Тело Милосовича - Алексей Митрофанов

Но уклониться от приглашения было нельзя. Нехорошо, если остальные члены делегации будут рассказывать в Думе, что он проигнорировал такое важное мероприятие. Филатов вздохнул, сбросил гостиничный халат и принялся одеваться. У гостиницы их ждал все тот же микроавтобус, который привез из аэропорта, но водитель теперь был уже другой.

В посольском зале приемов вместе с ними собралось человек двадцать. Кроме посла с супругой и ключевых сотрудников, были представители Соцпартии, взявшей на себя организацию похорон, и несколько человек, которых никому не представили. Они походили то ли на бывших военных, то ли на работников органов — у них были цепкие взгляды, и они без конца фиксировали все передвижения вокруг себя, словно камеры слежения.

За столом Филатов оказался довольно далеко от посла, но зато близко к зампреду Социалистической партии Сербии, грузному лысоватому мужчине лет шестидесяти с мясистым лицом. Партию до самого дня своей смерти формально возглавлял Слободан, а фактически руководил ею зампред.

Зампред молчал, вяло ковырялся вилкой в своей тарелке и механично поднимал вместе со всеми рюмку. Было видно, что мыслями он находится далеко отсюда.

На другом конце стола, ближе к послу, гости обсуждали развал Югославии и то, как ему противостоял Слободан. Жалели, что Россия не вмешалась и не остановила этот процесс.

— России было не до того, — заметил Филатов, — у нее была Чечня. И еще Ельцин.

— Да, Ельцин, — повторил кто-то, и все скривились, словно отведав кислого яблока.

— Для того и Чечню затеяли, чтобы Россию отвлечь, — отозвался Бабурин.

Филатов сделал протестующий жест:

— Не думаю.

— А что тут думать? Так оно и есть, — настаивал Бабурин.

— Слишком уж масштабный отвлекающий маневр, — сказал Филатов.

— У них все масштабно, — заметил Бабурин. — По мелочам эти ребята не работают.

Филатов не стал продолжать спор. Тема виделась ему бесконечной, одной из тех, которые можно обсуждать с вечера до утра, а в итоге каждый останется при своем мнении.

Разговор тем временем мало-помалу приобретал патетическую направленность.

— Давайте выпьем за Сербию! — предложил посол. — За то, чтобы она пережила трудные времена и опять стала центром притяжения всех народов на Балканах.

Выпили за Сербию. Потом по предложению Зюганова и Бабурина пили за Россию, за дружбу России и Сербии, за славянское братство, за победу общего дела.

Филатов поморщился. Он не понимал, какое общее дело может быть у России и Сербии, между которыми расположено столько стран и границ. Прямо советский сабантуй какой-то начался. Того и гляди, начнут пить за мир во всем мире и сыр во всем сыре. Ему вспомнилось, как в далеком уже детстве один из одноклассников, посмотрев на лозунг «Миру — мир», который в то время развешивали повсеместно, задумчиво продолжил его:

— Сыру — сыр.

— При чем тут сыр? — не понял Филатов.

— Ну если мир мы встречаем миром, то сыр должны встречать сыром, — пояснил тот. — Рифма та же и вообще красиво.

Получалось бессмысленно, но смешно. Филатов улыб нулся своим воспоминаниям.

Общие цели у России с Сербией могли бы быть, если бы в девяносто девятом ее приняли в союз России и Белоруссии. Но Ельцин тогда заблокировал это решение, хотя Дума поддержала почти единогласно. Решение было опасным — Сербии могла понадобиться военная помощь в преддверии конфликта с НАТО. Но это, по мнению Филатова, было лишь отговоркой. Можно было обойтись влиянием России в Совете Безопасности ООН и в других политических структурах. Ельцин и сам потом это понял, отдав приказ миротворческому батальону занять летное поле аэропорта в Приштине. Да что толку? Было уже поздно. Россия проиграла Балканы по всем статьям.

Неожиданно зампред Соцпартии первым нарушил молчание.

— Вы приехали как делегация Думы? — спросил он у Филатова.

— Нет. Каждый из нас представляет свою партию.

На лице собеседника отразилось разочарование.

— Но это практически одно и то же, — поспешил утешить его Филатов.

— Не совсем, — горько вздохнул зампред. — Даже российский парламент не прислал делегации. И от других стран нет ни делегаций, ни руководителей. Наши власти не разрешили нам провести государственные похороны. А ведь Слободан их заслуживал.

— Я разделяю ваши чувства, — сказал Филатов.

Он вспомнил похороны Тито. Он был тогда, кажется, школьником, но хорошо помнил, что на похороны руководителя Югославии прилетело множество глав государств со всего мира. От Советского Союза полетел министр иностранных дел Громыко. Это Филатова тогда удивило.

— Мы же с Югославией вроде не в очень хороших отношениях, — спросил он у отца. — Почему туда отправилась наша делегация?

— Потому что умер глава государства, так положено, — ответил отец.

Теперь тоже умер глава государства, пусть и бывший. Случилось это при загадочных обстоятельствах в тюрьме другого государства. Вину его доказать не смогли, обвинения рассыпались. Но никто из глав других государств на похороны не спешил. Странно все это.

Объявили перерыв, гости потянулись на перекур. Все разбились на группки, которыми сидели за столом, и продолжали прерванное общение. Филатов охотно поговорил бы сейчас с послом, но в приватном порядке, с глазу на глаз. Как назло, возле того стояли Зюганов и Бабурин и уходить не собирались. Филатов был более чем уверен, что разговор они затеяли бесполезный, просто в очередной раз повторяли общеизвестные вещи. По лицу посла он видел, что тому в тягость слушать подвыпивших гостей, но чувство такта не давало ему уклониться от беседы.

Филатов движением глаз показал послу, что желает с ним переговорить. Тот не заметил или же сделал вид, что не заметил. Филатов удивился. В прежние его приезды в Белград посол всегда охотно шел на контакты. Он знал посла еще по учебе в МГИМО. Правда, тот был на несколько курсов старше. Он уже заканчивал институт, когда Филатов только поступил на первый курс.

Филатов огляделся. Зампред Соцпартии стоял в стороне вместе со своим помощником. Вид у обоих был мрачный. Похоже, они действительно глубоко переживали кончину своего лидера.

У помощника зазвонил телефон, он поднес трубку к уху, несколько секунд слушал с озабоченным выражением лица, а потом начал отдавать отрывистые распоряжения. То, что это были именно распоряжения, Филатов понял по жестам его правой руки. После каждой фразы тот рубил воздух перед собой, как бы усиливая сказанное, хотя его слова звучали и так достаточно энергично. При желании Филатов мог бы понять, о чем тот говорит, если бы стоял ближе. Он неплохо освоил сербский язык в свои прежние приезды в Белград.

Помощник закончил разговор и что-то сказал своему боссу. Тот кивнул. Помощник быстрыми шагами удалился. Филатов решил, что настал удобный момент для приватной беседы, и подошел к зампреду с целью получить как можно больше информации из первых уст.

— Жаль, что все так получилось, — сказал Филатов, приблизившись. — Я вам сочувствую.

Зампред глубоко затянулся сигаретой и посмотрел себе под ноги, высоко подняв плечи. Ни дать ни взять большая нахохлившаяся птица.

— А от чего все-таки он умер? — спросил Филатов. Зампред поднял голову:

— Официально — от сердечного приступа.

— А неофициально?

— Кто же его знает? Он в последнее время плохо выглядел.

Филатов кивнул. Он тоже отмечал, как сдал Слободан в трибунале.

— Вы с ним часто разговаривали? — спросил Филатов.

— Очень редко. Они даже в звонках его ограничивали.

— Он жаловался на здоровье?

— Мне — никогда. Мы говорили только о партийных делах.

Филатова вдруг осенило.

— Послушайте! — предложил он. — А ведь мы можем установить точную причину смерти Слободана.

Зампред уставился на него немного диковатым взглядом.

— Мы? — переспросил он. — И каким же образом?

— Ну, пусть вы, — поправил себя Филатов. — Это не имеет значения. Можно провести повторное вскрытие. Ведь похороны только завтра в двенадцать. У нас впереди целая ночь. А квалифицированный патологоанатом делает вскрытие за один час или даже быстрее.

Зампред от неожиданности поперхнулся дымом и закашлялся.

— Нет, это исключено. — Он отрицательно затряс головой.

Филатову показалось, что в его реакции содержится больше эмоций, чем подобало бы исходя из ситуации.

— Но почему? — удивился он. — В прессе были сообщения, что сербские врачи проведут повторное вскрытие. Разве вы не хотите знать правду?

— Семья не позволяет проводить вскрытие.

— Семья? — удивился Филатов. — Семья в России, а тело в Сербии. А вы — партия, которую он возглавлял, и вы тоже имеете право голоса в этом вопросе.

— Нет-нет! — опять горячо и испуганно запротестовал его собеседник. — Надо уважать волю семьи! Мы не можем ее нарушить.