это же он!» — «Кто он?» — «Да Шметлив!» — и Смел, круто повернувшись, зашагал назад. Верен пожал плечами, но пошел следом. И через некоторое время Смел завопил не своим голосом: «Хо! Шметлив! Давай шкорей, хвошт шобачий!» — как будто не видел его сто лет. А Сметлив, показавшийся на дороге, и так спешил изо всех сил, задыхался и взмахивал руками, словно пытался взлететь. Не дойдя до них несколько шагов, он плюхнулся задом на обочину — силы кончились. Но к нему уже подоспел Смел, затормошил, захлопал рукой по плечу, засмеялся, а Сметлив только одурело мотал головой и хватал ртом воздух.

Наконец восторг Смела иссяк, а Сметлив малость отдышался. Отдышался и сказал: «Деньги-то — хр-р… их-х! — деньги-то я так и забыл вам отдать…» — он все еще старался уберечь лицо, но не уберег, потому что тут же продолжил: «Но знаете… — хр-р… их-х! — я туда не пойду. Ноги не идут. Я уж лучше с вами…» — и поднял глаза, умоляющие: только не смейтесь! Но Верен все же засмеялся и сказал: «Правильно. Молодец, Сметлив. Я не над тобой смеюсь, я от радости.» А Смел все приговаривал: «Теперь вще хорошо, теперь вще хорошо будет…»

Ближе к полудню вошли в Белолес-на-Костях. Жутковатое место, неприятное. Лоб в лоб, сходу сошлись здесь когда-то эльмараны с пореченцами, не успев ни приготовиться, ни перестроиться в боевые порядки. Рубка получилась страшная и бессмысленная, когда никто не знал общего замысла, да и не было замысла никакого, а просто каждый бился сам за себя, озверев от крови и безысходности. Пользы битва никому не принесла, зато народу полегло несчетно.

Раньше здесь было обычное редколесье, а года через два-три стали замечать, что потянулись вверх неприятные, белоствольные деревца с хрупкими, суставчатыми веточками и листьями блекло-зелеными, которые в начале осени (а битва как раз и была в начале) вспыхивали страшным багровым цветом. Много лет прошло с тех пор и окрепли, высоко поднялись гладкие, мерзкие, цвета высохшей кости стволы, и совсем потерялись среди них старые вязы, ясени и дубы, помнившие побоище. Потому и назвали так — Белолес-на-Костях. Смельчаки отваживались забираться в чащу, находили сломанные мечи, расщепленные копья, ржавые колчаны, а в старых деревьях, по их рассказам, торчали заплывшие корой эльмаранские стрелы.

Старики шли и шли, а Белолес-на-Костях все никак не кончался, и уже пробирал их озноб от молчаливой враждебности мерзких белых деревьев, а он не кончался, и уже мерещились им дальние яростные голоса, сиплый рев боевых труб и хрипы умирающих, а Белолес не кончался, и нечего было думать остановиться перекусить, и не шли на ум никакие слова, а он не кончался и не кончался, проклятый Белолес-на-Костях…

Но вот впереди завиднелась чистая зелень добрых деревьев, заслышался впереди птичий звон, а скоро последние костяные стволы шарахнулись в чащу, потерялись, затаились. «Ф-фу, — перевел дух Сметлив. — Ну и гадостное место». Смел и Верен с ним согласились, хотя почему гадостное — непонятно: кроме жути, которую, проходя, испытывал каждый, никому никакого вреда Белолес-на-Костях не причинял. Ну и Смут с ним, прошли — и ладно, а что там со временем? Оказалось, что до вечера еще далеко, не так уж и долго шли они через Белолес.

Стали прикидывать — не остановиться ли? Да нет, не стоит. Перехватить на ходу по куску лепешки и — скорее, скорее, чтобы заночевать подальше от жуткого места. Однако вышла в пути задержка: на припеке у самой обочины Смел приметил белые шляпки двух тепляков. Тепляки — грибы чистые, крепкие, вкусные и растут обширными семьями. Стали искать — набрели на поляну, где их будто посеяли. Пришлось Сметливу снимать рубаху, приспосабливать под мешок — набрали, сколько вместилось.

А там уже и вечер подкрался, пора было думать о ночлеге, но, как назло, не попадалось им подходящего места. Когда до темноты оставалось совсем немного, Верен решительно свернул к подножию большого дуба: «Все. Здесь переночуем. Хоть не промокнем, если дождь.» А погода портилась, ветер с далеких гор нагонял серые мокрые облака и запах дождя висел уже над дорогой.

Вскоре в затишке между корнями запылал костер, грелась вода в помятом ведерке, а старики пекли над углями грибы, целиком нанизанные на прутья яблони-дичка, подсаливали и ели, захлебываясь сладковатым горячим соком. И вот, когда Смел, нагнувшись к костру, поджаривал очередной тепляк, Сметлив вдруг пригляделся к нему повнимательнее и фыркнул: «Эй, Смел! Что это у тебя на лысине?» — «А? Что?» — испуганно переспросил Смел, проводя тыльной стороной ладони ото лба к темени. Посмотрел на руку, потом на Сметлива: «Ничего нет.» — «Ты погляди, Верен! — Сметлив взял Смела за шею и слегка пригнул его к огню. — Что это там такое засеребрилось? Никак ты, Смел, к старости обрастать начал?» — «Да ну тебя к Шмуту!» — обиделся Смел и сбросил его руку. Верен улыбнулся, а Сметлив не унимался: «Слушай, Смел, а вдруг правда? Обрастешь к концу пути, а там — какая-никакая невеста. Вот мы тебя и поженим!» Тут уж и Верен засмеялся, а Сметлив задыхался и хрипел, ударяя ладонями по коленям и не слушая возражений Смела: «Да это вщегда так было… Дурак ты, Шметлив!» Отсмеявшись и утерев слезы, Сметлив выдохнул: «Уф-ф, давно так не смеялся… Давайте чай пить, что ли?» Но Смел надулся и первым начал пристраиваться ко сну. Верен и Сметлив посидели еще, посмеиваясь тихонько, да и тоже стали укладываться. Это оказалось совсем не просто: невидимые в траве корни немилосердно впивались в бока.

Заснули с трудом, но не надолго: где-то в середине ночи зашептал по листьям давно собиравшийся дождь и, как ни мощна была крона старого дуба, капля по капле просочился через нее. Спать под дождем — это дело на любителя, если таковые имеются; а когда впридачу ветерок без остатка сдувает оболочку хрупкого сонного тепла — совсем никуда не годится. Вперед всех озяб тощий маленький Смел. Он поднялся, стал раздувать еле живые угли. Они шипели, дымили и возвращаться к жизни не хотели. Поднялись и Верен со Сметливом, постояли, ежась и наблюдая за его бесплодными усилиями. «Брось, Смел, — сказал Верен. — Все равно бестолку, идти надо.» — «Куда идти…» — проворчал Смел, стирая со скулы выбитую дымом слезу. Но Сметлив поддержал Верена: «Правильно. Под дождем лучше идти, чем лежать. А там — или дождь кончится, или найдем, где спрятаться.»