Диагностика кармы. Опыт выживания. Часть 5 - Сергей Лазарев

Мировая война в нынешнее время никому не оставит шансов выжить, – это уже понимают даже школьники. Но отказаться от закона силы, который крепко сращен с культом денег, человечество пока не может. Поклонение инстинкту самосохранения всегда уводит от любви и направляет к гибели.

В очередной раз со всей отчетливостью начинаешь осознавать связь между менталитетом, мировоззрением человека – и такими понятиями, как религия, культура, политика, экономика и другие сферы человеческой жизни. В наше время неправильное мышление становится смертельно опасным для всей цивилизации. Воспитание детей свелось к развитию способностей, интеллекта. Деловая хватка и умение зарабатывать деньги давным-давно вытеснили нравственное образование. Религия с этой задачей не справилась, а для науки любовь, вера и нравственность – пока еще понятия абстрактные и ненужные. В результате человек начинает жить инстинктами, закон силы выходит на первый план. Возвеличивание самого себя, своей силы и энергии становится одним из главных источников удовольствия. Унижение другого, демонстрация своего статуса, своей силы и власти – эти языческие тенденции становятся естественными для молодежи.

В быту мы ругаемся матом, презрительно отзываемся о ком-то, в семье мы каждый день стремимся доказывать собственное превосходство, незаметно становимся нетерпимыми к мнению других, а потом у нас начинаются неприятности и болезни.

Если человек не следует законам любви, главным для него становится нравственность. Если человек утрачивает нравственность, главным для него становится закон силы. Ниже уже – только состояние раба, когда, утратив стремление к силе, человек, подобно животному, бросается к удовольствиям от удовлетворения своих элементарных потребностей.

Недавно по электронной почте мне прислали поразительное высказывание Лао-цзы: «Когда потеряна истинная добродетель, является добродушие. Когда потеряно добродушие, является справедливость.

Когда потеряна справедливость, является приличие. Правила приличия – это только подобие правды и начало всякого беспорядка».

Объясню, как я понимаю эту фразу. Любовь является высшей добродетелью. Именно устремление к Богу дает нам правильное отношение к миру. Когда любовь к Богу исчезает, появляется любовь к окружающему миру, которая превращается в добродушие, поскольку утрачивает диалектику. Только мягкость, комфортность, добродушие – это уже постепенная утрата любви. Но в добродушии любви еще много.

Добродушие превращается в нравственность, то есть в справедливость. Когда слабеет нравственность, остается мораль, или приличие. Когда человек ориентируется только на внешние моральные установки, он постепенно утрачивает и нравственность, и добродушие, и любовь. И тогда на смену любви приходит инстинкт самосохранения вместе с агрессией, желанием подавить другого, отнять у него все блага, поработить его. А далее появляется то, что Лао-цзы называет «началом всякого беспорядка»: люди начинают уподобляться зверям. Честность, ответственность, доверие, уважение к закону постепенно исчезают, и это приводит к разложению и отдельных государств, и всей цивилизации в целом. Первобытноплеменные отношения должны привести к появлению первобытных племен: какова функция – такою будет и форма.

Не так давно у меня возникла очередная ситуация, связанная с воспитанием. Осенью мы с женой и дочкой опять летели на кратковременный отдых. Огромный «Боинг» был наполнен пассажирами, перелет предстоял длительный – около девяти часов. Нам достались места посреди салона, и, как назло, на четырех креслах прямо следом за нами расположились четверо здоровых парней. У одного из них как раз был день рождения, а у второго – кажется, свадьба. Они крепко выпили уже в самом начале полета, а затем начали оживленно общаться, – разумеется, употребляя матерные выражения. Причем не вскользь, между делом, а громогласно и опять же демонстративно. Вероятно, это доставляло им удовольствие. Четыре доминирующих самца демонстрировали свою силу и сплоченность.

Мне было неудобно за них перед женой и дочкой. Но сразу делать замечание я не решался. Когда несколько парней объединяются в стаю, желая подавить окружающих, шансы обидчика быть растерзанным многократно увеличиваются. Стая живет инстинктом самосохранения, причем группе, как известно, меняться тяжелее, чем отдельному человеку.

Я ждал, когда же они затихнут. Или, может быть, кто-нибудь из пассажиров попытается их одернуть? Тогда решить проблему станет легче. Но весь салон безропотно слушал мат, все старательно делали вид, что ничего не слышат. Я понял, что пора высказывать претензии, иначе у меня будет депрессия.

Сначала я мысленно проработал худший вариант – кулачный бой после моего замечания. Стало ясно, что в данной ситуации рассчитывать на свою физическую силу бесполезно. Хотя, на крайний случай, я приблизительно прикинул схему защиты. Затем я подумал о том, что можно обратиться к стюардессе и потребовать наведения порядка. Люди вокруг боятся и смиренно молчат, но экипаж-то должен реагировать на хулиганство. Если призвать экипаж к выполнению своих обязанностей, можно добиться результата, – вплоть до внеплановой посадки в каком-нибудь аэропорту и ареста дебоширов. В конце концов, можно обратиться ко всем пассажирам в салоне с предложением о защите нравственности.

А потом я вдруг поймал себя на том, что у меня нет теплого чувства к этим парням. Я изначально как-то недоброжелательно думаю о них. Я уже разорвал внутреннее единство с ними. А ведь для того, чтобы воспитывать другого, нужно войти в его положение. У одного из них – день рождения, он радуется и празднует это событие. У второго – свадьба. Ребята, в принципе, хорошие, только не умеют общаться. Если драться невозможно, – значит, надо договариваться. Но при этом – не обвинять, не осуждать и не требовать. Если я начну требовать, в ответ меня могут просто обругать.

И тут я вдруг понял: надо обратиться к ним с просьбой – попросить, чтобы не ругались. Если не поймут, покажу на жену и дочку и объясню, что оскорбляют они не только меня, но и их. А кроме того, честно предупрежу, что намерен защищать свою семью от их оскорблений, пусть даже невольных. Если не прислушаются, – тогда обращусь к стюардессе. А если и этот вариант не сработает, – ну, тогда уже останется только мордобой.

Я развернулся в кресле и обратился к подвыпившим молодцам:

– Ребята, у меня к вам большая просьба. Ругайтесь, пожалуйста, потише, – здесь женщины и дети.

Я правильно выбрал форму. Если бы я сказал: «Перестаньте ругаться!», – это было бы требование на грани насилия, а человек сразу остановиться не может, и у него возникает сильнейший стресс, который может выплеснуться как агрессия. Внешне получилось бы, что я перехватил управление и хочу, чтобы они остановили те действия, которые лично мне не нравятся. Если же я прошу ругаться потише, тогда свобода действий остается за ними. Я прошу, а они решают, выполнять мою просьбу или нет.

Реакция ребят неожиданно оказалась добродушной. Теперь они, хоть и продолжали ругаться, но уже гораздо тише. Я понимал, что им нужно время, для того чтобы перейти в другой режим общения, и поэтому терпел, наблюдая, как ситуация потихоньку улучшается. Через какое-то время мат прекратился, и если кто-то из них позволял себе выругаться, то другие тут же тихо его одергивали:

– Перестань, здесь женщины и дети.

Что же касается ситуации в испанском аэропорту, то я, по сути дела, потребовал тогда от парня, чтобы он не ругался. А если бы не потребовал, а попросил, – скорее всего, не пригодился бы и жесткий конфликт. Практически невозможно отказаться от убедительной просьбы, высказанной добродушным языком. Иными словами, нужно было не требовать от парня прекращения каких-то действий, а попросить у него помощи, защиты от него же самого.

Мы не представляем себе, какой силой обладает слово. Просто не у каждого хватает умения сохранить любовь и доброжелательность по отношению к другому, а также – умения правильно высказать претензию. Даже если человек демонстративно не хочет меняться, услышанные слова все равно посеют в его душе возможности для изменений. А показать свое неприятие хамства иногда бывает просто необходимо.

Знакомая прислала мне такую «ситуацию из жизни». Мальчик лет шести сидит вместе с мамой в автобусе и бьет ногами в кресло, находящееся впереди. Сидящая на этом кресле женщина поворачивается и делает замечание ему и матери. Мать отвечает: «Мой ребенок делает все, что хочет. У меня принцип – не запрещать. Нельзя ограничивать ребенка». Оказавшийся рядом парень неожиданно вынимает изо рта жвачку и прилепляет ее прямо на лоб мамаше. Та начинает возмущаться, а он ей говорит: «А мне моя мама в детстве тоже все разрешала. И я теперь делаю все, что хочу».