Роман на Рождество - Элоиза Джеймс

Обычно слово «плащ» ассоциируется с черным бархатом, но плащ, прикрывавший в тот вечер плечи герцога, был из розового шелка, отороченный темно-лиловой тафтой с изумительной вышивкой, которая напоминала кованый узор – даже во Франции, при Версальском дворе, Джемма ни разу не видела такого великолепия, хотя провела там не один год. Черные с сединой волосы Вильерса были собраны сзади и перевязаны бархатной лентой, идеально подобранной под цвет плаща.

– Плащ прикрывает его раненое плечо, – пробормотал Деймон. – Умный парень.

– Второго такого нет, – ответила Джемма улыбаясь.

В своем стремлении к элегантности Вильерс вплотную подошел к опасной черте, разделяющей мужественность и женственность, но, как ни странно, в яркой, подчеркнуто модной одежде он выглядел больше мужчиной, чем многие другие в заурядной. Разумеется, этому способствовали и черты его лица, которые никак нельзя было назвать женственными (например, крупный нос и квадратный подбородок), особенно в сочетании с природной сдержанностью герцога и его всегдашним скучающим выражением лица.

Действительно, в Англии больше не нашлось бы никого, кто надел бы такой плащ, вернее, осмелился бы надеть. Но при всем этом Вильерс выглядел великолепно, как какой-то сказочный принц, счастливый обладатель целого гарема прелестных женщин.

Боком протиснув кринолин между двумя дамами, остолбеневшими при виде нежданного гостя, Джемма присела перед Вильерсом в глубоком книксене.

– Ваш приход – огромная честь для нас, ваша светлость, – приветствовала она герцога.

– Я пропущу прием у герцогини Бомон только в тот день, когда с меня будут снимать мерки для гроба, – ответил Вильерс с не менее глубоким поклоном и продолжил, покосившись на Деймона: – Хотя ваш братец приложил все силы, чтобы я оказался на этом весьма неудобном ложе, я остался жив и готов к новому поединку.

Поклон, который отвесил ему Деймон, сделал бы честь и императору.

– Только не со мной, ваша светлость, – проговорил юный дуэлянт. – Я больше не хочу с вами драться.

– Разумеется, я вам не верю, – ответил раненый герцог с улыбкой. – Я нахожу положение побежденного весьма неудобным и не желаю новых неудач, Гриффин. Представьте, в какие-то два дня я проиграл дважды – вам и вашей сестре.

– Если вы имеете в виду наш шахматный поединок, – тоже улыбнулась Джемма, – то вы проиграли всего лишь одну, самую первую партию.

Вильерс обвел взглядом притихших гостей, жадно ловивших каждое слово, и они тотчас отвернулись, безуспешно пытаясь придать себе равнодушный вид. На губах герцога снова заиграла улыбка, но на сей раз в ней было что-то дьявольское.

– Думаю, нам надо сегодня начать вторую партию, герцогиня, – сказал он. – Мне известно, что несколько глупцов заключили пари относительно исхода нашего шахматного матча, поставив больше двух тысяч фунтов. Было бы невежливо заставлять их ждать.

По залу пробежал шумок, похожий на шелест волнуемой ветром пшеницы: в последние несколько недель ставки спорщиков сильно возросли, а с известием о проигрыше Вильерса, считавшегося лучшим шахматистом Англии, они должны были взлететь до небес, не говоря уже о том, что…

Появившийся возле Джеммы супруг, герцог Бомон, как и подобает тонкому дипломату, отвесил Вильерсу глубокий поклон.

– Счастлив видеть вас, ваша светлость, – приветствовал он гостя, и в его голосе не было ни неприязни к Вильерсу, ни волнения из-за участия Бомона в параллельном шахматном поединке с женой. А ведь злые языки поговаривали (и половина Лондона этим слухам верила), что призом победителю в поединке Джеммы Бомон с Вильерсом и собственным мужем была она сама. Естественно, герцогиня рассчитывала выиграть и у того, и у другого. – Я с большим сожалением узнал о вашем ранении, – продолжал Бомон так, словно его шурин не имел к этому происшествию никакого отношения. – Не лучше ли было вам отдохнуть, ваша светлость?

– Ах, этот отдых, – со скучающим выражением произнес Вильерс. – Не стоит преувеличивать его значение, особенно сейчас, когда появился шанс сыграть в шахматы. Видите ли, – добавил он, – я не люблю проигрывать.

– Но мы делаем не больше одного хода в день, – с наигранной серьезностью возразила Джемма, – и сегодня вы не сможете определить, проиграете вы или победите.

– Я приложу все силы, чтобы привести вас в трепет своим искусством шахматиста. Испуг лишит вас способности логически мыслить, и вы сами бросите игру.

– Такая перспектива меня действительно пугает. Я согласна с мужем, вам нужен отдых, но раз вы настаиваете… Если вы соблаговолите сопровождать меня в библиотеку, то мы можем начать игру.

– Окажите мне честь, – поклонился Вильерс.

Джемма взяла его под руку, и они двинулись сквозь толпу. Шушукавшиеся пэры расступились перед ними, словно перед всходившей на трон королевской четой.

– Признаться, мне гораздо больше пришлась по душе камерная обстановка, в которой прошла наша первая встреча, – сказал Вильерс.

– Если вы настаиваете на продолжении игры, когда в доме полно народа, то вас не должна смущать публичность. Я ни за что не приглашу вас в свою спальню во время приема.

Поприветствовав лорда Сосни кивком, Вильерс снова повернулся к Джемме.

– Я кое-что понял во время поединка с вашим братом, – сказал он.

– Что вам было бы неплохо взять несколько уроков фехтования? – предположила Джемма с самым невинным выражением лица. Заметив, что леди Рапсфеллоу с выпученными от напряжения глазами прислушивается к их разговору, герцогиня с улыбкой обратилась к ней: – Да, миледи, мы намерены начать вторую партию. Не хотите ли к нам присоединиться?

Издав восторженный возглас, почтенная дама засеменила за ними.

– Вы слышали старую легенду о дудочнике, который уводит крыс из города? – шепнул Вильерс, наклонившись к Джемме.

– Я рассчитываю, что леди Рапсфеллоу помешает вам сосредоточиться, – рассмеялась герцогиня. – Так что же вы поняли во время дуэли?

– Будучи человеком неглупым, – продолжал с улыбкой Вильерс, – я сразу сообразил, что моя жизнь в руках вашего брата. В голове наступила особая ясность, как бывает, когда вдруг оказываешься на краю пропасти…

– Деймон никогда бы не пошел на убийство, – попыталась успокоить герцога Джемма, одновременно кивая двум дамам, которых даже не знала по имени.

– Правда, я решил, что доброе имя невесты значит для Деймона меньше, чем моя грешная жизнь, но ведь я мог и ошибиться, не правда ли? Вы думаете, этот случай изменил меня? Увы, этого не произошло.

– Понимаю, – ответила Джемма. – Однажды в Париже я попала под карету, и когда пришла в себя, то первая мысль была не о том, что станет с моей душой, а цела ли моя пелерина.