Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Александр Прозоров

— Темноты нужно ждать, — покачал головой немец. — Нам, пешим, от конных все равно не убежать. Может, ночью скрыться удастся.

Непрерывный стук стрел напоминал дождь. Большинство вестниц смерти падало на расстоянии пяти-шести шагов от пришедших из будущего воинов. Но некоторые вонзались совсем рядом. Одна впилась в землю между сержантом и Генрихом Айхом. Матях выдернул ее, покрутил в руках. Древко чуть больше метра длиной, с тремя длинными белыми перьями. Наконечник шириной в три пальца, с остро отточенными краями. Вес — граммов сто, а то и двести. Если такая упадет на голову с высоты метров пятьдесят, форточку в черепе проделает наверняка.

Ш-ш-ших-х-х… — Андрей вскрикнул от боли, наклонился к ноге, решительно обломал древко стрелы, сдернул ногу с нее. Штанина быстро пропитывалась кровью.

— Вот сволочи! — Он достал из кармана бинт в бумажной упаковке, прямо поверх штанины туго забинтовал ногу.

Ш-ш-ших-х-х — еще стрела чиркнула по груди, распоров верх жилетки.

— Паразиты! — Сержант подтянул автомат ближе, выпустил очередь в сторону отряда, гарцующего в степи. Одна из лошадей упала, тут же поднялась, и лучники торопливо поскакали прочь. Матях развернулся, выпустил несколько пуль в направлении другого отряда — татары, сбившись в группы по полтора-два десятка, маячили буквально повсюду, постоянно работая луками. И подобных разъездов набиралось уже никак не меньше шести. Самое обидное — на близком стойбище две худенькие женщины, выйдя из среднего шатра, перевернули казан и стали спокойно разводить под ним огонь, совершенно не обращая внимания на нападающих. Словно те были уже безопасными покойниками.

— Ну же, капитан! — возмутился Матях. — Вы почему мне не помогаете?

— Далеко, — обреченно вздохнул немец. — Из моего пистолета-пулемета не достать. Ничего не понимаю… Почему они не испугались взрывов и стрельбы? Почему не разбежались?

— Так ведь шестнадцатый век, капитан. На Руси уже четыре столетия пушки во всех городах стоят.[17] И стрельцы с пищалями против татар регулярно ходят. В общем, к стрельбе и взрывам в здешних местах люди привыкли, не первый раз дело имеют.

Стрела с темным оперением впилась Андрею между коленей, вторая — чиркнула раненому егерю по спине, разрезав рубаху и распоров кожу от плеча и до пояса. Кровь тонким ручейком побежала на землю.

— Да что же это такое! — Матях поднялся на колено, сдвинул целик на дистанцию пятьсот метров, выпустил несколько прицельных очередей в одну сторону, в другую. Ближняя вороная лошадь упала и больше не поднялась. Сержант поменял обойму, снова открыл огонь, заставив татар отодвинуться еще дальше.

Но стрелы, хоть и не так часто, все равно продолжали падать. Андрею в двух местах распороло жилетку над «броником», еще одна стрела рассадила кожу чуть выше щеки, от глаза до уха, и теперь за шиворот медленно струилась кровь.

Внезапно Генрих Айх захрипел — Матях увидел, что древко торчит у него из спины, сразу под ребрами, с левой стороны. Пехотинец за ним лежал с остекленевшим взглядом и не дышал. То ли в него еще раз попали, то ли кровью истек. Андрей понял, что все безнадежно. Татары могли гарцевать вокруг час, два, весь день. И стрелять, стрелять, стрелять… А ему, чтобы огрызаться огнем, осталось всего две обоймы, да и те уже взятые из жилетки Смирнова. И если он хочет получить шанс на жизнь, требуется что-нибудь немедленно предпринять.

— Зильдохен шварц, и танки наши быстры, — пробормотал сержант, перевел флажок автомата на одиночный огонь и решительно поднялся. — В атаку, шагом марш!

Гимнастерка, под которую продолжала течь кровь, противно прилипала к спине, правый ботинок тоже хлюпал теплой жидкостью, но Матях упрямо шел вперед, время от времени задерживаясь для прицельного выстрела, не давая всадникам приблизиться. Издалека, да в движущуюся мишень, да одиночным выстрелом не особо и попадешь. Зато и степняки толком прицелиться не могут.

Однако стрелы продолжали сыпаться. Справа, слева, спереди. Некоторые — совсем близко. Вот обожгло огнем левую ногу, но Андрей не остановился, даже не посмотрел, что случилось.

Вот ногу обожгло снова.

Чиркнуло по плечу.

Порезало руку.

Но сержант все равно шел вперед, удивляясь только тому, что среди бела дня ему так сильно захотелось спать. Автомат стал казаться невыносимо тяжелым, неподъемным. Матях выстрелил из него в последний раз — и, не удержав, выронил из рук. Наклонился, чтобы поднять — но упал рядом. Впервые с той минуты, как он здесь оказался, ему стало спокойно и хорошо.

Когда его начали теребить, сержант приоткрыл глаза и увидел желтолицего татарина, рассматривающего штаны. Но сил что-либо сказать или как-то воспротивиться уже не оставалось. Андрей равнодушно смотрел, как степняки сорвали с него всю одежду, с довольными смешками собрали оружие, после чего поднялись в седла и умчались прочь. Он понял, что пришла смерть, и эта мысль ничуть не испугала, а даже обрадовала его. И когда человеческие руки снова принялись шевелить, поворачивать Матяха, подняли, куда-то понесли — это глубочайшим образом обидело бывшего сержанта. Но сопротивляться насилию он по-прежнему не мог.

Глава 4

БОЯРИН УМИЛЬНЫЙ

Пустые телеги, подпрыгивая на травяных кочках, гулко погрохатывали, словно колотушки в руках ночного стражника. Боярин Илья Федотович Умильный поморщился — гулкий деревянный стук снова и снова напоминал ему, что весна этого года не принесла никакого прибытка. Хоть травы, что ли, накосить, чтоб «пустым» не возвращаться?

Зелень в еще не просохшей под летним солнцем степи стояла вровень с конским брюхом, наматываясь на ступицы колес и цепляясь людям за ноги. Лошади по такой траве шли ходко, а вот повозки вязли, как в болоте. Да и людей пеших при обозе оказалось почти три с половиной сотни — освобожденные из татарского полона невольники. В большинстве своем старики, бабки да хворые мужики. Затесались среди них и три худосочные девки, похожие на одетых в сарафаны сибилей.[18] Боярин знал, что завсегда один из пяти-десяти доведенных до православных земель полонян оставался при своем освободителе. Кому идти некуда, у кого дом и хозяйство при набеге дочиста разорили, кто и на старом месте окромя долгов ничего не имел. Но среди идущих между телегами единоверцев Илья Федотович ноне не видел ни единого, годного хоть к какому завалящему делу.

В общем, поход получился неудачным.

Нет, Боже упаси — никакого урона московская рать не понесла. Но и удачи особой не добилась. Тридцатитысячное войско, посланное Иоанном Васильевичем под рукою князя Юрия Пронского-Шемякина, спустилось, едва лед сошел с Волги, по реке до северных татарских улусов, легко разметало встреченный здесь порубежный заслон и разделилось надвое: вятское поместное ополчение во главе с князем Александром Вяземским помчалось в степь воевать стан хана Ямчургея, а сам Юрий Иванович со стрелецкими полками двинулся прямиком на Астрахань.

Увы, никакого сопротивления бояре не встретили: стан они нашли пустым. Только чернели застарелые кострища да серели ровные круги, оставшиеся от собранных и увезенных шатров. Не дожидаясь врага, ногайцы удрали в Тюмень[19] или Азов, оставив победителям несколько хромых кобыл, десяток голодных псов да несколько сотен никуда не годных невольников.

В тот день вятские бояре остро позавидовали своим сотоварищам, что должны были взять богатый стольный город. Но вскоре пришло известие — отряд князя Вяземского также остался ни с чем. При виде русских полков гарнизон поспешил оставить укрепленный остров и ушел в сторону Азова. Князь Юрий Иванович торжественно ввел в город хана Дербыш-Алея и посадил его на правление, тут же взяв с него присягу на верность московскому царю. Астраханское ханство навеки вошло в состав русского царства.

Осталось непонятным только одно: почто Ямчургей царского посла в поруб сажал, коли противиться воле Иоанна Васильевича не собирался? Не иначе как бесовское помутнение на него нашло.

Война окончилась, не успев и начаться. Ополчению оставалось только поворотить коней и отправиться восвояси. Всего и оставалось ждать прибытку, так с того лишь, что походные[20] государь все-таки заплатит, за бездельную прогулку их поход не сочтет.

— Трифон! — неожиданно углядел боярин вырвавшегося вперед молодого холопа.[21] — Ты зачем без доспеха?

— Помилуй, батюшка Илья Федотович, — осадил гнедого мерина отрок, — нет же никого кругом! Как государь наш глаз на Астраханское ханство положил, все ногайцы[22] из Поволжья разбежались. Вон, трава который год нетоптана.

— Татары всегда там, Трифон, где их не ждут, — сурово сообщил боярин. — Ты их за сто верст чаешь, а они из-под земли у самого стремени выскакивают. Облачись немедля!