Россия, которой не было – 4. Блеск и кровь гвардейского столетия - Александр Бушков

А что до репрессий, то нынче мне самому чуточку стыдно за некритически переписанную лет десять назад у кого-то строчку о том, что двадцать одна тысяча русских дворян при Анне была казнена и сослана. Историки сейчас называют несколько иные цифры: две тысячи политических дел за все время царствования Анны, и тысяча сосланных в Сибирь… Одним словом, безусловно, не стоит мазать Анну Иоанновну одной лишь черной краской, ну, а после Петра I все разговоры о «немецком засилье» выглядят смешно…

Одна примечательная деталь: императорский двор при Анне сохранял стопроцентную трезвость. Императрица не то чтобы не любила пьяных – она их прямо-таки патологически боялась (вероятно, какая-то фобия).

Что любопытно, Анна предприняла кое-какие шаги, чтобы обезопасить себя от, скажем так, излишней политической активности гвардии. В дополнение к двум существующим гвардейским полкам она создала третий, Измайловский. Кое-какие детали его формирования позволяют с уверенностью судить, что это была личная охрана императрицы, никак не связанная с прежними янычарами: рядовые – исключительно из дворян-однодворцев южных окраин, не имевших ни родственных, ни иных связей в Москве и Петербурге, офицеры – либо из иностранцев, либо из русских, но не состоявших прежде в гвардии. Полковник – сама императрица. А что до преображенцев и семеновцев, то и насчет них Анна кое-что придумала. В первую, самую привилегированную роту преображенцев стали набирать не из одних дворян, как прежде, а из «податных» сословий, то есть крестьян государственных и крепостных, посадских людей, поповских детей. Когда при следующей самодержице взялись за Бирона, то ему, помимо прочего, ставили в вину и реорганизацию старой гвардии: «Для лучшего произведения злого своего умысла намеренно взял из полков лейб-гвардии наших Преображенского и Семеновского, в которых по древним учреждениям большая часть из знатного шляхетства… состоит, оное вовсе вывести и выключить и их места простыми людьми наполнить».

В самом деле, нешуточное покушение на гвардейские нравы. Но Анна Иоанновна все же, не увеличивая численного состава доставшейся ей в наследство Тайной канцелярии, просидела на троне десять лет и умерла своей смертью. Быть может, не в последнюю очередь благодаря вышеописанным предосторожностям – реформам гвардии…

А незадолго до ее смерти во дворце приключилась чертовщина, какой со времен Петра долго не бывало…

Дежурный офицер увидел ночью в тронном зале фигуру в белом, чрезвычайно похожую на императрицу, – она бродила по залу, не отзываясь на почтительные обращения.

Вызвали Бирона, подняли тревогу, в конце концов появилась сама Анна. Посмотрела на белую фигуру, по-прежнему ходившую в зале, и с каким-то странным спокойствием обронила:

– Это смерть моя…

Вскоре она умерла от застарелой болезни почек. Ее последние слова в передаче многих свидетелей известны достоверно.

– Прощай, фельдмаршал! – сказала она Миниху. Перевела взгляд на Бирона и произнесла: – Не бойсь!

И это было – все. Закончилось не самое лучшее царствование в истории России, но и никак не самое скверное или неудачное. Наследником был объявлен младенец, государь император Иоанн Антонович, сын герцога Брауншвейг-Люнебурского Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны (которая, в свою очередь, была дочерью Екатерины Ивановны, племянницы Петра I). В жилах младенца текла лишь четвертая часть русской крови, но в этом не было ничего особенно удивительного – мало ли сиживало на тронах «инородцев», что в России, что в других странах. До совершеннолетия императора, не умевшего пока что ни ходить, ни говорить, регентом назначался сердечный друг Анны Бирон. Между прочим (к вопросу о «немецком засилье»), когда он, явно для видимости, заявил, что недостоин такой чести и засобирался в отставку, уговаривали его не уходить русские сановники, владетельные баре, возглавляемые Алексеем Бестужевым-Рюминым…

Хорошо же было Анне на смертном ложе одобрять Бирона: «Не бойсь!» Получилось определенно не по ее воле.

На сцене в полном соответствии с традициями Гвардейского Столетия, не медля, появился Железный Дровосек!

Железный Дровосек и другие

Каюсь, это одна из самых любимых мною и уважаемых фигур российской истории XVIII столетия. Зовут его длинно: граф и генерал-фельдмаршал российской службы Бурхард-Христофор фон Миних. Титул и приставка «фон» – скороспелые. Дворянское достоинство первым в роду получил лишь отец Миниха Антон-Гюнтер, а происхождением фельдмаршал из самых что ни на есть мужиков Ольденбурга.

Правда, это не землепашцы от сохи – в течение многих поколений род Минихов занимался постройкой каналов и присмотром за таковыми. Миних-старший даже получил вкупе с дворянством от датского короля звание «главного надзирателя над плотинами и водяными работами графств Ольденбургского и Дельментгорстского». Юный Бурхард поначалу пошел по его стопам – уже в шестнадцать лет был неплохим математиком и принят инженером на французскую службу. В девятнадцать (!) стал главным инженером Остфрисландского княжества, но ненадолго – случилась любовь с фрейлиной гессендармштадтского двора, на которой Миних и женился. И ушел на войну с гессендармштадтским полком.

За храбрость произведен в подполковники, потом стал полковником, занялся сооружением канала, соединяющего реки Фульду и Везер. Но продолжать фамильные традиции, очевидно, не особенно уже и тянуло. Миних в 1716 году поступает на службу к Августу II, королю польскому и курфюрсту саксонскому, и вскоре за труды по реорганизации коронной гвардии становится генералом. Новоиспеченному генералу тридцать три – неплохо…

Августа в Польше не любят – и его генералов тоже. В Варшаве Миних звенит шпагой на дуэлях не хуже д’Артаньяна, то сам бывает ранен, то кого-нибудь удачно проткнет. Заимев серьезного недоброжелателя в лице королевского фаворита графа Флеминга, молодой генерал уходит на русскую службу. С 1720 года он до своей смерти проживет в России – сорок семь лет.

Я просмотрел множество портретов Миниха, но все это, с первого взгляда ясно, были парадные парсуны, облагородившие облик до неузнаваемости. Таким этот человек просто не мог быть. И вот, наконец, в «Истории Екатерины Великой» Брикнера – портрет Миниха без указания автора…

Вот это настоящий Миних, никаких сомнений. Это – рожа! Словно вытесанная долотом из твердого чурбана. Железный Дровосек. Но не тот, из детской книжки, что лил слезы и оттого ржавел. Наш Железный Дровосек слёз не лил отроду – не тот типаж. Перефразируя Стругацких, можно сказать: если б в XVIII столетии умели делать боевых роботов, делали бы вот таких Минихов…

Сначала он все же и в России инженерствовал. Устраивал шлюзы на реке Тосне, прокладывал мелкие каналы и дороги. Потом заканчивал Ладожский канал, управлял прибалтийскими провинциями. По сути, один тянул на себе работу Военной коллегии: распределение провианта, рекрутские наборы, формирование новых полков, разработка новых уставов, постройка крепостей. Учреждение школ при полках, госпиталей для инвалидов… Именно Миних в 1731 году основал знаменитый впоследствии Кадетский корпус на Васильевском острове (его еще называют Сухопутный шляхетский кадетский корпус) – первое в России высшее учебное военное заведение, где не просто готовили офицеров, а еще и старались дать им разностороннее образование – от иностранных языков и танцев до стихосложения и театра. Между прочим, театр Корпуса прославился далеко за его пределами благодаря одному из его выпускников, знаменитому Сумарокову.

Посчитав, что Миних слишком много на себя взял и чересчур высоко залетел, Бирон выпихнул его из Санкт-Петербурга в действующую армию. Однако у Миниха заладилось и там. Он лупит в Польше войска французского ставленника Станислава Лещинского, берет укрепленный Данциг. В июне 1735 года войска Миниха впервые за несколько сот лет российской истории врываются в Крым. Но для присоединения Крыма к империи еще не настало время, и приходится уйти. Потом его посылают «на турка». 1737 год – Миних разбивает турок под Очаковом и после долгой осады берет город-крепость. 1738 год – учиняет очередной разгром турок под Ставучанами, берет Хотин и переходит реку Прут…

Он всерьез собирался перейти Дунай и идти прямо на Стамбул. У него это могло и получиться… Своих солдат Миних не особенно, надо признать, и жалел, но они его на свой манер любили и звали «соколом».

Марша на Стамбул не получилось, был заключен Белградский мир, и Миних вернулся в Петербург. Орден Андрея Первозванного, золотая шпага с алмазами, звание подполковника преображенцев – и все по заслугам, господа мои, все по заслугам…

Он не боялся ни чужой крови, ни собственной смерти. Первое прекрасно иллюстрирует нашумевшая в свое время история со шведским дипкурьером Синклером. Означенный Синклер (судя по фамилии, не швед, а чистокровный шотландец) был бароном, майором и сновал меж Стокгольмом и Стамбулом с важнейшими и секретнейшими документами, которые русский кабинет интересовали чрезвычайно. Русский посол в Стокгольме М.П. Бестужев-Рюмин дважды просил Петербург «анвелировать» (говоря простым языком, замочить) этого прыткого Кентавра, а «потом пустить слух, что на него напали гайдамаки или кто другой». Но дело топталось на месте, пока за него не взялся наш Железный Дровосек…