Белая кость - Валерий Романовский

Время неумолимо тянулось к обеду. Об этом лейтенанту напомнила прилетевшая на запах пищи огромная зеленая муха, которая с первых минут своего появления начала вести себя исключительно нагло. У Романа даже пару раз появлялось желание пристукнуть ее. Но представив, что кто-то увидит ловящего мух офицера, да еще «при исполнении», напрочь погасил мимолетный порыв. «Сама сдохнет, тварь»,  —  решил он про себя.

Внимание Ростовского привлек матрос, проходивший мимо по палубе с неприкуренной сигаретой в уголке рта. Принадлежность его к камбузному наряду не оставляла сомнений. Но сигарета, хотя и не прикуренная, и показное безразличие к молодому лейтенанту, даже дежурному, говорили, что служит он не первый год и успел обнаглеть не хуже, чем та зеленая муха. А этого Ростовский простить не мог.

— Товарищ матрос, стоять! — негромко скомандовал Роман.

Матрос остановился. Взгляд его выражал полнейшее недоумение.

— Почему курите в неположенном месте?

Матрос взял сигарету в пальцы, внимательно посмотрел на нее и с подкупающей улыбкой добродушно вымолвил с явным украинским говором:

— Вона ж нэ горыть, таварыщ лейтенант.

Взгляд при этом был такой плутоватый и деланно добродушный, что Ростовский оценил матроса по-своему: «Трезвый ум хохла, безошибочно подсказывает ему, что пора прикидываться дураком, и он мастерски это делает, значит хитрый, надеется выкрутиться».

Матрос не знал Ростовского и, похоже, видел его впервые. И тут последовал не менее коварный вопрос лейтенанта, напрочь выбивший «хитреца» из колеи:

— Товарищ матрос, а когда вы идете из кубрика в гальюн по малой нужде, вы свой «хрящ любви» тоже в кубрике достаете?

Улыбка хоть и не пропала с лица матроса, но по глазам было видно, что он весьма озадачен. Осознав происходящее, он быстрым, коротким движением сунул сигарету в карман робы и, значительно посерьезнев и подтянувшись, тихо произнес:

— Ясно, товарищ лейтенант. Разрешите идти?

В это время к плавказарме подошли и стали подниматься по трапу пятеро командиров подводных лодок. Ростовский, застыв у трапа, лихо поприветствовал прибывающих. Не обращая ни малейшего внимания на дежурного лейтенанта, командиры, продолжая обсуждать какую-то животрепещущую тему, прошли к внутреннему трапу и стали подниматься на палубу, где располагались каюты «люкс». Роман пока еще никого не знал пофамильно, но в том, что это были командиры, сомневаться не приходилось.

Минут через сорок на борт ПКЗ прибыл дежурный по дивизии капитан 3 ранга Шулика, по прозвищу Кактус. Это был командир ПЛ «С-187», а прозвище среди друзей-командиров он заработал за большой, круглый и лысый череп, покрытый легким белесым пушком.

Приняв от Ростовского доклад, он коротко спросил.

— Лейтенант, а кто-нибудь из командиров лодок на борт поднимался?

— Так точно, товарищ командир, поднимались и сейчас находятся в одной из кают «люкс», — ответил Роман, поймав себя на мысли, что совсем забыл предупредить дежурного по камбузу, а у того наверняка не все готово для снятия пробы.

Но прибывший дежурный по дивизии совершенно не спешил с «пробой». Обращаясь к Ростовскому, Кактус уточнил:

— Карандаш и бумага есть?

— Ручка есть, а бумаги нет, но я запомню, — доложил Роман, считая, что Кактус намерен выдать какие-то замечания по порядку.

— Лейтенант! На всю службу себе заруби! Лучше иметь тупой карандаш и клочок бумаги, чем острую память. Со временем ты это поймешь и оценишь. Записную книжку заведи незамедлительно! Мой тебе совет. А сейчас бери свою ручку, вот тебе лист бумаги, и слушай боевую задачу.

Выйдя на крыло «люксовской» палубы, он определил Ростовскому место нахождения и начал короткий инструктаж несколько ошарашенного Романа:

— Всех, кто будет выпрыгивать из иллюминаторов кают, переписать, а список — мне. Задача ясна?

Задача была предельно ясна, и он даже представил себе картину, как солидные люди покидают каюту через эти большие окна-иллюминаторы. Одно волновало молодого офицера, как он сможет переписать их, если не знает ни одной фамилии. Однако задать этот вопрос Роман постеснялся, резонно подумав: «Будь, что будет!»

Бравый Кактус тем временем уже вышел в коридор и, зычно крикнув в пространство команду «Смирно!», начал по-строевому чеканить шаг по гулкому железу коридорной палубы. Пройдя с десяток шагов, он остановился и хорошо поставленным командирским голосом доложил в пустоту коридора: «Товарищ адмирал! Во время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по дивизии капитан 3 ранга Шулика!»

Доносившиеся до этого из каюты приглушенные голоса командиров резко смолкли. С минуту стояла тишина. Вдруг иллюминатор отдраили и из него горохом посыпались командиры. Мимо Ростовского они пробегали быстро, неуклюже пригибаясь, тщетно пытаясь не греметь каблуками. Следуя мимо Ростовского, каждый полушепотом пытался у него узнать, где же находится адмирал. Но лейтенант, пораженный всей этой картинкой, только молчал, стоя с разведенными руками и пожимая плечами.

Наверное, со стороны все это выглядело грандиозной хохмой, но Ростовскому еще долго было не до смеха.

Шутка была раскрыта командирами быстро, но реакция у отцов-командиров была в корне различной и не всегда адекватной. Кто-то с удовольствием посмеялся над своей минутной трусостью, а кто-то заимел на Кактуса такой зуб, что еще не один вечер на ПКЗ из его каюты доносились возмущенно-пьяные голоса «пострадавших».

Вывод Ростовского был прост: На флоте подкалывать нужно осторожно, с умом, а реагировать на подколы — с юмором и без зла. А без подколов на флоте не обойтись — подохнешь либо с тоски, либо от перенапряжения!

Место «сомнительно», товарищ командир!

Светлой памяти капитан-лейтенанта В. ПАВЛОВА,

штурмана ПЛ С-188, посвящается

В море выходили практически ежедневно. «Бегали» в ближние от Лиепаи полигоны. Отрабатывали курсовую задачу Л-2. Рано утром играли приготовление и выходили на два―три дня.

После среднего ремонта экипаж продолжал «обживать корпус» в море, создавая привычный подводнику-дизелисту корабельный «комфорт» и оморячиваясь, отрабатывая элементы задачи.

Людей такой распорядок, разумеется, выматывал и, когда лодка вдруг заскакивала в базу, все старались хотя бы на час―два попасть в домашнее тепло. Молодые были, впечатлительные. Некоторые из нас только-только училище закончили. Понять это, я думаю, можно.

Холостяки же спешили в «Черный тюльпан», как называли гостиницу, где они жили. Сообща топили дровами видавший виды чадивший титан, мылись и стирали. Иногда совершенно незатейливо расслаблялись. В эти минуты с удовольствием шла рюмка «шила» на лимонных корочках или на кофе. Очень популярное подводницкое «пойло» того времени.

А утром снова приготовление, снова море, снова — очередной шаг к линейности.

Новый год был уже не за горами. Штатного минера, Диму Гнатюка, отправили в очередной отпуск. Согласно распространенной тогда на флоте поговорке: «вот созрели помидоры — в отпуск двинулись минеры» — не выгорело. И помидоры — давно съедены.

Как говорится — дотянули!

Ну, а так как «корабль без минера, что деревня без дурака», то на этот период на лодку прикомандировали меня, совсем еще зеленого лейтенанта. Заодно и озадачили зачетами на допуск.

Командир, капитан 2 ранга Раздобурдин, был из заслуженных, опытных, пользующихся непререкаемым авторитетом в бригаде и дивизии, офицеров. При первой встрече, оценив меня взглядом, он тихо сказал:

— Надеюсь, лейтенант, зачетные листы у вас есть все. Заведите еще, пожалуйста, и тетрадь по устройству подводной лодки. Зачеты на самостоятельное несение ходовой вахты буду принимать лично.

Больше всего понравился мне офицерский коллектив — дружный, толковый и юморной. Из четырех лейтенантов трое были выпускниками этого года, только из разных училищ.

Особой живостью ума и смекалкой среди офицеров экипажа, выделялся штурман, капитан-лейтенант Володя Павлов. Маленький, толстенький, почти всегда улыбающийся. Умевший красиво пошутить и безобидно разыграть любого, от матроса до офицера включительно.

Окончив училище с «красным дипломом» и являясь лучшим штурманом соединения, он совершенно не рвался к карьере по командной линии. Всегда носил короткие брюки и, зачастую, разного цвета носки. К примеру, черный и синий, а то и коричневый с серым. На смех сослуживцев он, казалось, не реагировал, и вскоре к его чудачествам привыкли даже в штабе.

Зато люди его любили, уважали, и боевая часть у него была лучшей на дивизии.

В то памятное утро приготовление ничем не отличалось от предыдущих. Единственно, по непонятным причинам, опаздывал боцман, мичман Байбаков. Старпом этому факту удивился и выразил штурману свое неудовольствие, приказав разобраться и навести должный порядок.