Солдаты милосердия - Любовь Буткевич

Для ясности нужно сказать, что в полевых условиях никакие раны — ни малые, ни большие и даже культи после ампутации конечностей — не зашивались. Все ранения считались загрязненными и после ушивания давали бы больше осложнений. Порой вместе с пулей или осколком глубоко в мышцы проникали большие клочья ваты от телогрейки или стеганых брюк, значит, рана не могла остаться чистой.

Первое время жутковато было снимать бинты, пропитанные кровью, и повязки со свежей зияющей раны, иногда очень обширной. Старалась все делать осторожно, чтобы не причинить боль, которая словно передавалась и мне и чувствовалась где-то в глубине души. Мучительно жаль было каждого человека. Понимая мои щадящие действия, сами пострадавшие подбадривают:

— Ничего, сестричка, смелее. Остались живы, а это перетерпим.

И нельзя было не удивляться, как и что они только ни терпели, сжав кулаки, скрипя зубами, от боли теряя сознание.

Некоторым воинам первая помощь оказана на поле боя, а кому-то в медсанбате, который расположен впереди полевого госпиталя. Там, кроме экстренной помощи, на каждого заполняют маленькие медицинские карточки, где описываются характер ранения и оказанная помощь. При тяжелых ранениях, угрожающих кровотечениях на таких карточках ставилась красная полоса по диагонали. И при поступлении в полевой госпиталь сразу видно, что человека без задержки нужно отправить на операционный стол. Это раненые со жгутами. Больше двух часов жгут держать нельзя: наступает омертвление тканей. Обязательно указывается время наложения жгута. Без промедления идут на операционный стол с проникающими ранениями в грудь, живот, череп.

Все это и многое другое я узнала, казалось, в течение одного длинного дня, а на самом деле прошли сутки и вторые, а мы продолжали работать, забывая поесть. Отдых же вообще казался немыслимым. Как можно было уйти, когда сотни людей ожидали помощи. Так и ходили мы с куском хлеба в кармане халата.

Порой линия фронта словно бы сужалась вокруг нас. Пулеметная и автоматная стрельба сливалась с непрерывным грохотом орудий. Но внимание и мысли отвлекались от происходящих событий, и окружающая обстановка становилась привычной. Но вот к знакомому гулу присоединился какой-то еще. Над нами завыли и с душераздирающим свистом начали проноситься самолеты.

— Воздушный бой идет, — пояснил раненый, которого я перевязывала.

Самолеты то и дело один за другим пикировали над домом, и казалось, что вот-вот врежутся в операционную. Временами от этого невыносимого свиста хотелось запрятаться куда-нибудь, как в детстве, хотя бы под стол, на котором лежал больной. Это было самое близкое укрытие.

Наконец утихли, перестали выть над нами самолеты. И, наверное, не узнали бы мы о результате воздушного боя, если бы не услышали за окном радостные голоса ребятишек.

— Ура! — закричали они.

Подбежав к открытому окну перевязочной, чтобы обрадовать и нас, они, перебивая друг друга, в несколько голосов сообщали:

— Загорелся, загорелся немецкий!

— Летчик на парашюте спускается!..

Мальчик, стоящий у окна, крикнул:

— Ребята, пошли ловить парашютиста!

И они следом за взрослыми гурьбой побежали ловить фашистского летчика…

Уже глубокая ночь. В операционной светло. Над каждым столом светит яркая электрическая лампочка. Ток она получает от движка, установленного на машине в нескольких метрах от операционной. Ведущий хирург, заканчивая обработку раны, произнес:

— Друзья мои, давайте сделаем перерыв. Выйдем, подышим свежим воздухом…

Садимся на аптечные ящики, составленные вдоль стен при входе в здание. Ноги гудят. Во время работы не присядешь.

— Ну как, здорово устала? — спросил ведущий.

— Не-ет.

— Правильно. Не надо признаваться.

Ночь светлая, с полной луной. Перед нами, а низинке на лугу, течет маленькая речушка, поблескивая при свете луны. Днем здесь очень красиво.

Незаметно потемнело. Надолго ли скрылась луна? Посмотрела я вверх и удивилась: туч на небе не было, а луна запряталась в какую-то тень.

— Затмение, что ли? — говорю.

— Верно, — подтверждает ведущий, разглядывая луну.

Оказалось, что все сидящие здесь впервые наблюдали лунное затмение.

Заметили, что канонада стала отдаляться. Наши погнали врага. Это значит, что, возможно, завтра же отправимся вперед.

Время шло к рассвету. От речушки начинал расползаться белый туман. Луга быстро покрывались молочной пеленой, которая поднималась и кверху, к операционной.

Подул свежий предутренний ветерок, и всем стало зябко.

— Ну как, передохнули малость? — спросил ведущий. — Тогда приступаем к делу. На операционном столе ждет больной.

В САНПОЕЗДЕ

Далеко позади осталась Курская дуга. Коллектив госпиталя продолжает шагать по фронтовым дорогам. Мы еще развертывались в лесу, в палатках. Но больше в деревнях и селах. Не раз уходили люди на усиление в другие госпитали своей армии.

За это время набрались сил, окрепли в знаниях по уходу за ранеными и оказанию им помощи. В любых условиях научились оперативней устраиваться.

Теперь госпиталь находится в свернутом виде, но люди отдыхают не все. Шура Гладких и Оксана, Валя Лашук и Валя Бабынина, Миля и я едем в распоряжение подполковника Ерофеева, начальника ХППГ-4345, с коллективом которого не раз встречались, помогая в работе.

Во время боев раненые поступали непрерывно. Порой в течение суток принимали по нескольку сот, бывало, и до тысячи человек. Естественно, не всегда позволяли условия, чтобы разместить такое количество пострадавших, и потому нужно было так же постоянно освобождать места для прибывающих — эвакуировать в тыловые госпитали тех, кому уже оказана помощь.

Эвакуацией раненых в тыл занимались специальные ГоПЭПы — головные полевые эвакопункты, которые располагались вблизи железнодорожных станций, где формировались санитарные поезда и куда направлялись раненые со всех армейских госпиталей.

А если какой-то из полевых оказывался рядом с железной дорогой, то он сам формировал санлетучки. С одной стороны, это было хорошо. Создавались удобства для раненых, сокращались пути и время для их отправки. А с другой — плохо, тревожно. Потому что почти все станции подвергались бомбардировкам со стороны противника.

Фашисты не признавали флаги и знаки с красным крестом, которые должны были щадить по международным законам и условиям. Они одинаково расправлялись как со здоровыми бойцами, так и с ранеными и с медперсоналом, что на земле, что с воздуха.

Госпиталь, куда мы прибыли, находился на станции Бровары, под Киевом.

На первый взгляд, здесь происходило непонятное: одна за другой к подъезду дома подходили и так же уходили машины, на которых лежали раненые. Одних снимали с машин и заносили в дом, других — выносили, укладывали на машины и увозили.

Оказалось, что на сей раз ХППГ-4345 выполнял обязанности головного эвакопункта и занимался формированием санитарных поездов.

— А, старые знакомые прибыли! — весело встретил нас во дворе подполковник Ерофеев. — Ну что, девчата, с ходу получайте ответственное задание: поможете грузить на санлетучку раненых, а потом поедете сопровождать их в тыл. Определенного адреса не даю. Где примут, там и оставите.

— Так, может, и до Урала доберемся? — смеется Шура.

— Может, и до Урала дотянете. Но я думаю, что сдадите раньше и через недельку уже вернетесь. Как, согласны?

— Согласны, товарищ подполковник, — ответила Валя Лашук, назначенная старшей по группе.

Санлетучка — это для нас ново. И даже интересно. Захотелось побывать и в тылу.

Станция находилась в километре от госпиталя. Тут было шумно. Раздавались стоны раненых, фырканье машин, покрикивание шоферов, которые просили освободить дорогу. Стоял состав с товарными вагонами, оборудованными нарами. Больше половины вагонов были уже заполнены ранеными.

Машины, на которых мы прибыли, подошли задним бортом впритирку к вагону, и мы с Шурой, взявшись за носилки, стали переносить и перекладывать людей на разостланную солому.

Машины шли и шли. Мы переходили из вагона в вагон и снова брались за носилки. Руки натянуло так, что порой казалось — не удержу больного.

Иной скажет:

— Дочка, я очень тяжелый. Тебе не поднять. Попроси кого-нибудь помочь.

— Ничего. Справлюсь.

Тут подвезли людей на подводах. Еще трудней стало снимать носилки с телеги и поднимать их до уровня вагона, выше своего плеча. Вспомнились слова мамы: «Побереги себя». А как?

— Сестра, что вы делаете? — возмущается другой. — Неужели для такой работы в госпитале нет мужчин?

А подошедший начальник санлетучки, капитан Михайлов, подгоняет:

— Побыстрей, девчата! Надо успеть отправить эшелон, пока не появились вражеские самолеты.