Гибель империи. Уроки для современной России - Егор Тимурович Гайдар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большинство молодых людей, призванных в армию в соответствии с декретом от 22 августа 1952 г., были старше 23 лет, многие из них были женаты, имели детей, начали деловую карьеру. В 1914 г., когда во Франции в массовых масштабах призывали в армию людей среднего возраста, это прошло организованно, без общественного сопротивления. То, что родина в опасности, было понятно. В середине 1950-х гг. война в Алжире воспринималась и миром, и французским обществом как колониальная, несправедливая. Никогда призывная армия не направлялась для ведения таких войн в то время, когда метрополия находилась в состоянии мира. В сентябре 1955 г. начались беспорядки среди призывников, направляемых в Алжир. В Винсенте, Нанте, Марселе проходят массовые выступления протеста.
Призывники, как правило, не участвуют в активных боевых действиях. Их ведут Иностранный легион и военные-профессионалы. Основная задача призывного контингента – охрана ферм французов-колонистов. Тем не менее со времени направления призывников в Алжир общественное мнение во Франции по отношению к войне меняет-с я. Жители демократической страны, даже испытывающие ностальгию по былому величию, не хотят посылать своих детей воевать ради сохранения фантома империи. В 1960–1961 гг., по данным социологических опросов, 2/3 французов выступали за независимость Алжира. На референдуме 8 января 1961 г. 75,2 % населения проголосовало за то, чтобы дать руководству свободу действий при решении вопросов о формах ее предоставления[62].
Собственно, ни Франция в 1960–1961 гг., ни Португалия в 1973–1974 гг., направившие в колонии крупные контингенты призывников для сохранения империи, не столкнулись с угрозой прямого военного поражения. Ничего подобного произошедшему в 1954 г. при Дьенбьенфу им не угрожало. Решение о демонтаже империи имело иные причины. Дело было во внутриполитических последствиях долгой, дорогой и кровопролитной войны, цель которой становилась все менее понятной обществу. Во второй половине XX в. империи выходят из моды. Идти умирать или посылать своих детей на войну, чтобы сохранить атрибутику былого величия, современное общество не считает нужным.
Решение о роспуске империи, поддерживаемое более 2/3 избирателей, даже во Франции с ее устоявшимися демократическими традициями далось нелегко. Меньшинство, активную роль в котором играли французские переселенцы из колоний, профессиональные солдаты, участвовавшие в войнах и считавшие, что их предали гражданские власти, создало в 1958–1962 гг. серьезную угрозу стабильности французских демократических институтов. Когда в 1958 г. радикальные националисты установили контроль над Корсикой, на вопрос о том, не собираются ли власти Франции восстановить порядок, используя силу, один из представителей французского Министерства обороны ответил: “Какую силу?” Он недвусмысленно заявил, что никаких вооруженных сил для пресечения мятежа у гражданских властей нет[63].
На том, что Франция, пережив крах империи, сохранила в бывшей метрополии демократические институты, сказалось действие ряда факторов: высокий уровень развития, при котором авторитарные режимы, игнорирующие волю большей части населения, выглядят архаичными; планы европейской интеграции, в реализации которых Франция принимала активное участие; авторитет и воля генерала де Голля, оказавшегося человеком, способным распустить империю и сохранить контроль над силовыми структурами.
В 1960–1962 гг., в период, когда активно обсуждался вопрос о прекращении войны и предоставлении независимости Алжиру, многие наблюдатели полагали, что роспуск империи приведет к длительному периоду политической нестабильности и беспорядков во Франции. Прогнозы не оправдались. Продолжение динамичного экономического роста, европейская интеграция свели на нет потенциально опасный постимперский синдром. Во Франции, как и в сегодняшней России, пик постимперского синдрома пришелся на годы, когда благосостояние росло. Однако ее опыт показывает, что, как мы видели, со временем эта болезнь излечима.
§ 3. Проблемы роспуска территориально интегрированных империй
В аграрных государствах, которые далеко не всегда были этнически гомогенными, национальная разнородность обычно не имела принципиального значения. Главным было разделение на привилегированное меньшинство, специализирующееся на насилии, государственном управлении и религии, и крестьянское большинство. Габсбургская монархия середины XVI в. включала кроме Кастилии и Австрии столь разные составные части, как Венгрия, Чехия, Словения, Словакия, Хорватия, Нидерланды, Бургундия, не говоря уж об испанских колониях в Америке. Этническое разнообразие России, объявившей себя империей в начале XVIII в., вряд ли нуждается в комментариях. В силу языковых различий трудно определить, называла ли Османская Порта себя империей, но, по меньшей мере, европейские современники называли ее так неоднократно.
Были аграрные монархии, которые последовательно проводили политику национальной унификации. Во времена раннего Средневековья Англия и Франция были этнически разнородными странами. Потребовалось несколько столетий, чтобы создать в них единую национальную идентичность. Но если в Англии и Франции это было возможно, то в Австро-Венгерской империи, где подданные принадлежали к принципиально разным языковым группам, такая стратегия была нереализуемой[64].
Начало современного экономического роста, связанные с ним радикальные изменения трансформируют жизнь общества. Новая структура занятости, выросший уровень образования становятся данностью. Начинается эрозия основ легитимации традиционных политических режимов. На этом фоне полиэтнические, территориально интегрированные империи сталкиваются с наиболее сложными проблемами.
Дух поднимающегося в начале XIX в. национального сознания хорошо выразил И. Гердер, писавший: “Провидение разделило людей – лесами и горами, морями и пустынями, реками и климатическими зонами, но прежде всего оно разделило людей языками, склонностями, характерами […] Природа воспитывает людей семьями, и самое естественное государство такое, в котором живет один народ с одним присущим ему национальным характером. […] Итак, кажется, что ничто так не противно самим целям правления, как естественный рост государства, хаотическое смешение разных человеческих пород и племен под одним скипетром. […] Такие царства […] словно символы монархии в видении пророка: голова льва, хвост дракона, крылья орла, лапы медведя”[65]. Подъем национального самосознания, требование федерализации по национальному признаку делали положение территориально интегрированных империй особенно сложным.
Заморскую империю, созданную при помощи канонерок, можно покинуть. Остаются проблемы с переселенцами, которых приходится репатриировать, но они затрагивают узкую группу населения. Один из самых серьезных вопросов, связанных с ликвидацией заморских империй, – судьба миллиона французских переселенцев в Алжире. И все же речь шла о судьбе примерно 2 % населения Франции.
При роспуске Португальской империи в середине 1990-х гг. доля репатриантов в населении метрополии достигла максимального для заморских империй уровня – примерно 10 % населения страны[66]. Но эта проблема не стала взрывоопасной для молодой португальской демократии, не помешала ее стабилизации.
В территориально интегрированных, полиэтнических империях проблемы, связанные с расселением этносов, возникающие в ходе дезинтеграции империй, стоят острее. Это хорошо видно по опыту империй, рухнувших во время Первой мировой войны: Российской, Германской, Австро-Венгерской, Османской.
То,
