Мария Стюарт - Александр Дюма

– Вы спрашиваете меня, – продолжал он, – кто те люди, на коих я жалуюсь. На вас, жестокая, на вас, которую я так и не смог смягчить ни слезами, ни раскаянием. Я знаю, что оскорбил вас, но не тем, в чем вы меня упрекаете; я ведь оскорбил и некоторых ваших подданных, но за это вы меня простили. Я молод, и вы говорите, что я вечно совершаю одни и те же проступки. Но разве молодой человек, подобный мне, не имеющий опыта, не может получить его, научиться держать свои обещания, раскаяться, наконец, и со временем исправиться? Если вы согласитесь еще раз простить меня, клянусь никогда боле не оскорблять вас. Жить вместе как муж и жена, иметь общий стол и общее ложе, – вот единственная милость, которой я прошу у вас, и ежели вы останетесь непреклонны, я никогда не оправлюсь от недуга. Умоляю, скажите, что вы решили. Только Богу одному ведомо, как я страдаю, а все потому, что думаю лишь о вас, ибо люблю и обожаю вас одну. Если я вас иногда и оскорблял, то виной тому вы сами, потому как ежели меня кто-то обижал и я мог пожаловаться на него вам, то никому другому свои скорби мне не было нужды доверять, но когда мы в ссоре, я принужден таить их в себе, и оттого становлюсь как бешеный.

Потом он весьма настаивал, чтобы я осталась жить у него в доме, но я отказалась и ответила, что ему нужно выздороветь и что в Глазго ему не слишком удобно; тогда он мне сказал, что знает про носилки, которые я приказала привезти для него и что предпочитает уехать со мной. Мне кажется, он думает, будто я намерена заключить его в тюрьму; я же сообщила ему, что прикажу перевезти его в Крейгмиллер, где у него будут врачи, и что я буду рядом с ним и у нас будет возможность видеть моего сына. Он ответил, что готов поехать, куда я скажу, лишь бы только я согласилась исполнить то, что он просит. Впрочем, он не желает никого видеть.

Он наговорил мне много приятного, такого, что я не могу вам повторить, но чем вы были бы весьма удивлены, не желал отпускать меня и хотел, чтобы я была с ним всю ночь. Я делала вид, что всему верю, и изображала, будто действительно заинтересована в нем. Впрочем, никогда еще я не видела его таким ничтожным и смиренным, и если бы не знала, сколь скоро его сердце на излияния и сколь мое сердце непроницаемо для любых стрел, кроме той, которой поразили его вы, то, думаю, легко могла бы смягчиться его словами; но пусть это вас не тревожит, я скорей умру, нежели откажусь от того, что пообещала вам. Вы же подумайте, как держаться с теми коварными, что приложат все усилия, дабы отдалить вас от меня; уверена, все эти люди сделаны из того же теста; а у этого вечно глаза на мокром месте, он заискивает перед всеми от самых великих до самых малых, желая склонить их на свою сторону и заставить пожалеть его. У его отца сегодня шла кровь носом и горлом; судите сами, что значат подобные симптомы; я его еще пока не видела, потому как он не выходит из дому. Король требует, чтобы я собственноручно кормила его, а иначе отказывается есть, но хоть я и исполняю это его желание, пусть это вас не вводит в заблуждение, как не заблуждаюсь на этот счет и я. Мы с вами оба связаны с ненавистными нам людьми;[27] так пусть же ад разорвет эти узы, а небо соединит нас новыми, чудесными, сделав нас самыми любящими и самыми верными супругами, которые когда-либо существовали на свете; таков мой символ веры, в которой я желаю умереть.

Простите мне мой почерк; хотелось бы, чтобы вы разобрали хотя бы половину из того, что я написала, но тут ничего поделать я не могу. Мне приходится писать наспех, пока все спят, но успокойтесь: от своей бессонницы я получаю безмерное наслаждение, поскольку не могу спать, как остальные, если не засыпаю так, как хочу, то есть в ваших объятиях.

А сейчас я ложусь в постель, письмо закончу завтра; мне еще столько нужно вам сообщить, а уже поздняя ночь; судите сами, как я устала. Я пишу вам, беседую с вами, но приходится заканчивать…

И все же не могу остановиться и не заполнить наскоро оставшуюся бумагу. Будь проклят безмозглый мальчишка, так терзающий меня! Не будь его, я могла бы поговорить с вами о вещах стократ более приятных; он очень мало изменился, и при всем при том изменился весьма изрядно. Кстати, он меня почти уморил своим зловонным дыханием, оно у него теперь еще зловонней, чем у вашего кузена; можете поверить, что это еще одна причина для меня не приближаться к нему; я держусь от него как можно дальше и сижу на стуле в ногах его кровати.

Посмотрим, не забыла ли я чего.

Посланец, отправленный его отцом навстречу мне;

Расспросы насчет Джоашена;

Насчет штата моего двора;

О людях из моей свиты;

Причина моего приезда;

Джозеф;

Разговор между ним и мною;

Его желание улестить меня и его раскаяние;

Объяснение насчет его письма;

Льюингстон.

Ах, про это-то я забыла. Вчера за ужином Льюингстон тихонько сказал де Pep, чтобы она выпила за здоровье того, кого я прекрасно знаю, и попросила меня оказать честь присоединиться к этому тосту. А после ужина, когда у камина я оперлась на его руку, сказал мне:

– Не правда ли, это весьма приятные визиты для тех, кто их делает, и тех, кто их принимает. И все же, сколь бы ни были рады они вашему приезду, подозреваю, что радость их куда меньше огорчения, которое вы причинили тому, кого оставили сейчас в одиночестве и кто не будет счастлив, пока не увидит вас вновь.

Я спросила, кого он имеет в виду. Он же, пожав мне руку, ответил:

– Одного из тех, кто не сопровождает вас. Вам будет нетрудно догадаться, кого из них я имею в виду.

До двух часов я работала над браслетом; в него я вложила ключик, привязанный двумя шнурками; браслет вышел не настолько хорош, как мне хотелось бы, но у меня не было времени сделать лучше; при первой возможности я сделаю вам другой, красивее этого. Смотрите, чтобы никто его у вас не увидел: я делала его при всех, и вдруг кто-нибудь ненароком его опознает.

Все время я невольно возвращаюсь мыслями к страшному покушению, на котором вы настаиваете. Вы принуждаете меня скрывать свои чувства, а главное, принуждаете к предательству, от которого меня бросает в дрожь; поверьте, я предпочла бы лучше умереть, чем совершить такое, потому что от этого сердце у меня кровью изойдет. Он отказывается ехать со мной, если я не пообещаю ему иметь с ним, как прежде, общий стол и общее ложе и не покидать его так часто. Если я соглашусь, то он говорит, что сделает все, что я пожелаю, и поедет со мной куда угодно; тем не менее он попросил меня отсрочить мой отъезд на два дня. Я притворилась, будто согласна на все его условия, но велела ему никому не рассказывать про наше примирение, якобы из опасения, как бы оно не вызвало неудовольствия у некоторых лордов. Короче, я увезу его, куда захочу… Увы, я никого никогда не обманывала, но чего не сделаешь, чтобы угодить вам. Приказывайте, я исполню все, и пусть будет, что будет. Но посмотрите, нельзя ли придумать какое-нибудь тайное средство под видом лекарства. В Крэйгмиллере он должен будет очищаться и принимать ванны, так что несколько дней не будет выходить. Всякий раз, когда я его вижу, он очень обеспокоен, но тем не менее верит всему, что я ему говорю; правда, в своем доверии ко мне до откровенности он не доходит. Если хотите, я все ему открою; мне страшно неприятно обманывать человека, который мне доверяется. Впрочем, все будет так, как вы захотите, только не презирайте меня за это. Вы мне дали такой совет, а сама я в своей мести никогда бы не зашла столь далеко. Иногда он попадает мне в больное место и весьма чувствительно задел меня, когда заявил, что ему прекрасно известны все его преступления, но ежедневно совершаются куда более тяжкие и виновники пытаются их скрыть, но безуспешно, потому что любое преступление, какое бы оно ни было, маленькое или большое, становится известно людям и оказывается предметом их разговоров. А как-то, говоря о г-же де Pep, он сказал: «Желаю, чтобы ее услуги пошли вам на пользу». Он заверил меня, что многие, и он сам в том числе, считают, что я была не вольна в своих действиях и именно поэтому отвергла условия, которые он мне предложил. Наконец, совершенно очевидно, что он весьма обеспокоен по известной вам причине и даже подозревает, что на жизнь его покушаются. Всякий раз, когда разговор переходит на вас, Летигтона или моего брата, он впадает в отчаяние. Впрочем, об отсутствующих он не говорит ни плохо, ни хорошо, а просто избегает этих разговоров. Отец его все так же сидит дома, я его еще не видела. Гамильтоны здесь в огромном количестве и сопровождают меня повсюду; все же его друзья сопутствуют меня всякий раз, когда я еду повидаться с ним. Он просил меня быть у него завтра, когда он проснется. Остальное вам расскажет мой гонец.

Сожгите мое письмо, его опасно хранить. К тому же оно и не стоит того, поскольку в нем сплошь черные мысли.

И не сердитесь, что я так невесела и встревожена; отныне, чтобы угодить вам, я переступаю через честь, угрызения совести и опасности. Не истолковывайте дурно то, что я вам тут написала, и не слушайте коварные нашептывания брата и жены; это все хитроумная ложь, и вы должны понимать, что вся она направлена во вред самой верной и самой нежной возлюбленной, какая когда-либо существовала. Главное, не позволяйте этой женщине смягчить вас, ее притворные слезы ничто в сравнении с подлинными, которые проливаю я, и с теми муками, что я терплю в своей любви и верности, ради того, чтобы занять ее место; только ради этого я предаю, наперекор себе, всех, кто мог бы помешать моей любви. Господь будет милостив ко мне и ниспошлет вам все блага, каких вам желает смиренная и любящая подруга, ожидающая вскорости от вас иной награды. Уже очень поздно, но, когда я пишу вам, мне всегда страшно жаль откладывать перо, и все-таки я закончу его лишь тогда, когда смогу поцеловать вам руки. Простите, что оно так скверно написано, но, может быть, я это делала нарочно, чтобы заставить вас несколько раз перечитать его. Я наспех переписала то, что было у меня в записных книжках, и бумага у меня кончается. Помните же о нежной подруге и чаще пишите ей; любите меня столь же нежно, сколь я люблю вас, и не забывайте