Сын ярла - Андрей Посняков

— Нужно принести в жертву раба, — посоветовал Приблуда Хрольв. — Вон хоть Трэля Навозника. — Он кивнул на юного раба, подкладывавшего в очаг хворост. — Все равно туп и никому особо не нужен.

— О чем ты говоришь, Хрольв? — Старый ярл осуждающе взглянул на Хрольва. — Ты предлагаешь принести в жертву за моего сына самого никчемного? Значит, вот как ты относился… относишься к Хельги?

— Т-т-ты его не т-т-так понял, ярл, — вступился за Хрольва Дирмунд Заика. — З-з-знаешь ведь, что Х-х-хрольв не очень-то силен н-на язык.

— А как же мне его понять? — невесело усмехнулся Сигурд. — Это ведь он предложил в жертву Навозника. Надо же, догадался.

— П-п-постой сердиться, Сигурд, — покачал головой Дирмунд. — Г-г-говорят, в своей стране Трэль Н-н-навозник был сыном знатного человека, п-п-посмотри на его амулет.

— Что же его до сих пор никто не выкупил? — язвительно усмехнулся подошедший Ингви.

— С-с-слишком далеко его с-с-страна, — парировал Заика. — И п-п-притом интриги.

Старый ярл внимательно посмотрел на него.

— А ты не глуп, парень, — похвалил он Дирмунда. — И эта затея с рабом, думаю, не очень плоха, только убить его надобно с амулетом — надеюсь, он его еще не потерял.

— Думаю, что не потерял, — ухмыльнулся Хрольв, протягивая руку к рабу, корпевшему над очагом. В тот же миг прямо в лицо ему полетела горящая головня, а Трэль Навозник, оттолкнув старого ярла, перепрыгнул через очаг и, сбив на ходу пару светильников, выскочил из дома.

— Держите, держите его! — заорал Ингви.

В длинном доме Сигурда, как и во всех подобных домах, не было окон, и погасшие светильники погрузили жилище почти в полную темноту. Лишь прыгающее пламя очага выхватывало из тьмы стены и балки, да из открытой двери тянулась белесая полоска сумрачного зыбкого дня. У очага, держась за обожженное лицо, с воем катался Хрольв. Впрочем, катался он недолго — не переставая выть, схватил висевший на стене меч и бросился в погоню, брызжа слюной и страшно вращая глазами.

Все остальные — четверо взрослых воинов и молодежь: Дирмунд, Ингви и встретившийся им уже на улице Харальд Бочонок — понеслись следом.

Хрольв с мечом в руке стоял на поляне у старого пня. Около пня лицом вниз лежал Трэль Навозник, растянутый меж двумя елками, к стволам которых были привязаны его руки. Обнаженный по пояс, он тяжело дышал и сплевывал на желтые листья кровь из разбитой губы. Худенькая спина его, покрытая шрамами от ударов, мелко дрожала. Не от холода, от предчувствия лютой неминуемой смерти.

— А, это ты, Дирмунд, — обернувшись на звук шагов, осклабился Хрольв. — Хочешь посмотреть, как полетит кровавый орел? Скажешь, не сумею? Ну, смотри…

Приблуда замахнулся мечом. Вот сейчас он раскроит спину несчастного раба, вырвет ребра, вытащит наружу легкие — и «кровавый орел» взлетит навстречу мучительной смерти. Длинноносое лицо Дирмунда озарилось нехорошей улыбкой. И в самом деле, почему бы не посмотреть на забаву?

— Стой, Хрольв! — выскочил из лесу Ингви Рыжий Червь. — Чем делать кровавого орла, вспомни, для чего предназначен этот раб!

— П-п-правда, — неожиданно поддержал Ингви Дирмунд Заика. — Этот раб д-должен быть п-принесен в жертву. Т-ты же с-сам предложил его ярлу.

С копьем в руках, Ингви загородил лежащего раба.

— Уб-бери меч, Хрольв, — тихо посоветовал Дирмунд. — П-помни, еще не в-время.

Завыв, Хрольв с яростью воткнул меч в пень. На снегу, меж елками, сотрясался в рыданиях юный раб Трэль Навозник.

Его обогрели, накормили, даже напоили хмельным скиром, а назавтра…

Назавтра все обитатели усадьбы, кроме лежащего без проблесков сознания Хельги и ухаживающей за ним Еффинды, старшей дочери Сигурда, направились в священную рощу, что находилась в десяти полетах стрелы, выше по течению Радужного ручья. Два старых ясеня и липы обступали широким овалом поляну, на которой был установлен камень с высеченными на нем магическими рунами. На толстых ветках ясеней висели скелеты петухов, баранов и зайцев — остатки прежних жертвоприношений. Растянувшуюся вдоль ручья процессию возглавлял сам старый ярл Сигурд. Он первым подошел к руническому камню и, склонившись к нему, начал что-то шептать, обращаясь к богам — Одину, Бальдру, Тору. Время от времени старик поднимал голову и пристально смотрел в серое, затянутое облаками небо, словно желал увидеть там некие божественные знаки. Однако не знаки увидел он, а человека, медленно спускающегося с холма, поросшего редкими елками и можжевельником. Приглядевшись, Сигурд улыбнулся, признав в идущем своего старого друга. Узнали его и другие. Многие при этом боязливо попятились, кто-то схватился за меч, а кое-кто принялся лихорадочно слагать висы.

— Велунд, — тихо произнес старый ярл. — Рад видеть тебя во время скорби.

Обойдя ясень, Велунд приблизился к собравшимся. Это был могучий старец, до самых глаз заросший косматой бородою, сильный и кряжистый, словно старый дуб с заскорузлой от времени корой. Длинные, до пояса, волосы его, такие же густые, как и борода, были стянуты на лбу узким кожаным ремешком. Шапки старик не носил. Из-под кустистых бровей насмешливо взирали на окружающих синие пронзительные глаза. Горбатый нос придавал Велунду сходство с орлом или с подобной ему хищной птицей. Длинная шерстяная туника, темно-серая, безо всяких украшений, туго обтягивала мощную фигуру старца, поверх туники была небрежно накинута волчья шкура.

— Рад встретить тебя и твоих людей, Сигурд, — проскрипел Велунд, подойдя ближе. — Я ведь, ты знаешь, именно к тебе и шел.

— Это зачем же? — Сигурд посмотрел прямо в глаза пришельцу, ожидая увидеть в них всегдашнюю презрительную насмешку. Велунд, однако, выдержал взгляд и насмехаться, похоже, не собирался.

— Я узнал про твое горе, Сигурд, и пришел, чтобы помочь тебе, — просто сказал он и неожиданно улыбнулся. — А то, вижу, ты и в самом деле собрался умилостивить богов ненужными рабами. — Велунд кивнул на Трэля Навозника. — Напрасная жертва. Не боишься оскорбить богов?

— Зато ты, говорят, их вообще не признаешь, — проворчал Сигурд. — Что ж, благодарю тебя за то, что не остался глух к моему горю. Будь же сегодня гостем в Бильрест-фьорде, может, и сумеешь помочь… А жертвы мы все-таки принесем — зря сюда шли, что ли? Эй, ребята… — Он обернулся. — Тащите с телег быка и баранов… Раба? Нет, пожалуй, раба не надо. Еще и вправду обидятся боги. Хоть и говорит Заика, что наш Навозник из знатной семьи, да ведь эта семья дальняя… впрочем, боги могут и принять жертву. В общем, убьем этого раба весной, чтоб урожай был лучше.

Окропив жертвенной кровью камень, люди Сигурда развесили жертвы на ясенях. День был все таким же туманным, хмурым, лишь чуть позже, когда тронулись в обратный путь и на горизонте завиднелись серо-голубые воды родного фьорда, сквозь пелену облаков проглянуло солнце, сначала робко, вполнакала, маленьким желтым мячиком, а затем и в полную силу. Хороший знак, обрадованно шептали люди, а Сигурд довольно улыбнулся, искоса поглядывая на Велунда, сидевшего рядом, в телеге. Что ни говори — а ведь приняли боги жертву! Может, и раба стоило забить? Да уж ладно, не возвращаться же!

Родовой дом Сигурда встретил вернувшихся неласково: к вечеру поднялся ветер, и дым от очага, выходивший через отверстие в крыше, порывами ветра снова задувало внутрь. Впрочем, к подобному все привыкли с рожденья. Не обращая ни малейшего внимания на навязчиво лезший в глаза дым, люди Сигурда готовились к ночи. Женщины пекли маленькие ржаные лепешки и варили в котле мясо — охотничьи трофеи Харальда с Ингви. В другом котле поспевала каша. Вкусный запах, смешиваясь с дымом, разносился по всему дому, от хлева до дверей. Кое-кто в предвкушении удовольствия потягивал носом воздух и сглатывал набегающую слюну, а некоторые — в том числе и Харальд Бочонок — уже успели добраться до бражки из сушеных ягод, что старшая жена Сигурда Гудрун поставила дня четыре назад. Ничего получилась бражка, хмельная. Выпить пару рогов — так и на песни потянет, правда, пока вполголоса — из уважения к ситуации. Ну, это за ужином, а пока можно послушать рассказы бывалых — вон Приблуда Хрольв хвастает, как он ловко раскраивал черепа саксам. Похвальбун этот Хрольв, больше никто. Хвастает, что станет берсерком, но разве настоящий берсерк отказался бы от мести? Даже от мести рабу? Нет, никогда бы не отказался, изрубил бы тогда же, в лесу, всех, не только Трэля Навозника, но и Заику, и Ингви Рыжего Червя. Так прозвали Ингви еще в раннем детстве, когда сразу после рождения принесли его к колдуну-годи, чтоб сказал — оставить или выбросить. Тот долго присматривался — не нравился ему Ингви — маленький был, рыжеватый и тощий, к тому же и длинный какой-то, ну, совсем как червь. Так Ингви звали вот уже почти пятнадцать лет, а он не обижался — червь и червь — чем плохое прозвище? Куда уж лучше, чем какой-нибудь Йорм Дохлая Кошка или там Горм Ублюдок.