Как вернувшийся Данте - Николай Иванович Бизин

И сказал [Бог]: Кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?

Адам сказал: Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел.

И сказал Господь Бог жене: Что ты это сделала? Жена сказала: Змей обольстил меня, и я ела.

Надеюсь, читатель, что ты определил для себя, сколь многослойно повествование, которое и в первой своей части могло бы сотворить из твоего тела (или вытрясти из него) сияющую от наготы душу; мужайся, дальше будет дальше.

Или – повторю: возвращайся в первую часть – там (на первый взгляд) всё проще.

Здесь реальность опять расступилась – давая место сноске на своих полях, пояснению текста происходящих событий: конечно же, человек есть гомункул культуры, но – лишь в своём настоящем; тогда как в не-своих прошлом или будущем он по прежнему оказывался тварью Божьей и подлежал так называемому спасению (которого нет) от смерти (которой тоже нет).

Но – отсутствие или присутствие какого-либо факта значения не имели; на первый план всегда выступало невидимое деяние логосов (непосредственно о котором я, в меру своего неразумия, расскажу чуть ниже).

Конечно же – это казалось глупостью; но – что именно лишь казалось, а что на самом деле – реально де’яло, значения не имело, ибо в виртуальности мира значимо лишь начало.

Конечно же, человека сна-чала спасали (пробуждали от сна – как Пентавера), и лишь потом выяснялось, что нечего спасать (всё равно о, псевдо-Адам, был рождён своей матерью, псевдо-Евой, в смерть).

И (отсюда) – изначально некого было спасать: нет ещё ни самого человека, ни даже сна о нём.

Так что нечего спасали от ничего: Вполне пустое дело, на которое можно и должно было (или стало, или станет, или уже есть) потратить не одну и не две (если вместе с единственной женщиной) жизни.

Но ведь мир (и жизнь в нём) – есть обязательное дело (иногда Слово и Дело не переходит черты горизонта, но – опираются о неё: потому и черта горизонта подчёркнуто горизонтальна).

Но (в миру) – оставался лишь один нерешенный вопрос: кого (во плоти) невидимым Слову и Делу обяжут? Кто (сам) попробует (воплотить) наполнять и наполнять (собой) бесконечную пустоту мира?

Это был главный вопрос: найти героя на обязательный (и бесполезный) подвиг. Царевич Пентавер явно на эту роль не подходил: все его таинства были столь механистичны; подойдёт ли убийца Цыбин – это вопрос со-временности: все мы (так или иначе) убийцы по уму; но – отличны от древнего египтянина Пентаверна: мы знаем, что мир нельзя спасти, разделяя его (и – атомизируя человека).

Спасти мир возможно лишь целомудрием: мудрой целостностью всего, а не какой-либо отдельности.

Так зачем нам (учитывая вышесказанное) Пентавер? А затем, что его история очень иллюстративна. Более того – вся егопетская религия богов-фараонов иллюстративна (как и административно обоженные иператоры Рима – deus ex machina).

Ещё раз зададимся вопросом: может ли убийца по уму стать героем? Это и есть главное определение: кто именно (и по-именно – идя от имени к имени) будет спасать пустоту от ещё большей (или ещё меньшей) пустоты, кто именно (и по-именно, идя от имени к имени) будет совершать все эти бессмысленные телодвижения губами – именования: совокупления, зачатия, рождения в муках, вос-питания (отсюда, очевидно, и возникла евангельская рефлексия о завтраке и завтрашних заботах).

Итак – кто (из меня) обязан принадлежать мне? Кто (из меня) обязан быть мной? Этим самоопределением человек Пентавер, ничем (кроме убитого им отца) не примечательный убийца по уму (не то что наши показушные народовольцы и прочие башибузуки-эсеры, любители себя рекламировать), только и смог, что на дознании во всём сознаться.

Не было у него опыта (убийства личного бога-отца) – даже и серийный душегуб Цыбин его (по числу могил – об этом тоже ниже) за спиной ощутимо превосходил; причём – это если считать без метафизики перманентной борьбы и смерти, а исключительно прагматично и «по большевистски».

Даже как мистик (царевич) – (душегубу) Цыбину тоже уступал: худо-бедно, но Цыбин был рождён в эпоху торжества православия – мощь Воскресения Сына (так или иначе) стояла за ним; Цыбин мог (бы) даже мудрствовать на тему: что есть убийство, если нет смерти; но – (так или иначе) как православный Цыбин под-разумевал: убивая – он убивает себя, а не (бессмертную) жертву.

Пентавер – желая стать нано-богом и (уже сам) воскресить Египет, отнимал такую нано-божественность у отца; согласитесь: Цыбин и Пентавер (оба несуществующих имени) – «вещи в себе» суть разные.

Потом! Пентавера (как царевича) – хорошо обучали всему (владению оружием, к примеру); но – пока что его связанное тело (по воле Отца) лежало без тело-движений (и не могло убивать).

Пока что он был занят иным: всего лишь праздно размышлял об истине (то есть – безо всякого смысла «убивая» её по частям).

Подобное – происходило и в «другом» Египте и «другом» Междуречии (то ли в «новом» Вавилоне, то ли в «новом» Мемфисе – а не тамошнем и тогдашнем Санкт-Ленинграде: речь и о тамошних, и о всегдашних таинстве и о теодицеи).

Казалось бы: новые веяния (атомизация homo sum) – дело более чем со-временное; но – это действительно так: времена для подобных деяний более чем со-вместимы.

Убийство Отца (а чем ещё является приведение homo к полному ничтожеству «узкой специализации»: использование ремесла’ и потребления его продуктов) есть дело злобо-дневное; а потом (то есть – ещё ближе к зло-радству) – Пентавер вдруг возомнил или вспомнил, что и на этом свете, и на том никто никому ничего не должен (и это помогло ему определиться).

Должен он был – только убитому им отцу (ставшему «никем»; его самого сделал «никем» уже иму «убитый» Отец); потому – Пентавер покинул свои псевдо-рассуждения и вспомнил о тело-движениях: и только тогда и в его реальном пленении начались изменения этого самого плена.

И всё вокруг него опять началось: самоопределяясь, он обязательно «вспомнил» о женщине; но – это «вспомнил» (на деле) означало, что Пентавер опять о