Литературная Газета 6229 (25 2009) - Газета Литературка

А тем несчастным, кто не способен следовать сразу всем отрицающим друг друга метафизическим системам, на помощь придёт софистика, как мы обычно называем не устраивающую нас чужую логику. Хотя и у самых умных, и у самых глупых логика есть служанка утешительной мечты. А потому ей под силу и обосновать совместимость религии даже с самой наинаучнейшей из наук, что бы по этому поводу ни думали десять или даже тысяча академиков.

В пользу науки говорит лишь сама наука - в пользу подсудимого свидетельствует лишь сам подсудимый. Правда, он ещё и предъявляет массу полезных (и такую же массу опасных) приспособлений, но чего стоит правота, подкреплённая взяткой? Если истинность измерять способностью делать людей счастливыми, религии могут предъявить суду дары неизмеримо более драгоценные - надежду на бессмертие, на посмертное воздаяние Да и чего стоит одна лишь уверенность, что ты живёшь правильно?..

В конце 80-х, когда интеллектуалов изумляла склонность "традиционного человека" цепляться за совершенно не касающиеся его собственной жизни иллюзии ("если Ленин не делился последней коркой с беспризорными детьми, я не знаю, зачем жить"), мне пришлось много заниматься как теоретической, так и практической суицидологией. И оказалось, что за брежневское идиллическое двадцатилетие число самоубийств в Советском Союзе удвоилось. Зато в первые годы горбачёвских надежд - вместе с падением безопасности и комфорта - оно упало почти на треть. И только с падением новой веры снова поползло вверх - тогда как войны, почти полностью отнимающие комфорт и безопасность, но дающие уверенность в оправданности страданий, обычно резко снижают число самоуничтожений.

Думаю, что ценность всякой метафизической системы, как теистической, так и атеистической, именно в том, чтобы освободить человека от груза сомнений: утратив монополию, она становится почти бесполезной. А потому, если человек хочет сохранить свою уверенность в неприкосновенности, ему лучше всего не обсуждать её с теми, кто эту веру не разделяет.

Иначе не избежать мучительных сомнений и тайной ненависти к тем, кто эти сомнения несёт, ибо важнейшая функция нашей психики - самооборона (и пламенно верующие обычно пребывают либо в повышенной изоляции, либо в повышенной конфликтности с социальной средой).

Я подозреваю, что наилучшая политика метафизического примирения - апартеид, раздельное проживание. И светский свой характер государство должно проявлять именно в том, чтобы по возможности расселять метафизические коммуналки - уменьшать количество сфер, где бы инаковерующие приходили в столкновение друг с другом. Давая по носу экстремистам всех лагерей, пытающимся нарушить сложившееся равновесие в свою пользу.

О, бурь заснувших не буди - под ними хаос шевелится!

В открытой борьбе, неизбежно порождающей озлобление, пострадают именно верующие - атеистам-то терять нечего, кроме своей безнадёжности. А вот религия, прибегающая к государственному принуждению, для подавляющего большинства, и без того верующего не слишком уверенно, утратит всё своё обаяние.

Предлагаю поискать в русской литературе доброе, поэтическое описание уроков Закона Божьего - а заодно задуматься: не был ли российский рационалистический нигилизм, а с ним и воинствующий атеизм реакцией на принуждение к вере? И нужен ли нам их рецидив?

Беспокоюсь я, повторяю, не о себе - моё дело пропащее: слова "мир создал творец" вызывают у меня лишь новые вопросы - "а кто создал творца?", "откуда уверенность, что он его создал для нашего блага?" - но я рад за тех, у кого подобные вопросы не отнимают отрадных мечтаний, - не надо осквернять их политической грызнёй.

И науке они в сегодняшнем своём нетребовательном виде нисколько не мешают: наука не отрицает творца как первопричину, она всего лишь исключает его как неиспользуемую гипотезу ради "экономии мышления".

Но не надо отнимать удовольствие у тех, у кого больше ничего нет. Сами-то учёные в большинстве своём находят в науке не только кусок хлеба, но и метафизическое утешение - она один из самых сильных наркотиков, она и дарит забвение ужасов жизни, и даёт чувство причастности чему-то великому и бессмертному, - но нельзя же думать только о себе! Аристократам духа не пристала логика плебса: у меня квартира уже есть, значит, жилищное строительство пора прекратить. Нельзя, проводя жизнь в опьянении, требовать трезвости от других.

Тем более что результат будет ровно обратный - перестроечный всплеск религиозности и был реакцией на десятилетия принудительного атеизма.

Преподаватель-атеист отказал верующим студентам в праве на положительную отметку по философии и сам угодил под статью. В. Мухачев ("ЛГ", N 21, 2009 г.) поднимает конфликт на принципиальную высоту: "Уголовным правом по атеизму", хотя уголовное право в данном случае бьёт не по атеизму как мировоззрению, а по использованию служебного положения для навязывания этого мировоззрения, вернее, для навязывания его имитации.

2009-06-24 / Александр МЕЛИХОВ

Родная речь ndash; дарованное благо;

РУКОПОЖАТИЕ

Поэт и прозаик Лариса ВАСИЛЬЕВА - частый и желанный гость на страницах "ЛГ". Она всегда в движении, в поездках. И ей всегда есть что рассказать.

- Лариса Николаевна, вы недавно приехали из Болгарии, с фестиваля "Славянское объятие". Но у этой поездки есть предыстория. С Болгарией вас связывают давние отношения

- Да. Бывала там много раз в советские годы. В середине 60-х активно действовал болгаро-советский клуб молодой творческой интеллигенции. В нём состояли значительные люди из поколения шестидесятников. С нашей стороны - Лариса Шепитько, Савва Кулиш, Юрий Ильенко, Резо Амашукели, Вячеслав Овчинников, Валентин Распутин, с болгарской - Любомир Левчев, Владимир Башев, Христо Канов, Георги Константинов, другие. Все "клубники" и "клубнички" (так называли девушек) ездили по городам и весям Болгарии и Советского Союза, выступали с огромным успехом.

Шло время, ломались общественные структуры, и это повлияло на отношения между людьми: прежняя живая творческая связь с Болгарией была во многом утеряна. У меня там в разные годы выходили на болгарском "Книга об отце", сборник стихов "Зимняя дуга", "Кремлёвские жёны". С презентацией "Жён" я была в Болгарии в 1996 году. Встречалась с друзьями. По их настроению понимала - перемены горчат. Но поняла и прочувствовала иную Болгарию только сейчас.

- Расскажите о своей недавней поездке.

- Весной на минуту забежала я в Болгарский культурный центр в Москве и попала в объятия поэтессы Ёлки Няголовой, она пригласила меня на фестиваль "Славянское объятие", организованный ею и Академией поэзии в Варне. Там собрались поэты из разных стран, говорящие и пишущие на славянских языках.

Среди приехавших на фестиваль гостей были Мичо Цветич, Ристо Василевски, Лиляна Стейич, Виктор Шечеровский из Сербии, Весна Ацевска и Санде Стойчевски из Македонии, Диана Буразер и Ружица Стейнбур из Хорватии, Ольга Василенко и Анна Багряна с Украины, Борис Нилов из Словакии, Марат Каландаров, русский писатель из Риги, Олег Михалевич, белорус, тоже из Риги, Александр Навроцкий, поэт из Польши. Александр успешно выступал на русском языке: русский более-менее понимают все. Певица и поэтесса Наташа Барабанщикова из Молдовы пела по-русски, ей аккомпанировал болгарин Милен Тотев. Были также Иван Голубничий, Елена Исаева, Елена Иванова-Верховская, болгаристка Ольга Решетникова, лингвист, главный редактор альманаха "Другие берега" Галина Гусева и я - из России.

Фестиваль проходил в третий раз. Были приветствия от Иллариона, архиепископа Волоколамского, от председателя Совета Федерации Сергея Миронова, от председателя Союза писателей России Валерия Ганичева, приветствия от писателей разных стран. Представлял свою новую книгу генеральный консул РФ в Болгарии Анатолий Щелкунов. Мэр Варны Кирилл Йорданов не покидал фестиваля "Славянское объятие", был на всех наших вечерах. Приехала Станка Шопова, легендарная общественная деятельница Болгарии.

Мы с Еленой Исаевой, Еленой Ивановой-Верховской, Иваном Голубничим были отмечены изящными наградами.

Много общались, выступали, читали стихи. В первые минуты встречи явилось ощущение: "Ничего не понимаю, хотя это славянская речь". Уже к вечеру понимала всё.

В славянских странах в советское время русский язык учили в школах. Теперь учат английский. Сегодня в Болгарии, когда выходишь за пределы "Славянского объятия", замечаешь: старики русский забывают, а молодёжь его уже не знает. Радовать это может тех, кто хотел таких перемен. Однако у Болгарии особое отношение к России, освободившей её от турецкого ига, и оно не изменилось. Сразу же, как узнают, откуда ты, люди озаряются улыбками, но, возможно, русский язык скоро совсем забудут.