Борнвилл - Джонатан Коу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ужас от дерзости этой затеи потеснил смущение. Середина дня. Сэм, естественно, понимал, что пабы посреди дня открыты, но ему обыкновенно и в голову бы не пришло навестить паб – уж точно не под носом у жены, скажем так.
– Ты же не против, Долл, а? – спросил Джим, ожидая возражений. – В смысле, обычно-то мне бы и не приснилось сбивать твоего мужа с пути истинного. Но нынче такой день…
Долл осталась не в восторге, это очевидно. Вместе с тем не очень-то получилось бы у нее возражать. Зятя своего Долл почитала и, возможно, даже побаивалась. Он был мужем ее старшей сестры, и это наделяло его немалым нравственным авторитетом. Если он считал, что сегодня прилично отправиться в паб посреди дня, так тому и быть. Просто придется уступить. Требование у нее только одно: муж должен вернуться не позже чем через час.
Однако случиться такое могло вряд ли – во всяком случае, по той причине, что ближайший паб находился более чем в миле от них. В самом Борнвилле никаких пабов не водилось. Пабы остались за пределами этики, на фундаменте которой воздвиглась деревня. Все-таки почти век назад семья Кэдбери мыслила себе жидкий шоколад как альтернативу выпивке. Их предприятие основывалось на принципе умеренности. И когда в 1900 году владения Борнвилл передали борнвиллскому Деревенскому попечительскому фонду, в условиях сделки сказано было, что “продажа, распространение или употребление опьяняющих напитков должно быть полностью исключено”. Коли Сэм и ее зять желали выпить, это придется заслужить, топая пешком.
* * *
И уж они-то заслужили. К его возвращению домой Сэмюэлу успели продать, а сам он успел потребить немалый объем выпивки, и теперь та приятно распространилась по всей его нервной системе. Долл это не порадовало. Осязаемо было ее недовольство, однако впрямую Сэму она ничего не сказала, поскольку в этом доме так не делалось. Мать и отец Мэри ссорились редко. Разногласия возникали, происходил скупой обмен обтекаемыми словами, а затем наступали тихо клокотавшие долгие молчания. Но никто не возносил голоса выше обиженного, капризного тона, в каком Долл произнесла:
– Ты впритык. Почти три часа дня.
– А что будет в три часа дня?
Долл цокнула языком.
– Что будет в три часа дня? – переспросила она. – Ты сколько пинт принял? Мистер Черчилль по радио – вот что будет. Как ты мог забыть такое?
Радио уже включили, и из него с ненавязчивой громкостью изливалась легкая музыка. Сэм устало опустился в кресло, Долл подкрутила ручку приемника и позвала дочку, чтоб спускалась к ним.
– Премьер-министр произнесет речь! – крикнула она. – Такое нельзя пропускать!
Они сидели и слушали мистера Черчилля в том же почтительном молчании, какое сохраняли, когда говорил Король – или преподобный Чэпмен на еженедельной проповеди. Мэри речь показалась очень скучной, на ней едва удавалось сосредоточиться. Первые несколько минут премьер-министр вроде бы исключительно перечислял имена заморских генералов и политиков и рассуждал о подписании пактов и договоров, названия которых тоже казались заморскими. Премьер-министр продолжал бубнить, и Мэри заметила, что веки у отца постепенно отяжелели. Но тут речь наконец сделалась более выразительной: Черчилль объявил, что “боевые действия официально завершатся этой ночью, в первую минуту после полуночи”. Он напомнил всем, что кое-какие немцы все еще воюют с русскими войсками, но добавил, что “это не помешает нам сегодня и завтра праздновать Дни победы в Европе. Сегодня же, вероятно, – продолжил он, – нам следует думать преимущественно о себе. Завтра мы отдадим особое должное нашим русским товарищам, чья мощь на поле боя стала одним из величайших вкладов в общую победу”.
Услышав это, Долл умудренно кивнула и сказала мужу:
– Так и есть, верно? Если б не русские, мы б ни за что не победили.
Но Сэм под непривычным действием трех пинт обеденного пива уснул и теперь тихонько похрапывал, вытянув ноги, запрокинув голову и приоткрыв рот. Долл, глазам своим не веря, покачала головой. Собралась было разбудить его пинком по пяткам, но отказалась от этой мысли, предоставила мужу дремать.
“Германская война, – продолжал премьер-министр, – следовательно, подошла к концу. После нескольких лет плотной подготовки Германия напала на Польшу в начале сентября 1939 года и, следуя нашим гарантиям, данным Польше, а также по соглашению с Французской Республикой, Великобритания, Британская Империя и Содружество Наций объявили войну этой гнусной агрессии. После того, как доблестная Франция оказалась повержена, мы – и нашим островом, и всей единой Империей – боролись в одиночку целый год, пока к нам со своей военной мощью не присоединилась советская Россия, а позднее – колоссальная сила и ресурсы Соединенных Штатов Америки. Наконец едва ли не весь мир сплотился против злодеев, и ныне простерлись они перед нами поверженные. Все сердца на этом острове и по всей Британской Империи преисполнены благодарности к нашим блистательным союзникам”.
Долл поджала губы и вновь закивала в согласии, а Мэри тем временем размышляла о слове “остров”, которое то и дело повторял Черчилль. Никогда о своей стране как об острове она не думала. Это слово напомнило ей о книге, которую тетя Гвен и дядя Джим купили ей на прошлое Рождество. Она называлась “Остров приключений”[8], и мама рассердилась – она считала, что дочь переросла Энид Блайтон: Мэри уже пошла во взрослую школу, и ей полагалось читать Шекспира, Диккенса и прочих подобных. Но Мэри книжку все равно прочла и получила большое удовольствие. Там говорилось о четырех детях, оставшихся на каникулах с тетей и дядей, жившими в доме на морском утесе рядом со зловещим островом – он назывался Остров Мрака, – чуть ли не все время окутанным туманом. Там происходило много всякого таинственного, что, как в конце концов выяснилось, было делом рук некоей банды, хотя настоящим злодеем оказался слуга детей, черный человек по имени Джо-Джо. В общем, книга захватывающая, и с тех пор слово “остров” всякий раз наводило Мэри на мысль о тайнах и приключениях. Напоминание о том, что и сама она живет на острове, было Мэри приятно.
Премьер-министр приближался к финалу своей речи. В заключение он сказал:
“Мы можем позволить себе краткую радость, однако ни на миг не будем забывать о трудах и усилиях, что ждут нас впереди. Япония со всем своим коварством и жадностью остается неукрощенной. Ущерб, причиненный ею Великобритании, Соединенным Штатам и другим странам, ее отвратительные зверства требуют суда и возмездия. Ныне обязаны мы посвятить свои силы и ресурсы завершению нашей
