Побег - Ольга Лаврова

— А ежели мне интересно?

— Ишь ты, ему интересно! — язвительно скривился Багров.

— Дерзить не смей! А то вот тебе Бог — а вот порог! — Дед Василий распрямился; даже и теперь еще проступали в нем прежняя стать и размах.

— Так-таки и выгонишь? Савельева внука?

— Только ради светлой памяти, — помолчав, сказал дед и перекрестился. — Слава Господу, Савелий не дожил!

— Слушай, мне от тебя ничего не нужно. Может, переночую — и прощай. Вот только… выпить бы малость.

— Выпить нету, — решительно ответил хозяин.

— Врешь. Держишь небось для зятьев.

— А хоть бы и держал! Водки не дам! Ты через нее и сгинул!

Невдалеке забрехала собака, дед Василий озабоченно приник к занавеске, проследил за кем-то, обернулся к обмякшему за столом Багрову:

— А скажи на милость, за каким шутом ко мне-то пожаловал? То годов пятнадцать глаз не казал, а то на тебе — явился!

— Прикажешь к Матвею идти? Или к Андрюшке Зубатому? Там меня враз и прихлопнут.

— Все одно поймают, Михайло. Куда денешься?

— Потом пусть ловят, — равнодушно уронил тот.

— Пото-ом?..

Косматые брови взлетели, собрав лоб в глубокие морщины, затем поползли вниз, нависли по бокам ястребиного носа.

— Чевой-то ты задумал? А? — грозно приступил дед к гостю.

Но уже не те были годы, когда Мишку устрашал закадычный Савельев друг.

— Дело есть, — твердо и тяжело легли его слова поверх стариковского окрика. — Что-то жарко у тебя, — попробовал отвлечь разговор в сторону.

Дед сел против него.

— Это от меду. Сколько ден не емши-то?

— Двое суток.

— Ох, Михайло, натворишь ты беды! Ведь чисто зверем смотришь!

— Я сейчас зверь и есть… Зверь за добычей, а за зверем — охотники.

— Ну, вот чего: отвечай по чистой совести — какое твое намерение?

По совести Багров ответить не мог. Но старик был пока очень нужен. И — подспудно где-то, на дне сердечном — было перед ним немного стыдно. Потому ответ прозвучал без вызова, по-родственному:

— Слушай, дед, я много куролесил, верно. Однако не подличал. Ты за мной какую подлость помнишь?

— Еще бы не хватало!

— Так вот те крест — мое дело справедливое.

— Будто ты в Бога веруешь!

— Тогда памятью Савелия Багрова клянусь! — поднялся торжественно.

Встал и дед Василий.

— Гляди, Михайло, не бери греха на душу!

Багров пошел к лавке, повалился на нее:

— Стемнеет — разбудишь.

Хозяин зашаркал к окну. Снег перемежился, но тучи висели серым пологом.

— По такой погоде часов с пяти смеркаться уж начнет, — сообщил он.

Багров не откликнулся — спал.

Снег перемежился. В поле зрения появился дворник с широченной лопатой; послышался характерный скребущий звук. Томин стоял у отворенной форточки и прихлебывал жидкий и слишком сладкий кофе, который налил ему из своего термоса дежурный (извинившись, что некрепкий и пересахаренный: и то и другое «из-за сердца»).

Еловские стражи порядка, «заведенные» Томиным, теперь уже сами себя подхлестывали и делали все как надо. Период чесания в затылке миновал. Но на долю Томина оставалось кое-что, чего он не мог никому передоверить.

— Иван Егорыч, подскажите, с кем Багрова ближе всего?

— Исключая мужнину родню, Майя Петровна со всеми ладит. Но так чтобы закадычно… вот, правда, с Сергеевой они дружат. Это завпарикмахерской. Вдвоем нам шею мылят.

— Мне бы с ней перемолвиться без свидетелей. Они вместе работают или посменно?

— Как когда. Ну-ка, Витек, добеги.

Дворник, скрывшийся из глаз, теперь двигался в обратном направлении, толкая перед собою целый сугроб. Куда он денет такую гору? Тут нужна лопата поменьше. Но дворник, словно в ответ, уперши черенок в согнутое колено, поднял сугроб и широким махом откинул в сторону. Отличные мужички жительствовали в Еловске… Виктор вернулся с известием, что заведующая Сергеева управляется одна.

…В маленькой парикмахерской на три кресла «предбанник» для ожидающих был отделен от основного помещения полузадернутой портьерой.

У Сергеевой сидел клиент, доносились самые обыденные реплики. Единственное упоминание о Багровой не представляло интереса: та пошла к врачу, потому что лишилась сна. Но Томин все же прислушивался.

«Здесь немного снять?.. Одеколончиком?..» Женский голос почему-то нравился. Такие голоса — у благополучных, жизнерадостных людей.

Клиент выплыл из-за портьеры в благоухающем облаке, и Томин занял его место.

Женщина в белом халате спиной к нему заметала остриженные волосы. Затем скрылась за внутренней дверью и тотчас вернулась, неся чистое полотенце и мисочку с водой. Томин внутренне ахнул. На полдороге Сергеева увидела его в зеркале и резко остановилась, плеснув мисочки на пол.

Долго они молчали, отброшенные этой встречей лет на тринадцать — пятнадцать назад, когда она — нынешняя Сергеева, прежняя Шахова — отдала Знаменскому и Томину своего мужа, крепкого подпольного дельца. Beроятно, не страстно любимого, но любящего, щедрого и очень богатого.

По собственному побуждению отдала, без нажима и внешней необходимости. Заподозрила, что он замышляв «убрать» опасного свидетеля, — и отреклась, не побоявшись статьи с конфискацией.

На всегдашний Пашин вопрос — что, мол, толкнуло? — ответила: «Я могу быть женой расхитителя, но не уб…» И дальше выговорить не сумела, захлебнулась страшным словом.

Как преобразили ее протекшие годы! Нет бы увянуть — пополнела, расцвела, только столичный лоск сошел. Кто бы поверил — ведет трудовую жизнь, стоит, надо думать, в очередях, стряпает. Н-да, до чего все-таки Земля круглая. То Ковалевский, теперь она…

— Здравствуйте, Елена Романовна, — встал Томин, спохватившись.

— Здравствуйте.

— Не смотрите на меня как на выходца с того света!

— Для меня оно так и есть. Зачем вы?.. Что вам нужно?..

— Зря напугались, Елена Романовна. Я зашел всего-навсего побриться и так же не ожидал встретить вас, как вы меня.

— Брить я вас не стану. Руки дрожат… Нет. Нет, вы не случайно! Вы же пользуетесь электробритвой — по коже видно. Вы пришли ко мне!..

— Да, но только как к близкой подруге Майи Петровны Багровой. Так мне вас рекомендовали.

— Вон что…

Женщина поставила наконец мисочку, бросила на спинку кресла полотенце. Но Томин видел, что ее не больно-то отпустило.

— И чего же вы хотите?

— Кое-какой информации от женщины, с которой Багрова откровенна. Кстати, люди проходят, заглядывают в окна, а мы с вами беседуем. Довольно неестественно. Сделайте хотя бы вид, что вы меня стрижете. Надеюсь, ножницы удержите?

Сергеева, поколебавшись, взяла расческу и ножницы, накинула на плечи Томина полотенце.

— Не понимаю, почему информацию должна давать именно я. Считаете, что прежний опыт так меня характеризует?

— Да откуда я знал, что вы — это вы!

— Поймите, тогда это касалось только меня. Я распоряжалась своей судьбой. Чужой — не могу.

— Бог мой, сколько драматизма!

Сергеева сделала неосторожное движение.

— Уши стричь не надо, — мягко попросил Томин.

— Извините.

— Дело всего в нескольких вопросах.

— Майя — честная, глубоко порядочная женщина. И скрывать ей, по-моему, нечего. Говорите с ней сами. Я не имею ничего против вас лично, но мне невыносимо вас видеть!

— Елена Романовна, если б не чрезвычайные обстоятельства… опасные, между прочим, и для вашей приятельницы, я бы не настаивал.

Сергеева заикнулась что-то спросить, но бросила ножницы.

— Нет у меня сил с вами разговаривать… Все было похоронено. У меня не только новая семья — душа новая! И вдруг…

«Ничего с ней не получится. Дохлый номер. Жаль».

— А затылочек-то подпортили, — сказал он, разглядывая себя в профиль.

— Сами напросились.

— И сколько с меня за художественную стрижку?

— Бесплатная услуга. На память.

«И голос-то стал прежний».

Томин скомкал полотенце и раздраженно сунул ей в руки.

— Пал Палычу привет передать?

— О господи!

— Спасибо, передам. Желаю счастья.

Сначала она ощутила только облегчение. Мало-помалу стихала дрожь; задышалось ровнее; но в ногах была еще слабость. Она села боком к зеркалу, подперлась кулаком; перебирала сказанное ею, сказанное им.

Почувствовала раскаяние: ведь эти двое, Знаменский и Томин (хотя и не ведая того), спасли ей жизнь. Был день, когда она висела на волоске…

Голос Багровой вывел женщину из оцепенения:

— Лена! Устала без меня?

— Нет… голова болит… — первое, что пришло на ум.

— Пора закрывать — короткий день. Я за тобой — благо все равно по пути.

— Погоди… Маечка, мне надо тебе два слова…

Та взяла полотенце с обрезками черных волос, которое Сергеева так и забыла на коленях, бросила в раковину.